31 августа 2012 года, Лондон

Локи с ненавистью рассматривал свои длинные синие пальцы, сильно жалея, что поддался сантиментам и решил остаться. Он никогда не страдал излишним альтруизмом, и, похоже, нечего было начинать — первый же раз обернулся для асгардца катастрофой.
Презиравшему свое полукровное происхождение Локи была невыносима сама мысль, что он теперь, возможно, всю жизнь будет должен провести в ненавистном облике. Конечно, никто не отменял иллюзий, но это было совсем другое. Один наложил свое заклятье на младенца, всего несколько дней отроду, и то накрепко легло в его ауру, делая Локи похожим на жителя Асгарда. И заклятье держалось только тогда, когда его собственная магия была в равновесии, теперь же оно было нарушено — Локи сам, осознанно, отдал часть своей асгардской магии ребенку, впитав в себя ётунскую.
А ведь у него был прекрасный шанс уйти, не совершив подобной глупости…
Вчера, выскочив из дома Мышки, он был всерьез намерен сбежать, но, за пару шагов преодолев небольшую веранду, остановился у самых ступеней, точно приклеенный. В голове набатом звучало вкрадчивое: «Кто-то же должен тебе доверять». Локи не мог сказать, что ему никогда никто не доверял — нет, доверяли, и, порой, слишком сильно: тот же Тор, например, не видел дальше собственного носа, с легкостью идя у него на поводу. Но Мышка знала, кто он такой на самом деле, знала его «гнилую натуру», но в то же время вверяла себя в его руки, нисколько не беспокоясь, что в том случае, если Локи сбежит, она обречет на смерть и ребенка, и себя.
И это подкупало.
Но даже не это было основной причиной, по которой Локи решил остаться. Он долго, несколько часов, просидел в кресле на веранде, прикрывшись невидимостью, и размышлял обо всем, что с ним произошло за эти недели. Каждая мысль, каждая эмоция подвергалась строгому изучению и критике, и в итоге Локи сдался, осознав, что на самом деле не желал Гермионе зла. Она была добра к нему, без всяческих капризов и споров помогла, невзирая на то, что он сделал на ее родной планете. Каким бы монстром он себя ни считал, что-то похожее на человечность в нем жило, запрятанное так глубоко, как только можно.
К тому же Мышка выгодно отличалась от остального смертного сброда своим интеллектом и тягой к знаниям, и, по сути своей, кто, если не она, заслуживал жизни на этой жалкой планете?
Потому он не видел смысла отказать ей в милости, да и до ритуала оставался всего один день. Что ему этот день, когда благодаря девчонке в его распоряжении были тысячи лет свободы?..
Так что Локи вернулся. Но это не отменяло того, что все это время он сомневался в правильности подобного решения, предчувствуя какой-то подвох.
Все утро Мышка донимала его многочисленными вопросами и своей общей нервозностью, дотошно перепроверяя, все ли готово. Это, наверно, было бы забавно, если бы не было так раздражающе, и Локи ощутил облегчение, когда было решено отправляться на место проведения ритуала.
И оставалось только поражаться еще одному идиотскому способу перемещения в пространстве — камин, надо же! И это не говоря о том, что после пришлось приводить в порядок свою одежду.
Встретил гостей старый гутгин, и Локи сначала не признал в сгорбленном, лысом и сморщенном существе выходца из древнего, гордого народца.
Даже удивительно, насколько недостаток остаточной магической энергии на них повлиял — в Асгарде гутгины выглядели практически как обычные люди, лишь низкий рост, длинные уши и сильно выраженные клыки выделяли их. Но дело было не только во внешности — в магической ауре Локи видел несколько иную структуру, в которой сильно выделялось их практически закабаленное положение.
Правда, Локи мог понять подобный ход. Если для асгардцев достаточно сильные существа не представляли никакой угрозы, то для местных магов-полукровок они могли стать опасными именно своей паразитарностью…
Мышка с отстраненным интересом слушала его рассказ, и Локи поймал себя на мысли, что и ее, скорее всего, больше волновал ритуал, чем происхождение прислуги.
Особняк на площади Гриммо не был мрачным или неуютным, напротив — светлые стены, вся мебель и обстановка пастельных тонов и общая магическая атмосфера говорили о том, что здесь живет дружная, счастливая семья. Да, в магическом плане присутствовала какая-то затхлость, присущая старым волшебным зданиям, где творилась далеко не самая светлая магия, но она лишь сгрудилась тенью по углам, вытесненная легкой свежестью новой жизни.
Но вот до ритуального зала руки хозяйки явно не добрались — здесь было темно и промозгло, но так и должно было быть в подобных местах. Здесь проводились ритуалы, посвященные мраку и ночному светилу, так что нечего было удивляться. Все ритуалы, посвященные солнцу и теплым стихиям, обычно проходили под открытым небом, где-то ближе к природе…
Локи придирчиво осмотрел зал, но не нашел ничего, похожего на стандартную фигуру поддержки. Даже странно, что в этом мире забыли удивительную силу Иггдрасиля.
Не зря именно эти девять миров были соединены Мировым Древом. Между Асгардом, Мидгардом, Ванахеймом, Ётунхеймом и прочими планетами существовала особая магическая связь, энергетические потоки между ними лились так, будто они находились в одной звездной системе, а не были разбросаны по всей Вселенной.
И не зря Схождение сближало именно эти миры каждые пять тысяч лет.
Потому имело смысл обращаться именно к Иггдрасилю. Конечно, это не была настоящая просьба, обращенная к разумному, мыслящему существу. Энергия, какая бы она ни была могущественная, не обладала интеллектом, здесь, скорее, имел место именно контроль этой самой энергии, направление ее в нужное русло.
Пришлось наносить узор с нуля, и это была довольно кропотливая работа. Впрочем, Локи было не впервой наносить его, потому как асгардцы использовали его как вспоможение во многих ритуалах и его старый учитель Бенедикт едва ли не силой вбивал каждую закорючку в память своего сильного, но нерадивого ученика.
Воспоминание о сухом, мрачном старике, использовавшем слово «неуч» как высшую степень похвалы, радости не добавляло, и Локи, нахмурившись, постарался сосредоточиться на работе. Мышка, сжимая в пальцах подол рубашки, нетерпеливо ерзала на стуле — он бы обязательно пошутил насчет того, что она жаждет поскорее с ним переспать, но у него было совершенно иное настроение.
Локи не мог не думать, чем же для него обернется этот ритуал. Предчувствие, что что-то пойдет не так, не отпускало, но отступать было поздно.
Гутгин принес матрас, и Локи пришлось прогнать его вон — осознав, что скоро здесь произойдет сильный всплеск магии, дух не хотел уходить, но присутствие любого постороннего могло сбить течение магической энергии.
— Теперь ты, — бросил Локи в сторону Мышки, и та вздрогнула, неосознанно сжавшись под его требовательным взглядом.
Он в принципе не собирался церемониться, ни на секунду не забывая, что это — лишь дело, исполнение договора, и Гермиона, по всей видимости, чувствовала его настрой, потому что была очень напряжена и встревожена. Но, несмотря на это, она набралась решимости и начала раздеваться, прикусив губу. Мерзнувшие руки не слишком-то хорошо служили Мышке, и, прождав больше минуты, Локи не выдержал. Закатив глаза, он подошел к ней и сам принялся за тугие пуговицы, отчего девчонка отчаянно покраснела, попытавшись поспорить и отказаться от помощи.
Эта ее черта — постоянно спорить — удивляла и вводила в ступор.
Мышка явно была напугана и безуспешно пыталась это скрыть, и, сжалившись, Локи загнал собственное недовольство как можно глубже — в любом случае, он уже здесь, и ритуал будет проведен, а значит, имело смысл как-то отвлечь Гермиону от переживаний, чтобы она не зажималась. А то с такой скромницы сталось бы…
Сдавшись, Мышка убрала свои руки, предоставив ему больше пространства, и с усмешкой посетовала на то, что Локи любит все контролировать.
— Ты не представляешь насколько, — прошептал он Гермионе на ухо, добавив в голос хрипотцы, желая смутить ее и отвлечь от переживаний за свою жизнь. Пусть лучше беспокоится о самом процессе.
Сняв с Мышки рубашку, Локи прижал девушку к себе, чтобы расстегнуть ее бюстгальтер. На ее волосах еще держался острый, химически-свежий запах шампуня, но сквозь него пробивался приятный терпкий запах полевого разнотравья.
Раздевшись до конца, Гермиона шагнула к ложу, но он остановил ее, освобождая ее локоны из плена заколки. Те рассыпались по плечам и спине тугими, местами спутанными кудрями, и запах полыни и горицвета стал сильнее.
Устроив Мышку на тюфяке, Локи принялся расписывать ее тело узором рунной цепочки, полностью погрузившись в работу. Для него практически ничего не существовало, когда он был сосредоточен, а потому реакция Гермионы на его действия стала для него очевидной только тогда, когда последний знак встал на свое место.
Вернувшись к сумке, чтобы убрать все лишнее и раздеться, Локи спиной ощущал, как Мышка прожигала его взглядом, следя за каждым его движением, но стоило ему повернуться, как она тут же отвела взгляд, смущенно зардевшись.
Подобное смущение шокировало — он даже не был у нее первым, но вместе с тем девчонка краснела так, словно до сих пор была невинна.
Гермиона старалась не смотреть на него, но вот самому Локи ничто не мешало ее внимательно рассмотреть. Раскрасневшаяся, с разбросанными по тюфяку волосами, с упрямо поджатыми губами и тяжело вздымавшейся грудью, Мышка представляла собой довольно привлекательное зрелище. У нее были длинные стройные ноги, подтянутые ягодицы и высокая, упругая и налитая грудь, и если бы не болезненная худоба, Локи мог бы признать, что она довольно красива, и даже беременность не портила Гермиону, придавая ей особую трогательность. Сейчас ему казалось преступлением прятать такое тело под мешковатой, невзрачной одеждой.
— В чем дело, Мышка? — усмехнулся Локи, достав флаконы с зельями. — Или я настолько тебе противен?
Продолжая усиленно отводить взгляд, она лишь отрицательно покачала головой, покраснев еще сильнее, хотя, казалось, дальше некуда.
Подойдя к Мышке и усадив ее напротив себя, Локи отдал ей флакон с зельем и, салютовав своим, быстро выпил не слишком-то приятное на вкус зелье. Гермиона незамедлительно повторила за ним и снова уткнулась лбом в его грудь.
Наверняка для нее это было новым ощущением — постоянно чувствовать чью-либо магическую силу. Локи знал, что более-менее осязать магию в другом могли только полукровки, их дети от простых людей уже едва ли могли ее ощутить. Сейчас же, настроенная на него зельем, Мышка пыталась свыкнуться с этим.
Для самого Локи подобное было не ново, асгардцы легко ощущали чужую силу, но здесь было нечто совсем другое. Теперь не было ни теней, прятавшихся в дальних закутках, ни чуждой магии самого дома — только они двое. И если энергия, подвластная Локи, холодной бурей завихрялась вокруг, то магия Мышки была подобна трепещущему огоньку свечи во мраке — только дунь, и погаснет.
Эта самая магия льнула к Локи, полностью отдаваясь в его власть, и подобная вседозволенность пьянила сильнее самого забористого эля. Усмиренная сила асгардца обволокла огонек, позволяя ему гореть ярче, поддерживая его и защищая.
Ледяная магия находившегося в чреве младенца отчего-то напоминала противного, склизкого паразита. Эта сила не была предназначена для смертного тела, она будто питалась жизненной энергией Гермионы, хоть и не была одушевлена.
Эту самую заразу хотелось выжечь, но всему было свое время, иначе и ребенок, и Мышка могли погибнуть. Думать об опасности совершенно не хотелось, поэтому, практически приказав Гермионе поднять взгляд, Локи впился в ее губы поцелуем, ощущая, как его охватывает жажда обладания.
Если в первый раз, полгода назад, ему хотелось сломить девчонку, заставить реветь и просить пощады, то сейчас все, чего ему хотелось, чтобы она плавилась в его руках, моля о большем.
И Мышка плавилась, без остатка отдаваясь его умелым рукам. Отринув стеснение, она вжималась в Локи, то вцепляясь пальцами в его волосы, то ногтями полосуя кожу на его спине, а когда она бессовестно прикусила его ухо, он едва сдержался, чтобы не насадить ее на себя раньше времени.
Магия Локи вихрем кружила над ними, дожидаясь своего часа, и, когда он, подхватив Гермиону под ягодицы, опустил на свой член, она ринулась следом, раздувая тусклый огонек ее магии до размеров костра. Танец двух слившихся магий вытягивал лед, кружа голову и доставляя неизведанное прежде удовольствие.
Никогда прежде Локи не открывался для партнерши — это было нечто запретное, слишком интимное. В Асгарде только немногие пары позволяли себе подобное, полностью вверяя себя супругу, Локи же некому было доверять настолько, чтобы открыть свое ядро.
Сейчас же благодаря магии все его тело ощущалось, как один сплошной оголенный нерв, и каждое движение Мышки било по нему острым удовольствием. Да и сама Гермиона стонала в голос, сминая руками простынь и двигаясь с Локи в едином ритме.
Когда ручеек ётунской магии иссяк, оставив Мышке лишь ровное, теплое пламя, Локи двинулся последний раз и кончил, тут же погребенный высвобожденной им холодной силой. Нависнув над Гермионой, асгардец тяжело дышал, чувствуя, как удовлетворение от оргазма исчезает из-за сковавшего грудь холода.
Подобное он испытывал лишь пару раз — когда брал в руки Каскет*. Открыв глаза, Локи смог удостовериться в испугавшем его предположении — магия Одина спала, являя миру истинный облик ётуна-полукровки. Синие, испещренные ритуальными узорами руки дрожали, и Локи знал, что его глаза стали кроваво-красными.
(*Каскет — ларец ледяных великанов, который Один забрал из Ётунхейма.)
Пришедшая в себя Мышка подняла свой взгляд и испуганно охнула, неосознанно постаравшись отстраниться, и Локи, не выдержав, вскочил и бросился вон из зала прямо так, без одежды. Правда, этот факт он заметил, только когда поднимался по лестнице, но наколдовать себе новую одежду ничего не стоило.
Только жаль, что она не могла скрыть его гнилое нутро, теперь видное невооруженным глазом.
В прошлый раз облик вернулся в нормальное состояние практически сразу, сейчас же Локи не хотелось думать, что он останется таким на всю жизнь.
Дойдя до той комнаты, в которой они оказались, только придя в особняк, он остановился, поняв, что попал в затруднительное положение: он оставил амулет внизу, и чтобы его забрать, ему бы пришлось вновь столкнуться с Гермионой, но ему хватило этого ужаса и презрения, что он, казалось, читал в ее взгляде.
Злость на Мышку сменялась гневом на самого себя и собственную глупость. Эмоции, подпитываемые ледяной яростью, клокотавшей в груди, душили его, заставляя сжимать подоконник до побелевших костяшек.
Дверь в комнату тихо открылась, и Локи услышал легкие осторожные шаги.
— Убирайся, — прорычал он, не оборачиваясь, не понимая, зачем девчонке понадобилось искать его. Ей что, не хватило времени налюбоваться?
— Локи, — негромко позвала она, коснувшись ладонью его плеча.
Резко обернувшись, Локи навис над ней, схватив ее ледяными пальцами за подбородок. Растрепанная, в невесть откуда взявшемся халате, она стояла, глядя ему прямо в глаза. Как ни странно, в ее взгляде не было прежнего страха — лишь напряженное беспокойство.
— Смотри, чего ты добилась! — прорычал Локи Гермионе в лицо. — Надо было бросить тебя…
Но Мышка не дала ему договорить, потянувшись вперед и коснувшись его губ своими. Вместо того, чтобы ответить на поцелуй, Локи лишь до боли прикусил ее губу и отстранил девчонку от себя, схватив за плечи.
— А теперь успокойся и объясни, что произошло, — требовательно попросила Гермиона, похоже, нисколько не обидевшись на грубость.
Почти полминуты Локи смотрел на нее, борясь с желанием придушить, но ее строгий и в то же время спокойный взгляд не давали ему сорваться.
— Произошло то, — начал он, жестко чеканя слова, — что магическое равновесие, позволявшее мне сохранять человеческий облик, было нарушено, и теперь, скорее всего, я навсегда останусь таким…
Поджав губы, Мышка отшагнула, но только ради того, чтобы внимательно осмотреть Локи со стороны.
— Так выглядят ётуны? — спросила она хладнокровно, будто из научного интереса.
— Практически, — бросил Локи и отвернулся, снова оперевшись ладонями о подоконник.
Смотреть на Гермиону не хотелось — пусть она и не выказывала должного страха, но было неприятно знать, что виновато в этом лишь незнание истории Мидгарда и истиной природы ледяных великанов. Хотелось побыть наедине с собой, но вряд ли Мышка даст ему такую возможность.
— Такое уже бывало раньше?
Так и есть, вместо того чтобы уйти, девчонка встала рядом, спиной к окну, чтобы лучше видеть его лицо.
— Быть может, ты перестанешь лезть не в свое дело?
— Я просто хочу помочь, — вздохнув, ответила Мышка.
— Я не нуждаюсь в чьей-либо помощи, — вновь прорычал Локи ей в лицо, но она даже не дрогнула. — Таким монстрам, как я, вообще лучше держаться ото всех подальше…
— Ты не монстр, — убежденно произнесла Гермиона, и Локи не сдержал хищного оскала.
— Ошибаешься, — рык превратился в шипение. — Я монстр, способный без колебаний убить любого, кто встанет у меня на пути. И если ты забыла — из-за меня в Нью-Йорке погибли тысячи людей…
— Каждый может ошибиться, — девчонка упрямо поджала губы, и Локи поразился ее твердолобости. Или глупости, как посмотреть. Ей бы бежать от него как можно дальше, но вместо этого она стояла рядом и пыталась его успокоить… — Ты пытаешься казаться хуже, чем ты есть, но ты не злодей. Ты мог бы убить меня в первый день, как появился на моем пороге, но не сделал этого. Ты остался и помог мне, хотя мог бы уйти, оставив меня умирать…
Закрыв глаза, Локи глубоко вздохнул. Нет, эта смертная совсем сошла с ума, говоря такие вещи. Или он зря посчитал ее достаточно умной.
— Ты не монстр, — повторила она вкрадчиво. — Кто бы что ни говорил. Людям вообще свойственно вешать ярлыки, но, знаешь, пусть я и прожила не тысячу лет, а всего лишь тридцать, но успела понять, что не обязательно соответствовать тому, что о тебе говорят.
Даже с закрытыми глазами Локи практически видел, как Мышка в этот момент касалась своего левого предплечья. Да, у каждого свои демоны, и несложно было догадаться, что она еще не до конца отпустила своих.
От ее слов прочный ледяной обруч, долгое время сковывавший его душу, треснул и осыпался осколками, позволяя Локи дышать свободнее. Он и не подозревал, насколько его угнетали всеобщая ненависть и пренебрежение, и только сейчас, когда простая смертная так просто приняла его, несмотря на то, кем он был, ему стало легче.
Жаль, что это ничего не меняло…
— Посмотри, — тихо сказала она, взяв его руку в свою.
Открыв глаза, Локи увидел лишь две бледно розовые сцепленные ладони — несмотря на опасение, его облик вернулся к прежнему состоянию.
— Меня поражает твое бесстрашие, Мышка, — сказал он, окончательно успокоившись. — Неужели ты совсем не испугалась монстра?
— Тоже мне монстр, — насмешливо фыркнула она. — Синяя кожа и красные глаза? Я в жизни видала чудовищ и пострашнее…
— Например? — Локи изумленно приподнял бровь, удивляясь такому легкомыслию.
— Живой дракон, например… — пожала она плечами.
— Ты видела вблизи живого дракона? — удивление постепенно перерастало в шок.
Сам Локи предпочитал не приближаться к этим отродьям Муспельхейма настолько, насколько потребовалось бы для того, чтобы их заметить и вовремя сбежать.
— Я летала на одном лет в восемнадцать… — она скривила губы в усмешке.
— Ты не перестаешь меня поражать, — произнес он, наклонившись к Мышке вплотную. — Не думал, что смертные могут быть настолько опасными.
— Я еще и не на такое способна, — она склонила голову набок, сверкнув глазами. И куда делось прежние стеснение и робость?
В этот раз Мышка снова первая подалась вперед, целуя с невиданной прежде пылкостью и отчаянно прижимаясь всем телом. Она запутала пальцы в его волосах, прикусив за губу, и Локи, рыкнув, поднял ее за ягодицы, усадив на подоконник. Теперь Гермиона была даже немного выше, и он смог добраться до ее груди, развязав и без того слабый узел на поясе. Точеная тонкая шея притягивала взгляд, и Локи легонько сомкнул зубы на бледной коже, срывая с губ Мышки стон.
Лишний звук вернул асгардца в реальность, и, отстранившись не без сожаления, он взглянул в затуманенные страстью карие глаза.
— Ты понимаешь, что я не смогу остаться? — спросил он, нахмурившись.
Сморгнув дурман, Гермиона посмотрела на него, и ее припухшие от поцелуя губы скривились в недовольстве.
— Конечно, я это понимаю, — она запахнула халат и поерзала, постаравшись удобнее устроиться на не слишком уж широкой деревянной доске. Судорожно вздохнув, Мышка продолжила уже мягче, со скрытой в голосе мольбой: — Но ты мог бы задержаться хотя бы на эту ночь…
Уткнувшись лбом ей в грудь, Локи задумался о том, стоило ли. С одной стороны, его ничего не гнало, и некоторое время у него было, да и достаточно нервное ожидание ритуала не давало расслабиться им обоим, к тому же необходимость навещать Мышку в больнице слегка его измотала… Хотелось просто отдохнуть, прежде чем бросаться в большой мир, полный опасностей.
Но с другой — Локи ни разу за всю тысячу лет не оставался на ночь ни у одной женщины, предпочитая и в этом держать дистанцию, и не планировал вот так вот резко изменять своим привычкам…
Тонкие девичьи пальцы осторожно коснулись его макушки, перебирая пряди, и эти легкие, почти невесомые прикосновения решили дело.
— Но только на эту ночь, — произнес Локи, выпрямившись, и Гермиона улыбнулась ему, притягивая к себе для нового поцелуя.

Утро встретило Локи назойливым солнечным лучом, пробившимся сквозь неплотно задернутые шторы и светившим прямо в глаза. Он хотел было повернуться на другой бок, но тонкие руки, обхватывающие его со спины, не давали возможности для маневра. Мышка тихо сопела ему куда-то в плечо, прижимаясь всем своим обнаженным телом и перекинув через него свою ногу.
Невзирая на всяческие опасения и нежелание делить с кем-то постель, ночевать с Гермионой было вполне приемлемо. Она не храпела, не разговаривала во сне, не ворочалась, и в целом казалась довольно умиротворенной, когда Локи засыпал несколько часов назад. Несмотря на не слишком продолжительный сон, он чувствовал себя неплохо, но вставать не хотелось, к тому же размеренное дыхание Мышки говорило о том, что она все еще спала. Ей требовался отдых после такого энергозатратного ритуала, и Локи не решился лишать девчушку такой малости.
Устроившись удобнее, он осмотрелся. Вчера он не особо интересовался обстановкой комнаты, в которую после ужина его привела Гермиона, но сейчас Локи видел, что помещение несколько отличалось от других комнат дома, словно ее отделывал совершенно другой человек. И так оно, скорее всего, и было — спальня больше напоминала библиотеку в доме Мышки: стены были довольно светлыми, но вот мебель сделана из темного дерева. Большой шкаф с резными дверями, в тон к нему — громоздкий комод, над которым висело полдюжины фотографий, на каждой из которых была Гермиона: одна, со старшими Поттерами, в большой компании молодежи. Самой большой и наиболее яркой была фотография, сделанная на природе, на которой Мышка прижимала к себе троих разновозрастных детей — двух темноволосых мальчишек и маленькую рыжую девчушку.
Скорее всего, младшие Поттеры, понял Локи.
Но даже не это довершило картину. Книги. То тут, то там лежали стопки различных изданий, и их было так много, что комната и правда казалась филиалом библиотеки.
Не удержавшись, Локи усмехнулся. Ему очень импонировала эта страсть Мышки к чтению, и видеть такие вот подтверждавшие это мелочи было забавно.
Внезапно ему прямо в поясницу пришелся довольно ощутимый, болезненный толчок, отчего Локи вздрогнул. Поневоле руки сжались в кулаки, и асгардец практически силой заставил себя остаться на месте и не шевелиться.
Все это время он как мог отмахивался от мыслей о собственном отцовстве, потому что думать об этом было по меньшей мере неприятно.
Нет, дело было не только в том, что Локи не планировал заводить семью в ближайшее тысячелетие как минимум и не особо трепетно относился к детям вообще. Но он был жутким собственником и считал, что и Гермиона, и дитя в ее чреве принадлежали ему, только Локи никак не мог распоряжаться их жизнями из-за необходимости скрываться, опасаясь за их же жизни. Да, он, скорее всего, никогда не увидит своего ребенка и даже мог бы спокойно с этим мириться, если бы выбрал это сам. Необходимость же подчиняться обстоятельствам выводила из себя.
Осторожно убрав со своей груди руку Мышки, он поднялся, стараясь отбросить мрачные мысли, но выходило откровенно скверно.
— Локи? — встрепенулась Мышка, сев и протерев заспанные глаза. Ей-то явно не хватило этих нескольких часов… Что ж, теперь у нее будет достаточно времени, чтобы выспаться, когда он уйдет.
— Уже утро, — бросил Локи резче, чем собирался.
Сонливость разом спала с Гермионы, она метнула в Локи болезненный, тоскливый взгляд, и на мгновение он предположил, что сейчас она будет молить его не уходить, но она промолчала.
— Я попрошу Кричера подать завтрак, — сказала она негромко, слезая с кровати и путаясь в простыне.
Скривив губы в кислой усмешке, Локи ушел в душ. Сейчас находиться с Мышкой в одной комнате было некомфортно, будто она своим выражением лица тянула его куда-то не туда, заставляя чувствовать вину и злость за необходимость уйти. Если раньше ее привязанность радовала, даря надежду на полный контроль над ее поступками, то теперь она нервировала.
Любой мужчина обычно опасается женских истерик и теряется при виде слез, но Локи сложно было считать обычным мужчиной. Подобная ерунда его мало интересовала, он в лучшем случае мог просто не замечать подобных эмоций, кроме того, он откровенно презирал таких особ, которые старались добиваться всего подобным манипулированием.
Единственной женщиной, до чьих чувств Локи было хоть какое-то дело, являлась Фригга, но она никогда не позволяла себе их настолько открыто проявлять.
Сейчас же, подсознательно ожидая от Мышки эмоционального срыва, Локи не знал, как к нему относиться. С одной стороны, он не мог сказать, что ему совсем все равно, с другой же — в девушке не хотелось разочаровываться.
Но, как ни странно, не было ни истерики, ни слез. Когда Локи вышел обратно в комнату, Гермиона уже ждала его, полностью одетая и собранная, и ее лицо не выражало ровным счетом ничего, лишь только на губах играла легкая, но словно вымученная полуулыбка. Стоило только поразиться подобному самообладанию...
Мышка привела Локи в небольшую столовую, где они молча, без особой радости, перекусили, практически не обращая внимания на то, что едят. Каждый был погружен в свои мысли: понять, о чем размышляла Гермиона, не представлялось возможным, да и Локи не особо это волновало. Сейчас он старался всячески абстрагироваться от нее и больше занимался планированием маршрута. Следовало хотя бы приблизительно решить, куда отправиться в ближайшем будущем.
Возможно, стоило отсидеться на какой-нибудь далекой планетке за пределами Девяти миров, затеряться лет эдак на двести, а там будет видно…
— И куда ты отправишься? — Мышка первой нарушила тишину, но тут же прервала саму себя, замотав головой. — А хотя нет, не говори…
Так и правда было лучше — никто не знал, что могло произойти дальше, и если Один или «Мстители» каким-то образом выйдут на Гермиону, ей лучше ничего о нем не знать. Для ее же безопасности. Он бы вообще стер или изменил ей воспоминания о последних нескольких неделях и даже о первой встрече, если бы это не было настолько жестоко. Ведь в таком случае она стала бы считать отцом то рыжее недоразумение.
К тому же их вместе видело слишком большое количество народа, а всем память не подправишь…
Тянуть и дальше не было смысла, потому Локи решил уйти сразу же после завтрака. Мышка проводила его до дверей, и асгардец был удивлен тому, как она держалась. Он даже немного засомневался в своем прежнем суждении, что он ей небезразличен — ее ровный, безэмоциональный взгляд мог бы резать глубже, чем меч.
Какое-то время они молча стояли друг напротив друга, будто бы в нерешительности. Следовало хоть что-то сказать, но слова не шли впервые за многие сотни лет.
— Прощай, Гермиона Грейнджер, — произнес он, наконец, с кривой усмешкой.
Сколько бы Локи ни предвкушал дальнейшее путешествие, перелистывать эту страницу своей жизни было несколько грустно.
Вздрогнув от обращения, Мышка поджала губы, и на ее лице впервые за эти полчаса отразились терзавшие ее чувства, ярко доказывавшие, что ей не все равно. Прикрыв глаза, она выдохнула, а когда открыла их — на ее губах играла такая же легкая, чуть горькая усмешка.
— Прощай, Локи Лафейсон, — голос Мышки не дрогнул, и Локи, кивнув на прощание, закрыл за собой дверь.
Подавив глупое и неуместное желание вернуться, он накинул на лицо личину, одну из последних, и спустился с крыльца вниз, ощутив, как крепкая, словно стена, защитная магия дома выпускает его наружу. Амулет, запрятанный в вороте темно-зеленой рубашки, тщательно скрывал от окружающих его магию, так что Локи чувствовал себя в определенной безопасности.
Но стоило ему пройти дальше на площадь, как асгардец почувствовал неприятный зуд в лопатке — явный признак того, что за ним кто-то пристально наблюдает. Интуиция снова давала о себе знать, а Локи всегда ей доверял. Прикрыться невидимостью не представлялось возможным на глазах у простых прохожих, и он пожалел, что не сделал этого на крыльце — банально не хотелось лавировать между людьми, ему хватило пары походов по магазинам в мантии-невидимке. Да и таинственный наблюдатель вряд ли мог сейчас что-то на него иметь — Локи пока лишь казался простым человеком, идущим по улице.
Ему удалось пройти практически целый квартал, петляя меж домов в попытке скрыться от наблюдателя, и даже все-таки накрыться невидимостью, когда он услышал характерный свист, с которым по воздуху несется Мьёльнир.
Еще секунда — и прямо перед ним, ломая асфальт в мелкую крошку, приземлился Тор. Он явно не видел Локи и оттого нервно озирался по сторонам. Поджав губы, Локи стал аккуратно отступать, когда дорога под ним взорвалась, заставляя его спешно отпрыгнуть.
— Не рыпайся, Гудини, — раздался сверху насмешливый голос Тони Старка, слегка изломанный из-за динамика. — Я-то по-прежнему тебя вижу…
Железный костюм завис над улицей, и ладонь-перчатка с разгоравшимся на ней белым кругом была направлена прямо на Локи.
— Где он, Старк? — сбоку откуда-то с крыши спрыгнул Роджерс, перехвативший щит так, чтобы можно было его метнуть во врага.
— На четыре часа, — ответил Старк, и большой металлический диск, лишь по недоразумению названный щитом, ударил бы Локи точно в грудь, если бы он не пригнулся.
Его окружали, и довольно умело — мимо уха просвистела стрела, летевшая со спины, следом раздался выстрел. Бартон и Романова.
— Сдайся, Локи, и мы не причиним тебе вреда, — повелительный голос Тора громоподобно разнесся по всей улице.
— Ты все еще его видишь, Старк? — спросил Роджерс, прикрепляя к руке вернувшийся к нему щит.
— Да, от тепловизора ему не спрятаться…
Скривившись, Локи пожалел, что не мог использовать портал, — он специально выложил последний в особняке, чтобы ничего ему больше не напоминало о Мышке. Зря, очень зря. Пусть их использование было подобно самой изощренной пытке, Локи бы сейчас с удовольствием ей подвергся, лишь бы скрыться.
— Локи, — предупреждающе зарычал Тор.
Кольцо смыкалось. К внутреннему кругу из «Мстителей» добавилось оцепление из простых солдат Щ.И.Т.а. Больше двух дюжин человек в шлемах направили на Локи свои оружия. Для них, вероятно, его невидимость тоже не составляла особых проблем.
Нацепив на лицо ядовитую усмешку, Локи сбросил с себя всю лишнюю магию и мгновенно облачился в доспехи.
— Вы так сильно по мне скучали? — оскалился он, поднимая руки вверх и делая вид, что признает поражение.
Капитан вышел из круга, чтобы, по всей видимости, заковать Локи в наручники, но тот, вывернувшись, отбросил Роджерса, отправив вдогонку кинжал. Следом досталось Черной Вдове, оказавшейся поблизости, — она схватила его за руку, но Локи, имевший преимущество в силе, вырвался и, заломив ей руку, вывихнул плечо. Он даже успел оттолкнуть ее от себя, когда пролетевшая мимо стрела обожгла ребро. По телу тут же пошло легкое онемение — асгардец и не подозревал, что Бартон использует что-то парализующее.
Соколиный глаз, еще будучи под контролем Скипетра, сам признался, что предпочитал дальний бой ближнему, а потому, не теряя времени, Локи рванул в его сторону для прямой атаки. Петляя от прицельных выстрелов Старка, он сошелся с Бартоном, и тот принял удар кинжала на лук, но ударить второй раз Локи не успел — со спины подскочили Капитан и Вдова.
Отвлекшись на них, Локи не сразу понял, что они с Тором были здесь не единственными асгардцами, пока едва не пропустил удар копья от Сиф — она никогда не славилась терпением и не любила держать дистанцию. А он и не предполагал, что в этот раз братец возьмет с собой всю свою компанию, хотя тут даже нечего было гадать. Те наверняка сами напросились…
Отскочив от насевшей на него троицы, Локи выстрелил в них энергетическим шаром и тут же принял на кинжал удар меча Огуна. Рапира Фандрала проколола доспех на боку, но не смогла зацепить кожи, но это Локи не спасло — прямо в бок, ломая ребро, прилетел брошенный Тором молот. Мьёльнир неподъемной тяжестью пригвоздил его к земле, не давая подняться.
— Не надо было дарить его тебе, — сказал Локи с усмешкой, закашлявшись от прошившей его боли.
Кто же мог предположить, что однажды дар брату, за который Локи пришлось больше десяти лет проходить с зашитым ртом, в очередной раз обернется против него…
— Сдавайся, — полным гнева голосом проревел Тор, и небо быстро начало зарастать тучами. Где-то на горизонте пару раз сверкнула молния.
— Успокойся, брат, а то лондонцы вряд ли поблагодарят тебя за непогоду… — фыркнул Локи, скрывая за насмешкой боль и злость. — Я сдаюсь.
Локи стиснул зубы от обиды, но тут же отогнал ее от себя. «Мстителям» такая победа принесла не слишком много чести: напасть вдевятером на одного…
Прежде чем поднять Мьёльнир, Тор защелкнул на его запястьях наручники — не местную металлическую безделицу, годную только для эротических игрищ, а асгардский артефакт, глушивший любую магию. В комплект к нему добавился ошейник и кандалы на ноги. Четыре длинные толстые цепи были быстро распределены между асгардских дружков Тора, которым, по всей видимости, выпала большая честь быть конвоирами.
И только после того, как Локи перестал представлять из себя угрозу, ему было позволено подняться.
— Интересно, а эта твоя Джейн Фостер в курсе, что ты любишь игры с наручниками? — поинтересовался Локи, видя, что Тор злится еще больше.
— Оставь свои глупые шутки, Локи, — скривился Громовержец, не зная, что эти самые шутки столетиями спасали самого Локи от братоубийства.
Тор скосил взгляд куда-то в сторону, и, проследив за ним, асгардец увидел шедшего в их сторону Ника Фьюри.
— Не думал, что с твоей поимкой будет столько проблем, Локи, — губы чернокожего мужчины скривились в усмешке.
— А я вообще довольно проблемный человек, — оскалился он в ответ.
— Это довольно решаемый вопрос, — сказал Фьюри, бесстрашно подойдя вплотную. — Нет человека — нет проблем…
— Мы договаривались, Фьюри, — грозно напомнил Тор, и Локи стало интересно, о чем же.
— Я помню, — нахмурился мужчина, повернувшись к Громовержцу. — И надеюсь, что и в Асгарде не забудут о наших договоренностях…
Локи давно не видел брата настолько серьезным, он кивнул и, подхватив пленника под локоть, отвел в сторону на пустой участок дороги. Не нужно быть гением, чтобы предположить, что произойдет дальше.
Остальные асгардцы окружили двух братьев плотным кольцом.
— У меня есть вопрос, — бросил Локи в сторону начальника Щ.И.Т.а. — Как вам удалось найти меня?
Заложив руки за спину, Ник Фьюри посмотрел своим единственным глазом прямо на Локи, видимо, решая, говорить правду или нет.
— Скажу одно: не стоит использовать внешность мертвого человека в мире с объемными базами данных и вездесущими камерами.
Скривившись, Локи зажмурился. Права была Мышка — он слишком недооценивал местных, хотя знал, что они могли быть довольно способными, когда речь заходила о чьем-либо убийстве.
— Домой, — негромко сказал Тор, и практически сразу вокруг шестерых асгардцев замерцали всполохи Радужного моста.
Возвращаться в мир, где все тебя презирали и ненавидели, было мерзко, но, стиснув зубы, Локи натянул на лицо надменную ухмылку, столь привычную и давно казавшуюся истинной.
Вышагнув из Радужной Арки, вся их кампания встретилась лицом к лицу с застывшим на постаменте Хаймдаллом. Страж не сказал ни слова, лишь бросив на них хмурый, напряженный взгляд. Похоже, здесь Локи ждали уже давно… Жаль, что он не мог сказать, что рад этому.
Радужный мост, тянувшийся через весь Асгард, искрил под ногами, но Локи не обращал на это никакого внимания. Вольштагг и Фандрал шли впереди, Огун и Сиф — сзади, и подобный конвой не давал никакой возможности для маневра.
— И с каких это пор будущий царь Асгарда заключает договоренности со смертными? — усмехнувшись, поинтересовался Локи, скосившись на брата.
— С тех самых, — жестко отчеканил Тор, — когда мой брат едва не разрушил целый город…
— И о чем же вы договорились? — спросил Локи, проигнорировав грубый, недовольный тон.
Какое-то время он был всерьез уверен, что Тор не ответит, но, помолчав почти минуту, он все же заговорил, будто нехотя:
— О том, что, если они позволят забрать тебя живым, то мы гарантируем, что ты больше не причинишь землянам вреда, и обязуемся помочь, если Мидгарду будет грозить опасность извне…
— Интересно, а Один знает?
По крайней мере, если первый пункт еще можно было объяснить желанием Одина лично наказать нерадивого приемыша, то вот второй… Попахивало именно человеколюбием самого Тора — во время своего довольно кратковременного изгнания он сильно прикипел к смертным, Всеотец же не отличался подобным альтруизмом. Его более тысячи лет не слишком волновало происходившее в Мидгарде, с чего бы ему начинать интересоваться этим второсортным мирком сейчас?..
Тор не ответил, лишь посмотрев на Локи нечитаемым, мрачным взглядом.
В дальнейшем молчании они дошли до самого дворца, провожаемые озлобленными взглядами горожан. Не стоило сомневаться, что все эти эмоции были направлены именно на Локи, — его старшего брата и своего будущего царя асгардцы обожали, несмотря на его недалекость и инфантилизм.
Впрочем, сейчас никто бы не смел обвинить Тора в несерьезном поведении — напротив, за последний год, что они толком не виделись, Громовержец изменился. Что-то подобное Локи заметил еще в Нью-Йорке, но тогда он не особо стремился к воссоединению семьи и общению с братом.
Бесчисленные коридоры дворца, наконец, закончились. Локи, звеня кандалами, прошел в тронный зал Одина, высоко подняв голову. Здесь было необычайно пусто, похоже, Всеотец решил не выносить внутрисемейных дрязг на люди. Завидев одиноко замершую фигурку у одной из колонн, Локи опустил взгляд, чувствуя, как сжимается от тоски сердце, — на лице Фригги, которую он до сих пор считал матерью, застыло выражение скорби и расстройства. Даже в такое время она выглядела царственно и величественно, несмотря на слегка подрагивавшие руки.
— Локи, — позвала Фригга, грустно вздохнув.
— Здравствуй, мама, — при всем своем желании Локи не мог пройти мимо нее, не сказав ей ни слова. — Ты гордишься мной?
Тон его был насмешливым, ведь он знал, что последнее, что сейчас ощущала мать, — это гордость.
— Не надо, — взмолилась Фригга. — Будет только хуже…
— Куда уж хуже, — прошипел он, кинув взгляд на сидевшего на троне Одина.
Фригга сделала шаг к Локи, собираясь сказать что-то еще, но ее прервал строгий окрик:
— Довольно! — сказал Один супруге. — Я сам поговорю с пленником!
Метнув в мужа колкий, немного обиженный взгляд, Фригга отступила в тень, и Локи быстро отвернулся, чтобы не выдать своей тоски, все же мать была единственным человеком, по которому он на самом деле скучал.
Выдохнув, Локи снова растянул губы в усмешке и посмотрел на Одина. До подножия трона осталась какая-то пара шагов, и асгардец преодолел их, манерно чеканя шаг. Вольштагг и Фандрал поднялись на одну ступень к трону и замерли, бросая на пленника настороженные, недовольные взгляды, взгляды Огуна и Сиф же жгли в спину. Тор скрылся в той же тени, что и Фригга, но Локи знал, что и мать, и брат остались здесь и будут безмолвно наблюдать, как Всеотец выносит свой приговор.
Напряжение в зале росло. Один, свободно до этого сидевший, оперевшись на подлокотник, царственно выпрямился, бросив на приемного сына надменный взгляд.
— Не возьму в толк, из-за чего весь сыр-бор? — усмехнувшись, спросил Локи, указывая на свои кандалы.
Нет, он, конечно же, мог дословно предположить все, что сейчас скажет Всеотец, но все равно не мог остановиться — выводить окружающих из себя давно стало привычкой.
— Ты нисколько не раскаиваешься в содеянном, — это был даже не вопрос, а утверждение. — Где ты — там всюду война, разруха и смерть.
Впрочем, Локи бы никогда не признался, даже если бы и раскаивался. Но это было не то слово. Да, он допустил ошибку, не восприняв смертных всерьез, но вот в собственной цели все же не сомневался. Власть была в его крови.
— Я отправился в Мидгард, чтобы править им, как милосердный бог, — пояснил Локи и, усмехнувшись шире, добавил: — Такой же, как ты.
Возможно, из всех собравшихся в тронном зале лишь сам Один мог понять этот тонкий намек. Ну и, возможно, Фригга, чье невидимое присутствие до сих пор ощущалось где-то сбоку, за колоннами.
Локи не знал, для чего Всеотцу было нужно вырывать целый пласт истории своего народа, но факт оставался фактом — полторы тысячи лет назад произошло нечто, из-за чего было приказано уничтожить определенные книги и свитки. И Локи предполагал, кто и зачем это сделал…
Как бы Один ни пытался обелить свое имя, как бы ни прикрывался справедливостью и всепрощением, Локи знал, что к власти в Девяти мирах Всеотец пришел, проливая реки безвинной крови. Сколько на его счету жертв — никто бы не взялся считать, потому что сразу же сбился бы со счета. И не Одину тыкать в Локи пальцем и судить за кровожадность…
— Мы не боги, — на щеках мужчины заиграли желваки, и пленнику с его места было прекрасно видно, как он сжал пальцами подлокотники. — Мы рождаемся, живем, умираем так же, как люди.
«Хорошо бы тебе самому об этом помнить, старик», — подумал Локи.
— Плюс-минус пять тысяч лет, — насмешливо повел он бровью.
Выдохнув и вернув себе самообладание, Один продолжил уже спокойнее:
— И все это из-за притязаний на заветный трон…
Наигранная усталость в его голосе больно ранила — таким тоном Всеотец отчитывал сыновей, когда им было всего лет по двадцать, и сейчас в душе Локи всколыхнулась обида — он ему даже не сын, чтобы вот так отчитывать.
— Я рожден править! — сорвавшись, прорычал он, сжав руки в кулаки.
Если бы Один не забрал мальчишку-полукровку с собой в Асгард, тот бы вырос среди себе подобных и был бы законным наследником Лафея. Пусть он бы выделялся среди остальных, будучи слабее и мельче, но зато мог бы править безо всяких проблем, удерживая власть хитростью и магическим мастерством. По крайней мере, в это хотелось верить.
Можно ли было доверять Одину в том, что, по его словам, Локи оставили одного умирать? Жаль, спросить это сейчас у настоящего отца было невозможно…
— Ты был рожден, чтобы умереть еще в детстве! — ответил Один, словно специально проходясь по больной мозоли. — Тихо сгинуть на ледяных скалах. Не прояви я жалость — никто бы никогда не узнал о тебе.
— Если меня казнят, то прошу, отец, не надо… прелюдий, — выдохнул Локи, скривившись. Пора было прекращать этот надоевший фарс. — Я большой поклонник твоих нравоучений, но… ты неубедителен.
Видимо, Один пришел к тому же мнению, что пора все это прекращать, — потому что оба они, что ни говори, останутся при своем.
— То, что ты жив, — заслуга Фригги, и ее ты больше не увидишь, — заговорил Всеотец, твердо чеканя слова. — Остаток дней проведешь в темнице.
Что ж, темница — не самый жуткий вариант. Локи ведь на самом деле полагал, что его казнят — две его попытки узурпировать власть могли привести только к этому. Но, видимо, Фригга использовала все возможные рычаги влияния на супруга, чтобы только оставить приемного сына в живых.
Цепи натянулись, давая понять, что пора отправляться в темницы, и Локи сделал несколько шагов назад, но остановился, поняв, что не может не спросить:
— А что Тор? — он невольно нахмурился. — Отправишь меня гнить, а на него корону наденешь?
Сколько бы его инфантильный братец ни строил из себя взрослого и благоразумного, для Локи он навсегда останется великовозрастным идиотом, не способным править. В какие пучины низвергнет Асгард правитель, способный лишь воевать, кутить и трахать служанок?..
— Тор устранит нанесенный тобой урон… — милостиво ответил Один, и Локи едва не затошнило от сквозившего в его голосе тепла. Как он мог ранее не замечать, что о нем самом, приемном сыне, Всеотец никогда не говорил подобным образом? — Наведет порядок в Девяти мирах, а после, да — взойдет на трон.
Закрыв глаза, Локи сделал еще несколько шагов, борясь со злобой, отчаянием и обидой, и вдруг услышал тяжелые чеканные шаги. Только один асгардец, кроме Тора, был настолько могуч, что имел такую поступь.
И что же понадобилось Хранителю Радужного моста настолько, что он покинул свой пост? Обычно даже Один сам лично приходил к Хаймдаллу, а не наоборот.
— Мой царь, — глубокий, вкрадчивый голос стража разнесся по тронному залу, — воины, пришедшие из Мидгарда, сами того не зная, привели с собой смертного.
— Лазутчик? — даже с закрытыми глазами Локи чувствовал, как грозно подался вперед Всеотец, вот-вот готовый вскочить.
Еще ни разу за эти тысячелетия ни один смертный не ступал на эти священные земли…
— Я не лазутчик, Ваше Величество, — звонкий девичий голосок заставил Локи вздрогнуть и шокированно открыть глаза.
Нет! Нет-нет-нет! Это неправда! Этого просто не могло случиться!
— Тогда кто ты? — Один поднялся, и Гунгнир, возникший в его руке из ниоткуда, звонко ударился о мраморный пол своим золотым древком.
— Меня зовут Гермиона Грейнджер, сэр, и я попала сюда совершенно случайно…

1 сентября 2012 года, Асгард

Гермиона стояла посреди огромного роскошного тронного зала и изо всех своих сил старалась не съежиться под грозным, колючим взглядом местного правителя, имевшего полное право называть себя Богом. Его сила, тяжелая и вязкая, давила на плечи и едва ли не требовала преклонить колени, но Грейнджер держалась, лишь опустившись в легком реверансе — отсутствием манер она никогда не страдала, на самом деле.
И надо же было ей так сглупить! Мордред, ведь ей не хватило всего секунды, чтобы вытянуть Локи из крепкой хватки его врагов…
Проснувшись утром от постороннего движения, Гермиона сначала даже не поняла, что происходит.
— Локи? — встрепенулась она сонно, вспоминая события вчерашнего дня.
Радовало, что в этот раз краска не спешила заливать ее лицо, даже, несмотря на то, что после прошедшей ночи проснулась Грейнджер совершенно обнаженной. Тело приятно ныло после бурно проведенного времени, но в груди росли неискоренимые тревога и грусть.
Она села и потерла ноющие от недосыпа глаза, в которые будто бы насыпали песка.
— Уже утро, — голос Локи был резким и безэмоциональным, и, посмотрев на асгардца, Гермиона увидела перед собой ледяную статую, лишь по недоразумению названную человеком.
Глаза Локи, темные и холодные, с отстраненным высокомерием смотрели на нее, и Грейнджер чувствовала, как ее сердце мучительно сжалось от тоски. Нет, ей не надо было, чтобы он что-то ей обещал, извинялся или клялся в чем-то, ей просто хотелось чуть больше тепла и человечности. Эти дни их общение казалось довольно приятным, и обрывать все вот так, на грустной ноте, совсем не хотелось.
Гермиона продолжала смотреть на Локи, тщетно надеясь увидеть в выражении его лица хоть что-нибудь, но он продолжал смотреть на нее бесстрастным взглядом, и, сдавшись, она пробормотала лишь:
— Я попрошу Кричера подать завтрак.
В попытке подняться с кровати Гермиона неловко запуталась в простыне и пока она старалась справиться со связавшим ее куском ткани, Локи уже скрылся за дверью прилегавшей к ее комнате ванной.
Вздохнув, Гермиона провела ладонями по лицу, прогоняя гадливое и неуместное чувство обиды, и встала, решительно направившись в хозяйскую ванную, зная, что Гарри и Джинни простят ей подобное самоуправство.
Быстро приняв душ, она оделась, и причесалась, и вернулась обратно к себе. Как ни странно, Локи к тому моменту еще был в душевой, а потому Гермиона, пока ждала, попросила Кричера принести из ритуального зала их вещи. Сложив на кровати одежду асгардца и амулет, Грейнджер убрала все остальное в свою сумку.
Призвав на помощь все свое самообладание, Гермиона придала лицу самое нейтральное выражение и нацепила легкую полуулыбку. За годы работы в Министерстве она неплохо поднаторела в мастерстве сокрытия своих эмоций, и сейчас ей это умение могло пригодиться как никогда.
Вышедший из ванной Локи лишь окинул ее мимолетным взглядом и быстро оделся при помощи магии.
Они спустились в малую столовую и принялись за завтрак, но Гермиона практически не чувствовала вкуса, занятая своими мыслями.
Ее обуревали странные, двойственные чувства. С одной стороны, Грейнджер была рада, что все закончилось, и закончилось вполне успешно, и она прекрасно понимала, что Локи теперь точно ничто не держит рядом с ней, но в то же время она ощущала горькую обиду и неприятную опустошенность. Словно заканчивалось что-то, что не должно было закончиться так скоро.
В конце концов, именно благодаря Локи Гермиона вспомнила свою почти забытую детскую мечту — увидеть другие миры и планеты. Космос всегда пленял ее, родители даже не поскупились на хороший телескоп на ее семилетие.
Это после на Грейнджер навалилась правда о том, что она ведьма, и магия — совсем иной сказочно-волшебный мир — захватила ее без остатка. Но сейчас, после общения с реальным, живым инопланетянином, детская мечта напомнила о себе, всколыхнула воображение.
То, что рассказывал Локи, поражало, вызывая желание увидеть все вживую, но Гермиона понимала, что вряд ли этому желанию будет позволено когда-либо осуществиться, и могла довольствоваться только красочными историями.
Но и их у нее отнимали.
— И куда ты отправишься? — полюбопытствовала Грейнджер, но тут же осеклась.
Сама она жила в мире, где информацию можно было достать из человека и против его желания. И что с ней и ее семьей сделают те, кто захочет узнать о местонахождении преступника вселенского масштаба? Уж лучше оставаться в блаженном неведении, хоть и оно не давало никаких гарантий безопасности.
— А хотя нет, не говори… — протараторила она, выставив ладонь вперед, и во взгляде Локи мелькнуло одобрение.
Закончив с покрытыми ореховым маслом тостами, Локи поднялся, и Гермионе ничего не оставалось, кроме как последовать его примеру. Нужно было захлопнуть эту книгу и идти дальше, и чем раньше это произойдет — тем лучше.
Проводя гостя до дверей, Грейнджер вновь собрала всю свою решимость и вцепилась в свою маску безразличия мертвой хваткой. Замерев у дверей, будто в нерешительности, Локи пару секунд простоял, нахмурившись, а затем, обернувшись к Гермионе, произнес негромко:
— Прощай, Гермиона Грейнджер, — на его губах появилась кривая усмешка, пробравшая девушку до самого нутра.
Он впервые за все эти дни назвал ее по имени, и осознание этого болью скребнуло в голове. В его устах оно приобрело какое-то новое звучание, и Гермиона спешно зажмурилась, ощущая, как сердце пропускает удар. В глазах безбожно защипало, но выдохнув, она подавила этот ненужный сейчас порыв разреветься и улыбнулась в ответ.
— Прощай, Локи Лафейсон, — твердо, не сорвавшись, сказала Грейнджер и почувствовала некое подобие гордости за себя из-за того, что голос не дрогнул.
Дверь за асгардцем захлопнулась, и Гермиона спешно схватилась за стену, оттого, что ноги ее почти не держали. Она не могла понять причин захватившей ее пустоты, от которой было физически больно, но понадеялась, что сейчас все пройдет.
Вместе с тем ожила отброшенная ранее тревога. Быть может, ритуал прошел не совсем так, как должен был? Иначе чем можно было объяснить это практически непреодолимое желание ринуться следом за Локи?
Простояв так еще четверть минуты, Гермиона осознала, что дурное предчувствие взвыло сиреной и что если она сейчас же не последует за Локи, то произойдет нечто непоправимое.
Потоптавшись в нерешительности и вспомнив, что сегодня Гарри обещал вернуться пораньше, чтобы с ней поговорить, Грейнджер все-таки схватила свою сумку, забросила ее на плечо, достав оттуда мантию-невидимку, и выскочила за дверь. В конечном счете, она просто проследит, чтобы Локи успешно скрылся с Земли, а затем вернется сюда и поговорит с Гарри.
Но тут же Гермиона столкнулась с серьезной проблемой — Локи нигде не было. Либо он спрятался под невидимостью, либо нацепил на себя чью-либо личину и легко затерялся среди прохожих.
Накинув на плечи мантию, Грейнджер плотно запахнулась и спустилась за пределы охранных чар дома, решая, в какую сторону идти.
В подобной нерешительности она медленно пересекла площадь, пытаясь прислушаться к себе: не звало ли ее это ощущение снова. Но в груди копошилось что-то невнятное, и определиться с тем, куда идти, Гермиона не могла.
Но развернувшиеся события сами все решили: оглядывающаяся по сторонам Гермиона внезапно услышала протяжный свист, и, задрав голову вверх, она увидела нечто, тенью пронесшееся над улицей куда-то на север.
Торопливо, настолько, насколько это было возможно в ее положении, Грейнджер направилась в ту сторону. Неясная тревога сменилась определенным осознанием — они с Локи чертовски сглупили, не предприняв всевозможных мер предосторожности. Они ведь могли переместиться куда-то за пределы Лондона и там разойтись, ведь оба знали, что в городе Локи будут искать.
Она даже не представляла, чем можно было оправдать подобную безалаберность, да и размышлять об этом было практически некогда.
Эпицентр событий развернулся в соседнем квартале — когда Гермиона подоспела туда, Локи стоял в своем боевом облачении, подняв руки, в двойном окружении. Снаружи, перекрывая улицу ровным рядом и сгрудившись на крышах, расположились магловские солдаты в незнакомой темной экипировке. У каждого на голове были закрытые шлемы, мешавшие идентификации.
Но даже не они интересовали Гермиону. В центре, окружив Локи плотным кольцом, стояли так называемые «Мстители», лица которых все эти дни не сходили с экранов телевизоров. Капитан Америка, он же солдат Стив Роджерс, вцепился в свой круглый, украшенный звездой щит и явно был готов пустить его в дело. Два боевика в таких же темных, как и у простых солдат, костюмах, но без шлемов, выцеливали Локи из своего оружия: в руках у рыжеволосой женщины, Наташи Романовой, были два пистолета, темноволосый же мужчина, Клинт Бартон, натянул тетиву лука и, похоже, намеревался выпустить стрелу. Железный Человек — гений, миллиардер и филантроп Тони Старк — кружил сверху, также держа Локи под прицелом.
Но даже не они привлекли внимание Грейнджер — посреди улицы лицом к асгардцу стоял высокий, выше, чем кто бы то ни было из знакомых Гермионы, мужчина в доспехах и алом плаще. В его руках виднелся массивный молот с непропорционально короткой рукоятью.
Тор, брат Локи — поняла Грейнджер и нахмурилась.
— Вы так сильно по мне скучали? — оскалился Локи, и Гермиона поразилась хищности, сквозившей в его лице.
Улыбайся он ей так почаще, и, скорее всего, она бы никогда не забывала, что он — безжалостный убийца.
Капитан Америка шагнул к Локи, но тот, несмотря на показное смирение, завязал схватку, отбросив от себя противника.
Ловкость асгардца удивляла, он с легкостью лавировал между врагами, уходя от опасных атак и нанося удары в ответ. Было даже странно, что боевой маг практически не использовал магию в бою, но он неплохо справлялся и без нее, несмотря на численное превосходство врага.
Движение сбоку заставило Гермиону отвлечься от схватки и перевести взгляд. В паре десятков ярдов от нее темнокожий мужчина с закрытым кожаной нашлепкой глазом о чем-то переговаривался с каким-то явно местным джентльменом — одетый в костюм-тройку человек в шляпе-котелке опирался на трость, и весь его образ и манера держаться выдавали в нем коренного англичанина и казались Грейнджер чем-то знакомыми.
О чем говорили мужчины, она не слышала, но вот джентльмен, кивнув собеседнику, сделал шаг назад, обернулся и… аппарировал.
И Гермиона вздрогнула, осознав, кого она только что видела. Теперь стало понятно, почему Локи был обнаружен настолько быстро — его узнали еще на балу в Министерстве и, скорее всего, следили за теми местами, где сама Гермиона могла его вывести.
И стало понятно, почему ждали его именно здесь… Мордред, он знал! Он не мог не знать, где они будут в это время! Она сама просила Гарри пустить ее на Гриммо, а он мог или услышать их разговор, или узнать через третьи руки… Причем, второе — скорее всего. Мордред!
Если бы она только догадалась вначале переправить Локи порталом куда-нибудь в другое, не связанное с ней самой место…
Но сделанного не воротишь, и, следовательно, надо было исправлять уже произошедшее. Самой Гермионе не давали покоя слова Локи, что если его поймают, то убьют. Он не дал умереть ей — ее очередь платить ему той же монетой.
Снова посмотрев на место схватки, Гермиона увидела, что противников у Локи прибавилось. По казавшимся средневековыми доспехам несложно было догадаться, что воины, появившиеся непонятно откуда, тоже были из Асгарда.
Темноволосая девица, мастерски орудовавшая копьем, вместе с Капитаном и Вдовой отскочила от пущенного в их сторону энергетического шара, а в это время Локи сошелся в поединке с двумя мужчинами — темноволосым азиатом с мечом и светловолосым «французом». Рыжий, похожий на настоящего викинга, бородач стоял слегка в стороне, тоже готовый вступить в бой.
Не теряя больше ни минуты, Гермиона аппарировала за первый ряд оцепления, стараясь держаться ближе к стене дома, чтобы в случае огнестрельной атаки не быть задетой шальной пулей. Ввязываться в саму схватку тоже казалось опрометчивым решением, и подавив подступающее отчаяние, Грейнджер мысленно взмолилась, чтобы Локи не был серьезно ранен или убит.
Медленно, непозволительно медленно для данной ситуации, Гермиона приближалась к кипевшему сражению, сжав в правой ладони волшебную палочку, а в левой — портал до своего дома. Сейчас, когда на кону было несколько жизней, она чувствовала неожиданный подъем — силы наполняли ее, а шум в голове от нервно стучавшего сердца вдруг улегся, оставляя кристально чистые мысли. У нее был довольно простой по замыслу, но безумный по исполнению план — подкрасться к Локи и выдернуть его из оцепления, и при этом не пострадать от случайного удара или выстрела. Самой использовать магию было недальновидно — противники находились слишком близко к друг другу, а заклинания не были столь точны, чтобы попасть в кого-то конкретного, если рядом стоят несколько человек. В этом плане магловское оружие было точнее и прицельнее.
Вдруг прямо в Локи влетел брошенный Тором молот, и асгардец рухнул на землю, будто пригвожденный неподъемной тяжестью. Вместо того, чтобы встать, Локи лишь что-то пробормотал подошедшему к нему брату и закашлялся, обессиленно опустив голову обратно на асфальт.
— Сдавайся, — проревел Тор грозно, и Гермиона ускорила шаг, обходя участников схватки по широкой дуге и стараясь не выдать себя в образовавшейся тишине шорохом одежды и звуком шагов.
— Успокойся, брат, — проговорил Локи с натянутой усмешкой. — А то лондонцы вряд ли поблагодарят тебя за непогоду. Я сдаюсь!
Тор защелкнул на руках и ногах Локи кандалы и, что самое унизительное, — нацепил на него ошейник, будто на какого-то опасного дикого зверя. Но пленник на это лишь расплылся в еще более кривой усмешке и невинно поинтересовался:
— Интересно, а эта твоя Джейн Фостер в курсе, что ты любишь игры с наручниками?
Скривившись, Тор отвернулся от брата, продолжая придерживать его за локоть, и Грейнджер на все лады костерила громилу про себя, потому что, пока рука Громовержца держала Локи, Гермиона не могла безопасно задействовать портал. Она стояла в каких-то паре ярдов, не решаясь подойти ближе, поскольку братьев окружили остальные асгардцы, перенимая ведущие к кандалам и ошейнику цепи.
— Не думал, что с твоей поимкой будет столько проблем, Локи… — к ним подошел тот самый темнокожий одноглазый мужчина, по всей видимости, являющийся самым главным среди собравшихся здесь солдат.
— А я вообще довольно проблемный человек, — Локи хищно оскалился в ответ, но это, похоже, не возымело на мужчину никакого действия.
Он лишь подошел вплотную и невозмутимо заметил:
— Это довольно решаемый вопрос… Нет человека — нет проблем.
Сглотнув, Гермиона сделала шаг вперед на свой страх и риск. Теперь ее и Локи разделял лишь какой-то ярд… Ну и стоявшие рядом «Азиат» и «Валькирия».
Пока Тор и мужчина переговаривались о своих договоренностях, Грейнджер старалась решиться на отчаянный шаг — протиснуться между конвоирами и произнести отталкивающее заклинание, чтобы тех отнесло от Локи на некоторое расстояние. Основная проблема была в Торе, который по-прежнему крепко цеплялся за брата.
Вдруг вся компания пришла в движение, отойдя ближе к центру дороги, и, чертыхнувшись, Гермиона последовала за ними, сетуя на то, что теперь «Азиат» и «Валькирия» встали еще плотнее друг к другу, почти не давая возможности для маневра.
— У меня есть вопрос, — заговорил Локи, повернувшись к темнокожему мужчине. — Как вам удалось найти меня?
Это и правда был животрепещущий вопрос, интересовавший Грейнджер, но она знала, что сможет спросить подробности у другого человека.
Слегка приподняв руку с палочкой, Гермиона протянула вперед вторую с зажатым между пальцами порталом и собиралась схватить Локи за плечо — она словно в замедленной съемке видела, как разжимаются пальцы Тора и тот отводит свою ладонь от брата.
Слова заклинания почти сорвались с губ Гермионы, когда внезапно мир завертелся в цветастом калейдоскопе, и она почувствовала, что летит куда-то вверх, подхваченная чуждой магической силой. Вокруг сверкали всполохи разноцветного огня, и длилось это непривычно долго — почти пять минут непрерывного полета, за которые Грейнджер не видела вокруг ровным счетом ничего, кроме этих самых огоньков и спин шестерых асгардцев перед собой.
Все прекратилось так же неожиданно, как и началось, — их вынесло в большом круглом помещении с высоким постаментом посередине. Спутники Гермионы без труда вышагнули из арки, будто делали это каждый день, сама же она едва не рухнула на колени, потеряв равновесие. Если бы не опыт перемещения порталами, то, возможно, она бы потеряла координацию и все-таки повалилась на пол, чем, несомненно, привлекла бы к себе внимание.
Но ей повезло, если бы так можно было выразиться…
Вот только минус был в том, что Грейнджер отчетливо осознавала, что находится не на Земле. И корить в этом она могла лишь себя саму. Доосторожничалась! Чего ей стоило произнести заклинание чуть раньше и увести Локи с улиц, так нет! Она, как последняя трусиха, ждала удобного случая, и дождалась! Теперь не только Локи был в опасности, но и сама Гермиона подписала себе смертный приговор. Ведь стоит хоть кому-нибудь обнаружить ее присутствие…
Обвинять и костерить себя было некогда.
Вертевшиеся вокруг стены комнаты, наконец, плавно остановились, и Грейнджер показалось, что она находится в каком-то непонятном инопланетном механизме — золотые шестеренки занимали все пространство куполообразных стен и потолка.
Именно так выглядели Радужные врата изнутри.
Процессия с Тором и Локи во главе двинулась вперед, и отвлекшаяся на окружающую обстановку Гермиона не заметила этого сразу, а потому не рискнула последовать за ними.
Шмыгнув обратно в сейчас закрытую стеной арку, она спряталась в небольшом алькове, искренне надеясь, что стражу ее не видно.
Встречавший асгардцев страж был высок и широкоплеч, в покрытой золотом броне и массивном рогатом шлеме. Он замер на постаменте, обхватив обеими ладонями большой двуручный меч, воткнутый в возвышавшуюся тумбу.
Хаймдалла Гермиона знала лишь по прочитанным книгам и небольшим оговоркам Локи, но того, что ей было известно, хватало, чтобы нервничать. Сильный воин, защитник, до мозга и костей верный своему царю, и к тому же обладавший сверхъестественными способностями видеть и слышать то, что происходит не только в Асгарде, но и в других мирах.
Помнится, Аластор Грюм мог видеть больше, чем остальные, благодаря своему глазу-артефакту, и для него мантия-невидимка не была помехой, и Гермиона опасалась, что Хаймдаллу она тоже не слишком помешает ее обнаружить.
Оставалось дождаться, пока страж покинет свой пост. Здесь, в чужом для себя мире, Грейнджер вряд ли могла чем-то вот так с ходу помочь Локи. Хотелось надеяться, что его не станут сразу же казнить, а посадят в какую-либо темницу, откуда она может попытаться его вызволить.
В конечном счете, только Локи мог помочь ей вернуться домой…
Мордред! И почему с появлением этого наглого, невыносимого, высокомерного засранца в ее жизни возникло столько проблем?
Стоять было неудобно и тяжело, но, стиснув зубы, Гермиона прислонилась спиной к стене. Локи со своими конвоирами давно скрылся во втором выходе отсюда, и потому ей ничего не оставалось, кроме как ждать.
— И долго ты там будешь стоять, смертная? — глубокий низкий голос разнесся по помещению, заставив Грейнджер резко похолодеть от страха и искренне надеяться, что страж сейчас обратился не к ней. — Твой артефакт, конечно, неплох, но никакая магия не скроет тебя от моего взора…
Отчаянно зажмурившись, Гермиона выдохнула и приняла показавшееся ей единственно верным решение. Скинув с себя мантию-невидимку, она быстро запихнула ее в сумку и шагнула в комнату, подняв руки вверх в знак капитуляции.
— Простите меня, сэр, я не хотела оказаться здесь, — проговорила Гермиона, придав себе как можно более испуганный и невинный вид. Если она выдаст свое появление здесь за случайность, то, быть может, ее отпустят? Хотя надежды было мало… — Это случайность… Не могли бы в отправить меня обратно?..
Хаймдалл прищурил глаза и окинул Грейнджер взглядом, задержав свое внимание на прикрытом рубашкой животе.
— Это не мне решать, — строго произнес он и, вытащив из устройства меч, тоже казавшийся золотым, двинулся прямо к Гермионе.
Сделав шаг назад, она уперлась в стену, на секунду представив, что ее вот так вот просто убьют на месте. Но нет, Хаймдалл лишь убрал меч в заплечные ножны и, схватив Грейнджер под локоть, повел ее прочь из комнаты.
— Куда вы меня ведете? — решилась спросить Гермиона, когда страж вывел ее на улицу.
— К тому, кто вправе решать твою судьбу, — отрезал он, еще крепче сжав ладонь на ее локте.
Прищурившись от ослепившего ее солнечного света, Грейнджер, прикрыв ладонью глаза, осмотрела открывшийся ей вид на великолепный город.
Да, она точно была не на Земле…

Гермиона, ведомая конвоировавшим ее во дворец стражем, стараясь не думать о том, что длинный, несколько лиг в длину, мост, переливавшийся у нее под ногами всеми цветами радуги, был довольно узким, не имел ограждений и даже на вид казался слишком хрупким и тонким, чтобы по нему идти.
Под этим самым мостом разливалась большая река, берущая исток откуда-то за городом, раскинувшимся на ее берегах и прямо в русле, и срывающаяся с обрыва и исчезающая в бесконечности космоса.
Сам Асгард поражал своим великолепием. Большой бело-золотой город раскинулся во все стороны, куда хватало взгляда. Дома из светло-бежевых, а иногда из кипенно-белых камней придавали городу свежесть и чистоту, а сияющие в солнечном свете золотые крыши делали его ослепительным. Кроме того, невзирая на излишнюю близость к воде, город утопал в зелени деревьев и кустов.
Им хотелось любоваться бесконечно, тем более что отсюда, с Радужного моста, на него открывался, наверно, самый удивительный вид.
Прекраснее город мог быть только с вершины самой высокой башни дворца. Огромное блочное сооружение, больше напоминавшее оргàн, возвышалось над всем городом, будто покрытая золотом гора, вершина которой утопала в облаках.
Несмотря на свое плачевное положение, Гермиона не уставала крутить головой, восторженно разглядывая все, на что падал взгляд. В тот момент она старалась относиться к своим проблемам философски, осознавая, что мало что могла бы сейчас изменить, но зато Грейнджер имела редкую для смертного возможность вдоволь изучить запретные территории. Это же столько информации, Мордред!
На грани сознания мелькнула ироничная мысль, что она-таки домечталась, попав на другую планету, только это не сулило ей совсем ничего хорошего.
Что ж, что бы ни случилось, она будет бороться за себя и своего ребенка до последнего…
Вскоре открытая часть моста, нависающая над рекой, кончилась, и Гермиона, ведомая Хаймдаллом, вступила на территорию улиц Асгарда. Прохожие оборачивались, с интересом разглядывая незнакомую им девушку в необычной одежде — здесь в моде было махровое средневековье, и все встречные женщины носили платья разной степени роскошности. Что заметила Гермиона, шествуя под конвоем до дворца, так это то, что здесь не было нищеты. Совсем.
По всей видимости, золота было достаточно для безбедной жизни каждого жителя. Идя по улице, Гермиона чувствовала себя, будто на каком-то балу среди аристократов — везде роскошь, красота и высокомерно-неприязненные взгляды.
Но она не видела смысла тушеваться, у нее уже был отработан механизм противодействия подобному отношению — она лишь привычно нацепила на лицо как можно более холодную и невозмутимую маску, гордо задрав подбородок. Помогала мысль, что она здесь первый и единственный представитель своего мира и именно по ней будут судить об остальных, если что.
Спустя полчаса не слишком торопливого для такого верзилы пешего хода они, наконец, достигли дворца. Для Грейнджер с первой минуты не было загадкой, куда ее вели, — Хаймдалл выразился довольно четко. Вряд ли здесь кто-то, кроме царя, мог решать судьбу непонятно откуда взявшейся смертной, хотя лично Гермиона предпочла бы, чтобы такими проблемами занимался кто-то менее высокого ранга. Тот же Хаймдалл, например, пусть он и не казался слишком уж добродушным и сговорчивым, имея вид сурового, верного своему повелителю воина.
Но нет, они вступили под своды замка, и впереди их ждали многочисленные хитросплетения коридоров. Гермиона первые минуты старалась тщательно запомнить путь, но в итоге плюнула на это бесполезное занятие, осознав, что здесь даже хуже, чем в Хогвартсе, и без карты во всей этой путанице не разобраться. Ну, или без бокала виски.
Даже огромный старинный шотландский замок, тысячелетие служивший домом и защитой для тысяч британских магов, мерк по размерам и величию с этим монстром, по недоразумению названным дворцом. Порой коридоры казались настолько похожими, что Гермиона всерьез подумывала над тем, что Хаймдалл по какой-то причине водил ее кругами. Хотя вряд ли такое было целесообразным.
Проходившие мимо стражники учтиво кланялись ее спутнику, и Грейнджер предположила, что должность Хранителя Радужных врат была вполне почетной, но от нее также не укрылось, что многие бросали на Хаймдалла удивленные взгляды, будто страж нечасто покидал свой пост.
Но, возможно, так все и было. Каково было одному человеку нести круглосуточный караул? Или у Радужного моста были строго регламентированные часы работы? Было бы забавно увидеть на том куполообразном строении табличку: «Радужные врата. Часы работы с 8:00 до 17:00. Выходной день — каждое третье воскресенье столетия».
Едва сдержав рвущееся наружу хихиканье, Гермиона осознала, что нервы все же давали о себе знать, как бы она ни старалась держать себя в руках.
Спустя еще четверть часа блужданий они, наконец, добрались до огромного помещения, опознанного как тронный зал.
Большое, три или четыре (если не больше) сотни ярдов в длину и ширину, оно, наверняка, занимало целый этаж. Хаймдалл вывел Гермиону не через центральный вход, высокие золоченые двери которого виднелись далеко справа, напротив трона, а сбоку, через небольшую неприметную дверь, скорее всего для прислуги.
Через весь зал, от дверей до трона, шел ряд мраморных колонн, и именно они скрывали вошедших в легкой тени. Кинув взгляд налево, в сторону трона, Грейнджер увидела Тора, тихо, шепотом переговаривающегося с высокой немолодой женщиной. Они также скрывались в тени колонн и явно не спешили вмешиваться в то, что происходило в центре зала. Самого трона видно не было, но для этого следовало пройти всего ничего. Правда, Хаймдалл явно не спешил прерывать слышимый из-за колонн разговор.
— Я рожден править! — услышала Гермиона, и ее сердце неприятно екнуло, потому что она с легкостью узнала голос Локи, сейчас звучащий нарочито грубо, с непривычным рычанием.
— Ты был рожден, чтобы умереть еще в детстве! — остановил асгардца оглушительный окрик, настолько резкий, что Гермиона, не сдержавшись, вздрогнула. — Тихо сгинуть на ледяных скалах. Не прояви я жалость — никто бы никогда не узнал о тебе…
Ни один отец не имел права говорить такого своему ребенку, пусть даже приемному. Грейнджер на секунду представила, что ее родной отец говорил бы с ней в таком тоне, и ее глаза невольно наполнились слезами, которые она зло сморгнула, до боли стиснув зубы. Джон Грейнджер, даже в момент самой сильной обиды, когда к нему вернулись все утерянные из-за дочери воспоминания, не позволял себе подобного. Он лишь посмотрел на нее полным боли взглядом и выдавил: «Я не так тебя воспитывал…». И ни разу, ни единым словом, он не стремился уязвить или обидеть дочь. Да, он сократил общение до минимума, но у Гермионы всегда оставалась надежда все исправить, вернуть отцовское доверие.
Здесь же в тоне Одина, «Всеотца», слышалось крайнее разочарование, но такое, что он будто бы говорил: «Я всегда знал, что так и будет. Что из тебя ничего не выйдет».
— Если меня казнят, то прошу, отец, не надо… прелюдий, — устало выдохнул Локи, и стало понятно, что он отчетливо ощущал посыл собеседника. — Я большой поклонник твоих нравоучений, но… ты неубедителен.
Зажмурившись, Гермиона мысленно взмолилась, чтобы Один не решил его казнить. Тем более с этих местных дикарей сталось бы исполнить казнь прямо на месте, а Грейнджер не была уверена, что стойко перенесет подобное. Сама мысль, что Локи сейчас умрет, болью и паникой скреблась в душе, моля сделать хоть что-нибудь.
Но Гермиона ни на секунду не забывала о своем спутнике, к тому же ладонь Хаймдалла по-прежнему крепко держала ее за локоть. И в этот момент девушке было совершенно все равно, что страж наверняка внимательно разглядывал ее, следя за реакцией.
— То, что ты жив, — заслуга Фригги, и больше ты ее не увидишь, — наконец заговорил Один. — Остаток дней проведешь в темнице.
Темница. В то мгновенье это было самое приятное слово, которое только слышала Гермиона. Даже заточение в темнице было лучше, чем смертный приговор. Все обратимо, кроме смерти.
«Правда, для некоторых и она обратима», — невесело усмехнулась Грейнджер, вспомнив Волдеморта, и почувствовала, как Хаймдалл потянул ее по диагонали к центральному проходу, но в сторону трона.
— А что Тор? — раздался тем временем голос Локи. — Отправишь меня гнить, а на него корону наденешь?
В голосе Локи сквозило ничем не скрываемое презрение, и Гермиона оглянулась на самого Тора, замершего за колонной. Мужчина был напряжен и явно недоволен тоном брата, но молчал и оставался в тени.
— Тор устранит нанесенный тобой урон, — ответил Один немного горделиво. — Наведет порядок в Девяти мирах, а после, да — взойдет на трон.
Собеседники замолчали, и Хаймдалл ускорился, твердо чеканя каждый шаг. Они вышли к центру, и теперь, замеченные царем, шли вперед под его пристальным взглядом. Гермиона же не сводила глаз с замершего у трона Локи, весь вид которого выдавал крайнюю степень усталости и опустошения. Он стоял в центре, между четыремя своими конвоирами, понуро опустив голову и закрыв глаза.
— Мой царь, — учтиво заговорил Хаймдалл, вытягивая Грейнджер немного вперед, чтобы ее могли рассмотреть получше. — Воины, пришедшие из Мидгарда, сами того не зная, привели с собой смертного.
Гермиона перевела свой взгляд с никак не отреагировавшего на ее появление Локи на сидевшего на троне Одина.
Сам трон представлял собой массивное золоченое кресло, спинка которого была выполнена в виде двух распахнутых крыльев — прямое олицетворение величия и божественного происхождения асгардцев.
Один не сильно походил на свои изображения из книг. Там он чаще всего изображался суровым, матерым викингом, бравым воином. Он, конечно, и в жизни был таким, но в первую очередь в глаза бросалась степенность и мудрость, которую, наверное, было практически невозможно получить с годами. Его взгляд, колкий и цепкий, был направлен на Гермиону и внимательно подмечал мельчайшие детали, и под этим сканером Грейнджер почувствовала себя не очень комфортно.
Один сидел, ровно держа спину, и выглядел гордо и величественно. На нем был бежевый камзол и легкие позолоченные доспехи. Несмотря на посеребренные сединой волосы и испещренное морщинами лицо, в его царственном стане ощущалась мощь и недюжинная сила, физическая и магическая.
— Лазутчик? — Один подался вперед, нахмурившись.
Несложно было догадаться, что на самом деле Гермиону вряд ли можно принять за лазутчицу — кто в здравом уме пошлет беременную девушку шпионить на другую планету. Но, похоже, Всеотец не мог этого не спросить. Он пытливо посмотрел на нее, и Грейнджер поняла, что он ждет ответа именно от нее.
— Я не лазутчик, Ваше Величество, — ответила она, потупив взгляд, но продолжая следить за окружающей обстановкой исподлобья.
Гермиона отчетливо видела, как вздрогнул Локи, услышав ее голос и, по всей видимости, с легкостью опознав владелицу. Вряд ли он будет рад ее появлению здесь, тем более такому нелепому…
— Тогда кто ты? — медленно поднявшись, Один прямо из воздуха достал длинное копье и звонко ударил им об пол.
Давление магии усилилось, и Гермиона почувствовала, что она при всем желании не сможет солгать, по крайней мере так, чтобы это было незаметно. А значит, следовало умело играть словами.
— Меня зовут Гермиона Грейнджер, сэр, — ответила она со всей возможной вежливостью. — И я попала сюда совершенно случайно…
И ведь ни капли не соврала. Грейнджер совсем не собиралась в Асгард, и всему виной был нелепый случай.
— И какой же такой случай мог привести тебя туда, куда тысячелетиями не ступала нога смертного? — в вопросе так и слышалась насмешка, но ни облик Одина, ни его тон ее не выдавали. Напротив, Всеотец был предельно серьезен и строг.
— Я… много слышала о «Мстителях», — неуверенно продолжила Гермиона, мысленно подбирая слова. — И, увидев схватку, захотела посмотреть поближе…
Только она не стала добавлять, что захотела посмотреть поближе именно потому, что «Мстители» сражались против Локи, которому она хотела помочь.
— Не слишком здравый интерес, учитывая твое положение, — Один прищурился, а Грейнджер стыдливо опустила взгляд. Лучше выглядеть дурой, но зато живой и при ребенке. — И что же с тобой делать?..
— Прошу вас, Ваше Величество, — Грейнджер вновь присела в реверансе, подозревая, что со стороны это выглядело несколько глупо, по крайней мере, в старых, затертых джинсах и широкой, мешковатой рубашке. Да и здесь, возможно, были несколько иные правила приветствия и обращения к монарху. — Я бы очень хотела вернуться домой.
Один не ответил на просьбу, продолжая буравить Гермиону взглядом, от которого очень хотелось поежиться. Но она сдержалась и в очередной раз пожалела, что сунулась в самое пекло боя. Оказывается, и без ее вмешательства Локи ничего не грозило…
— Дитя в твоем чреве, — произнес Всеотец, скосив взгляд на ее живот, и Грейнджер почувствовала, как поневоле начали дрожать руки, а ноги стали ватными. — Я чувствую в нем большой магический потенциал. Слишком большой для потомков Асгарда, коим, без всяких сомнений, являешься ты. Кто его отец?
Краем глаза Гермиона видела, как переглянулись «Мушкетер» и «Викинг», по-прежнему стоявшие у самого трона. Конвой Локи не торопился уводить своего пленника, видимо, им и самим было интересно, откуда в Асгарде смертная. После красноречивых, ошарашенных перемигиваний воины обернулись на вышедшего из-за колонны Тора, с интересом и непониманием изучавшего Гермиону.
— Если что, мой царь, то мы здесь ни при чем, — пробасил «Викинг», немного нервно улыбаясь.
Один лишь одарил мужчину суровым, уничижительным взглядом, буквально безмолвно приказывая заткнуться, что тот не замедлил исполнить.
Отчаяние, охватившее Гермиону, практически лишило ее дара речи. Как можно оправдаться, когда тебя, можно сказать, «застали на месте преступления»? Да и соврать по-прежнему не представлялось возможным — магия Одина становилась все сильнее, придавливая к земле и развязывая язык. Интересно, это только на нее так работало? Правда, она опасалась взглянуть на Локи, чтобы проверить, влияло ли на него это воздействие, поскольку это могло выдать с головой обоих.
— Что же ты молчишь? — спросил Всеотец строго. — Возможно, ты не знаешь, но отношения между асгардцами и смертными строжайше запрещены, равно как и рождение детей в таком союзе. Подобное карается смертью, но ты можешь смягчить себе приговор, сказав правду.
Гермиона продолжала молчать — всех ее сил только и хватало, что сопротивляться неподъемному давлению чужеродной магии. Даже Локи был не настолько силен, хотя, возможно, он всегда щадил ее. Один же давил беспощадно.
— Отвечай! — прикрикнул он, ударив копьем об пол, и Грейнджер едва не осела на пол от окатившей ее волны.
— Прекрати пугать девочку, — раздался со стороны колонн мягкий, но в то же время не терпящий возражений голос. — Я лучше сама с ней поговорю.
Из-за колонн вышла та самая женщина, с которой разговаривал Тор. Она была высокой, как и все асгардцы, светловолосой и голубоглазой. Длинное, расшитое золотом платье из темно-зеленого бархата выгодно подчеркивало стройную, несмотря на возраст, фигуру. Светлые, не тронутые сединой локоны были убраны в высокую замысловатую прическу, а светлые глаза смотрели на Гермиону с потаенной заботой и теплом.
И пусть женщина не носила короны, весь ее вид — гордый разворот плеч, посадка головы, строгие, сдержанные движения — явно говорил о том, кто она.
Царица.
Подойдя к Гермиона вплотную, Фригга мягко улыбнулась ей и строго посмотрела на супруга.
— Женская мягкость неуместна, когда решаются дела государственной важности, — сурово заметил Один, но Гермионе уже было не столь страшно — в присутствии жены он ослабил давление магии, да и весь его облик как-то неуловимо смягчился. Что-то подсказывало, что отношения между супругами не были формальными и казались наполненными теплом, любовью и взаимоуважением.
— Но именно женщина лучше поймет женщину, — парировала Фригга и, не дожидаясь ответа, взяла Гермиону за левое предплечье и потянула за собой. — Пойдем, дитя, здесь никто не причинит тебе вреда.
Обернувшись, Гермиона обвела взглядом зал, ни на ком подолгу не задерживаясь. Собравшиеся продолжали пристально ее разглядывать, и лишь Локи отвернулся, по всей видимости, не желая еще сильнее скомпрометировать Грейнджер. И это на тот момент казалось правильным.
Покинув тронный зал, Фригга остановилась, отпустив Гермиону, и та опустила голову, опасаясь даже надеяться на благополучный для себя исход. Локи, конечно, пару раз упоминал свою мать, и каждый раз с плохо скрываемой сыновней любовью, но что может ожидать от царицы Асгарда простая смертная?
Приподняв голову Гермионы за подбородок, Фригга пару секунд вглядывалась в лицо и, что-то для себя решив, улыбнулась.
— Пойдем, — повторила она еще мягче и двинулась дальше по коридору, предоставляя Грейнджер возможность самой решать, следовать за ней или нет.
Пару секунд Гермиона всерьёз размышляла о побеге, но, признаться, в сложившейся ситуации он казался сущим безрассудством. Кругом полно охраны, а от взгляда Хаймдалла, как оказалось, никакая магия не спасёт.
Вздохнув и поправив сумку на плече, Гермиона последовала за царицей.
В этот раз далеко идти не пришлось — лишь подняться на пару этажей и немного поплутать по коридорам. Грейнджер, признаться, ожидала очередного изматывающего путешествия.
Фригга привела Гермиону в просторную светлую комнату, напомнившую девушке гостиную в каком-нибудь мэноре на Земле. Высокие, украшенные узорчатой лепниной потолки, светлые, местами покрытые воздушной, летящей драпировкой стены, резная, будто отделанная белым кружевом, деревянная мебель.
В само помещение вели несколько дверей, одна из которых, стеклянная, открывала чудесный вид на небольшой уютный садик.
Из-за одной из неприметных дверей выглянуло округлое девичье лицо, и его обладательница, увидев царицу, поспешила выйти из комнаты полностью и присесть перед ней в реверансе.
Отослав служанку за чаем, Фригга прошла вглубь комнаты, опустилась на красивый резной стул у небольшого «чайного» столика и величественно махнула на соседний.
— Садись, дитя. Здесь в моем присутствии тебя никто не обидит, — пообещала Фригга, и Гермиона скромно присела на краешек стула.
Ей очень хотелось верить, что женщина не врет, но, несмотря на это, Гермиона старалась быть начеку.
Служанка оперативно принесла поднос с чайником и двумя чашками. От напитка в чайнике шёл слабый, пахнущий какими-то травами пар, и Грейнджер с лёгким подозрением наблюдала, как Фригга разливала «чай» по чашкам. Даже в старой доброй Англии можно было наткнуться на человека, не брезговавшего использовать Веритасерум во время чаепитий. Кто знал, быть может, и ее решат здесь чем-то подпоить…
Подкупало, что Фригга сама тоже собиралась пить и даже первой пригубила питье. Конечно, было множество способов опоить человека и в таком случае, но Грейнджер подумала, что если она продолжит на этом зацикливаться, то станет таким же параноиком, каким в свое время был «Грозный Глаз» Грюм.
К тому же вряд ли ее так просто отпустят обратно на Землю, не выведав всей правды, так пусть лучше это будет именно Фригга за чашкой чая, чем ее не в меру строгий супруг или стражники в темнице.

— Ни разу за все существование Асгарда сюда не ступала нога смертного… — отстранённо проговорила Фригга в чашку с отваром.
— Это для меня большая честь, Ваша Милость, но… — как можно вежливее ответила Гермиона, но женщина мягко прервала ее:
— Ко мне обычно обращаются «моя царица», — с легкой полуулыбкой поправила она, заставив Гермиону невольно смутиться. — Но это неважно. Меня больше интересует, как вы с Локи познакомились?
Вопрос поверг Грейнджер в шок. Как? Как она смогла это угадать? Хотя, на самом-то деле выбор был не очень большой. Как Гермиона поняла, асгардцы забредали на Землю не так уж и часто…
Фригга ненавязчиво разглядывала Грейнджер, будто диковинного зверька, но этот взгляд не вызывал сильного дискомфорта. Тем не менее Гермиона ощущала себя выбитой из колеи, и судорожно пыталась придумать, что ответить.
— Как вы догадались? — спросила Грейнджер, решив, что все равно рано или поздно правда должна была стать явной, следовательно, не было смысла утаивать очевидного.
— Хорошо умею наблюдать, — на удивление, Фригга удосужилась ответить, несмотря на то, что не была обязана этого делать. — Локи испугался, услышав твой голос. Этого мне было достаточно, чтобы понять если не все, то многое… Так как вы познакомились?
Выдохнув, Гермиона начала свой рассказ, непроизвольно морщась от воспоминаний о первой встрече. Мысль о том, что ее использовали, как последнюю шлюху, до сих пор не вызывала ничего, кроме жгучего стыда.
К счастью, во взгляде Фригги читался лишь вежливый интерес, и потому Грейнджер продолжила, практически не сбиваясь. Рассказ о том, как Локи помог ей остаться в живых и не потерять ребенка, дался легче, почти с улыбкой, и царица еще теплее улыбнулась ей в ответ.
— Не похоже, что ты попала сюда совсем уж случайно, — лукаво сказала она.
— На самом деле я лишь хотела помочь ему сбежать, — поджав губы, ответила Гермиона. — Я боялась, что его убьют, и не могла поступить иначе…
— Ты пыталась помочь моему брату? — раздалось у Грейнджер из-за спины, и она почувствовала, как ее бросило в холодный пот. — Не думал, что ради собственного спасения Локи снова начнет дурить головы смертным…
Всего один человек мог называть Локи братом, и, если честно, Гермиона хотела бы держаться от него подальше. Пусть Тор, сын Одина, Бог-Громовержец, лично не сделал ей ничего плохого, но он мог напугать одним своим видом: высокий, выше Локи чуть ли не на полголовы, широкоплечий, он казался несокрушимой горой мышц, закованной в блестящую золоченую броню. Обернувшись, Грейнджер встретилась со строгим, почти что грозным взглядом пронзительно-синих глаз. Светлые, как у обоих родителей, длинные волосы не делали его образ мягче.
— Он спас мою жизнь, и я лишь хотела отдать долг, — пояснила Гермиона, твердо чеканя слова. Как бы она ни опасалась Тора, тушеваться перед ним она не собиралась. — И Локи не дурил мне голову.
Пройдя в комнату, Тор мимолетно коснулся губами щеки матери и опустился в кресло около выхода в сад.
— Тебе могло казаться, что он искренен в своих поступках, — заговорил Тор, устало прикрыв глаза, и Гермиона скрипнула зубами от сквозившего в его голосе покровительства. — Ему нет равных в мастерстве обмана и манипуляции…
Закусив губу, Грейнджер промолчала. Она могла бы постараться поспорить с Тором, но знала, что в случае чего могла сорваться на грубость или поучительный тон, а портить свое положение еще больше не хотелось.
— Отстань от бедной девочки, сынок, — мягко пожурила сына Фригга. — Она только вчера перенесла тяжелый, не предназначенный для смертной ритуал, к тому же в ее положении нельзя сильно волноваться…
Тор сперва нахмурился, что-то обдумывая, и вдруг его лицо тронула неуверенная, теплая улыбка, сделавшая лицо мужчины не таким грозным и будто мечтательным.
— Я стану дядей, — выдохнул он, откинувшись в кресле.
Гермиона снова была в смятении — такого Тора совершенно не хотелось бояться. Он будто излучал тепло, мягкое, слегка покалывающее свечение, и Грейнджер вдруг осознала, что это его магия. Могущественная, всепоглощающая, но какая-то чужая. Невольно вспомнились могучие прохладные волны, которыми ее окатывала сила Локи…
— Это, конечно, хорошо, — по-деловому начала Гермиона, но тут же осеклась, сбавив тон. — Но, моя царица, что меня ждет? Я вдали от дома, от родных и даже не знаю, когда вернусь, и вернусь ли…
Серые, как грозовое небо, глаза, потемнели, но вместо гнева в них отразилось сочувствие.
— Я понимаю твою грусть, дитя, — ласково проговорила Фригга. — Но ты должна понять, что вынашивание полукровки — тяжелый процесс, и тысячу лет назад во время родов выживала лишь каждая третья. Я знаю, ты хочешь вернуться, но я настаиваю, чтобы ты подождала родов…
Фригга говорила спокойно, но в ее голосе чувствовалась сталь приказа. Прикрыв глаза, Гермиона постаралась совладать с подкатившими слезами. До одури хотелось домой, но возможность вернуться отсрочивалась на неопределенное время. Если вообще имела место быть.
Была ли та самая опасность, о которой говорила царица? Пока у Грейнджер не было возможности проверить правдивость ее слов, но она дала себе зарок выяснить все, чего бы ей это ни стоило.
Только ей начинало казаться, что все проблемы кончились, как тут же она сама искала себе новую. Гермиона отдавала себе отчет в том, что это ненормально и что, возможно, общение с Гарри Поттером таким образом отразилось на ней, заставляя искать приключения там, где их нет… Но ничего не могла с собой поделать.
Оставалось только стиснуть зубы и продолжать идти вперед, невзирая на обстоятельства.

1 сентября 2012 года, Асгард

Локи, нацепив на лицо сардоническую усмешку, ждал. Появление Мышки заставило Одина повременить с заточением, Всеотец обдумывал ситуацию, и пока он думал, дружки Тора не торопились уводить Локи, не получив прямого приказа. Они лишь едва слышно перешептывались, стараясь не отвлекать царя, и от этих перешептываний у Локи уже начала болеть голова. Как сороки, честное слово.
Он не сомневался, что если Один не установит прямой запрет, уже через несколько часов о появлении во дворце смертной станет известно всему Асгарду. Ни Фандрал, ни Вольштагг не умели держать язык за зубами, из них всех надеяться можно было лишь на Огуна и его молчаливость. Сиф, конечно, тоже не была сторонницей сплетен, но все же могла проболтаться, особенно за кружкой забористого эля.
— Девочки, — обратился Локи к Фандралу и Вольштаггу, добавив усмешке яда, — мне вдруг стало интересно, вы по вечерам вышиваете или вяжете?
— Закрой рот, предатель, — презрительно зашипел на него Вольштагг, дернув за кандалы, отчего Локи едва не упал. — Будь наша воля, ты бы давно лишился головы.
— Полно вам, друзья, — продолжил Локи. — Мы же столько пережили вместе…
— Ты хотел сказать: «Вы столько терпели мои тупые насмешки»? — спросила Сиф, не уступая Локи в количестве яда.
Кто еще чьи насмешки терпел… И, к слову, насмешки Локи можно было назвать какими угодно: жестокими, саркастичными, высокомерными — но никак не тупыми.
— И мы тебе не друзья, — буркнул вдогонку Вольштагг.
О, это он прекрасно знал. Давно прошло то время, когда Локи считал друзей Тора и своими друзьями. Признаться, он и не помнил, когда это было. Наверное, целую тысячу лет назад.
Он так и не перестал винить их за пренебрежение и неблагодарность. Сколько разных проделок и приключений они пережили вместе, пусть и по инициативе Тора? Не сосчитать. И Локи всегда был рядом, готовый при случае помочь и подставить плечо, но они воспринимали все это как должное. Стоило же Тору лишь пальцем для них пошевелить — его друзья тут же затапливали его своей благодарностью. И как Локи ни старался, он всегда был чужим в их компании и не раз ловил себя на мысли, что они будто из разных миров. Только потом он узнал, что так оно, по сути, и было.
Сейчас, глядя на эту компанию с прежней улыбкой, Локи искренне жалел, что не вооружен. Он бы давно перерезал глотку каждому из них. Вольштаггу и Фандралу за то, что столетиями отравляли его жизнь своими глупыми насмешками и издевками, Огуну — за то, что молчаливо поддерживал их, не рискуя перечить, а Сиф… ее стоило убить за одну их несостоявшуюся влюбленность и ту тонну унижений, которую Локи пришлось пережить после случая с её волосами. Знал бы — не их укоротил, а шею.
Перестав обращать на Локи внимание, они вернулись к обсуждению появления Мышки в Асгарде. Он даже не пытался прислушиваться — их инсинуации его волновали мало, да и к тому же Локи считал, что его это не должно было больше касаться. Он сделал все, чтобы глупая смертная и ее ребенок выжили, но вместо того, чтобы сидеть в своем вонючем Мидгарде и не высовываться, она полезла в самое пекло, да и еще так глупо попалась. Хотя, чего еще было ожидать от смертной?
Теперь жизнь Мышки была в руках Одина и Фригги, и лишь от исхода их противостояния зависела ее судьба.
Но Локи это больше не интересовало. Совсем. Ничуть.
— Не думал, что ты способен так низко пасть, — проговорил, наконец, Один, и теперь в его взгляде отчетливо читалось презрение. — Спутаться со смертной и обрюхатить ее…
Локи мысленно скривился — Один, по всей видимости, даже не рассматривал иной кандидатуры. Словно его приемный сын был заведомо виноват во всех грехах. И как он раньше не замечал подобного отношения?
— Но с чего ты взял, что это был я? — спросил Локи удивленно, но с прежней усмешкой. Он давно знал, что эта его усмешка выводила окружающих из себя. — Мне кажется, в Асгарде полно жителей… И необязательно использовать Радужный мост — тебе ли не знать, как много меж мирами тайных троп…
— Но эти тропы мало кому известны, помимо тебя, — отрезал Один, одновременно с этим ударив копьем об пол, словно ставя этим точку в пререканиях.
Да и был ли смысл пререкаться — Локи знал такой взгляд отца, означавший, что тот для себя уже все решил. Так стоило ли пытаться его переубедить? Ни на Локи, ни на Мышке это бы никак не отразилось — он и без того проведет вечность в темнице, а она так и так беременна полукровкой, так какая разница?
— Не думал, что тебе настолько безразличны наши законы… — хмуро начал Всеотец, но Локи довольно нагло перебил его:
— Сам ты не особо думал о законе, ссылая Тора в Мидгард, — проговорил он раздраженно. — А он ведь довольно легко сошелся со смертной, и если бы не мое вмешательство…
— Только он и сам был на тот момент смертен! — Одину пришлось повысить голос, чтобы заставить своего приемного сына замолчать. — И никакого бы закона не нарушил, зачав хоть сотню детей, ибо все они были бы такими же смертными!
На этот раз Локи нечем было крыть, поскольку, как бы ни не хотелось это признавать, Один был прав. Для того, чтобы зачать полукровку, отец ребенка должен быть бессмертен, иначе ему не удастся передать это младенцу. Максимум, кто мог получиться у смертного асгардца, — это средней силы маг, не больше.
— Забирая невинного младенца из Ётунхейма, я искренне надеялся, что смогу воспитать из него достойного человека, но, видимо, ядовитая кровь этих ледяных отродий оказалась сильнее… — сказал Всеотец презрительно, а затем раздраженно бросил: — Уведите его.
Конвоиры незамедлительно дернули Локи за цепи, вынуждая следовать за собой, но для Локи уже не имела никакого значения их нарочитая жесткость — при всем желании они не смогли бы сделать ему еще больнее. Он почти физически чувствовал, как выгорает в нем все то светлое, что связывало его с отцом.
Было тяжело осознавать, что все его теплые слова, улыбки, похвала и поддержка были ложью. Один никогда не видел в нем своего родного сына, как бы ни говорил, что любит…
Локи изо всех сил пытался сохранить на лице ядовитую, презрительную усмешку, и по кислому, недовольному виду дружков Тора было заметно, что он неплохо справлялся, несмотря на тупую, ноющую боль в груди и одолевающую его глухую ярость. Будь у него такая возможность — Локи бы разбил что-нибудь по пути. Хотелось избавиться от снедавших его чувств, выплеснуть их, но сделать это не было никакой возможности. Даже магия, настырно требовавшая свободы, лишь болезненно клокотала внутри, не находя выхода, запертая антимагическими кандалами.
Они неторопливо спускались вниз, в подземелья, и Локи видел, как загорались превосходством и злорадством взгляды встреченных придворных, любующихся его унизительным положением. Это заставляло в очередной раз задуматься о том, что во всем дворце его никто и никогда не уважал. Сплошные твари и лизоблюды. Невольно вспомнилось, как учтиво все они кланялись перед ним, как лебезили, когда Локи занял место отца. И что самое смешное — выйди он сейчас из темницы и вновь займи трон, и все эти уроды тут же вновь преклонят перед ним колени, забыв о собственном высокомерии и презрении. Но Локи не забудет… О нет, ни на секунду не забудет…
Любили ли его здесь по-настоящему хоть когда-нибудь? Возможно, когда-то давно так и было, еще в самом детстве.
И Локи даже знал, когда началась эта всеобщая ненависть. Но ведь в той смерти он не был виноват, как ни крути… Но разве это кому-нибудь объяснишь? Он тогда пытался, и не раз, но тщетно.
Темницы ничуть не изменились за те несколько лет, что Локи здесь не был, и после путешествий по мирам он еще больше удостоверился, что асгардские темницы — чистой воды фарс. Кто после даже недолгого заключения в мрачных и тесных казематах Таноса в здравом уме назовет эти палаты местом для заключенных? Светлые, просторные камеры со светящимися изнутри стенами, блестящие золотом решетки, широкие, проглядываемые коридоры… Да, считалось, что благодаря зачарованным решеткам отсюда было нереально сбежать, но вот в остальном… Никакого психологического давления, никакого нагнетания атмосферы безысходности. Правда, что не докручивалось самим помещением, с легкостью компенсировалось жестокостью палачей, умевших выбить признание из самых стойких «клиентов», но все же…
Кстати, кому-то даже такой обстановки вполне хватало для мучений — Локи до сих пор помнил, как их с Тором посадили сюда на целый месяц за одну сумасшедшую вылазку в Ванахейм. В то время, как Один усиленно пытался заключить с ванами мир, его старший сын собрал свою компанию и отправился «показать этим наглым узкоглазкам, где их место».
Этот поступок едва не сорвал подписание мирного договора и мог вызвать очередную кровопролитную войну, если бы Всеотец не смог договориться с оппонентами. Но главным условием возобновления переговоров стало то, что виновные должны были отбыть наказание.
Досталось Тору, как инициатору вылазки, его дебильным дружкам — за то, что отправились с ним, а Локи — за то, что их не остановил.
В итоге Тор едва не умер от скуки. Если Локи с удовольствием коротал время за чтением книг, что ему приносила мать, то деятельному и импульсивному Громовержцу нечем было заняться от слова совсем.
Зато потом Тор пару лет не лез на рожон, ведя себя как должно примерному сыну и наследнику престола.
Если посудить, асгардцы не особо стремились держать обширные тюрьмы, слишком много проступков наказывалось смертью. К тому же конкретно в этой темнице содержались в основном высокородные преступники, которых было совсем невыгодно казнить по политическим причинам, да еще и те чужеземцы, кто владел важной информацией.
Сейчас, например, проходя мимо камер, Локи мог видеть ванахеймских разбойников и бунтарей. Он слышал, что сейчас там неспокойно и Ванахейм в очередной раз мутил воду, ощущая слабость Асгарда. Ну, ничего… Блистательный Тор, конечно же, наведет порядок…
Скривившись от последней мысли, Локи вступил под своды камеры. В отличие от других заключенных, ютившихся здесь по пять-десять человек в одной камере, ему были представлены личные, отдельные «покои» — такая же, как и у других, клетка три на пять ярдов.
Помещение пока было пустым, как в остальных камерах, но, не стоило сомневаться, что Фригга еще до вечера распорядится все устроить в лучшем виде — в этом вся мать, как бы она ни была зла или разочарована, она никогда не уставала заботиться о своих детях.
Мысль о матери, отдававшая теплом в груди, быстро сменилась глухим раздражением — Фригге сейчас и без Локи было кем заняться.
Воздух перед ним замерцал золотыми всполохами, показывая, что защитное заклинание работает, и Локи с наслаждением размял свободные от кандалов запястья — здесь, в этой золоченой клетке, они были ни к чему, его магия не могла свободно проникать за пределы камеры, но зато внутри он обладал прежней безграничной властью.
Проводив взглядом дружков Тора, на удивление не пожелавших остаться и позубоскалить, Локи сотворил из воздуха просторное, удобное кресло и с удовольствием в него опустился — ему вообще удалось присесть первый раз за несколько часов.
Другие заключенные и немногочисленные стражники вскоре потеряли к нему всякий интерес, а Локи тем временем пустился в апатичные раздумья. Ему не хотелось думать, что теперь придется провести в этом унылом месте свою вечность, к тому же он знал, что использует любую возможность сбежать, только это случится не сегодня и не завтра. Но само это место нагоняло тоску, с которой почти невозможно было бороться…
— Смотрю, ты неплохо устроился, брат…
Удивленно вскинув бровь, Локи подался вперед, разглядывая того, кого не рассчитывал лицезреть в ближайшем будущем. Видеть здесь Тора было странно и непривычно, в его характере было забыть о брате, оставив того гнить в тюрьме. И уж тем более Локи не мог предполагать, что брат решит навестить его в первый же день заключения.
— Неужели могучий Тор решил побаловать меня своим присутствием? — губы сами собой изогнулись в ядовитой усмешке. — Жаль, не могу принять тебя по высшему разряду. Как ты понимаешь, недосуг.
Тор, явно чувствовавший себя здесь не в своей тарелке, нахмурился еще сильнее.
— Кстати, — продолжил Локи нарочито бодро, — удивлен, что ты все же решил меня навестить, я думал, у тебя полно неотложных дел. Порядок в Девяти мирах наводить, например…
— Я отправлюсь в Ванахейм завтра с утра, — пояснил Тор задумчиво.
Он опять не был похож на самого себя. Где был тот прежний балагур и пьяница, мечтавший о сражениях? Этот Тор, замкнутый, отрешенный от мира, пугал, потому что был непредсказуем. Неизвестность всегда пугает.
— Полагаю, отец безумно горд… — ядовито проговорил Локи.
— Ему сейчас не до гордости — он опечален тем, что ты натворил…
— О, я прекрасно осведомлен о том, насколько он опечален моим поведением.
В голове до сих пор набатом бился голос отца: «Ядовитая кровь этих ледяных отродий оказалась сильнее». Вот она, правда. Он — лишь монстр, ледяное отродье.
«Ты не монстр», — вспомнилось Локи, но он, скривившись, мысленно отмахнулся. Что эта смертная могла понимать?
— Прекрати паясничать, Локи, — проговорил Тор недовольно. — Я пришел сюда не за тем, чтобы слушать твои остроты…
— Тогда зачем? — спросил Локи, склонив голову набок.
По нерешительному, бегающему взгляду Тора несложно было догадаться, что он и сам не знал, зачем пришел. Опустив взгляд, Локи с интересом изучал собеседника, нервируя его этим.
Так приятно было представлять, что нет вокруг этой камеры, а лишь они вдвоем и Локи, глядящий на брата сверху вниз, будто с высоты трона… Это казалось правильным, верным… А не вот это вот все.
— Я был у матери, — отстраненно проговорил Тор, даже не смотря на Локи. — Леди Гермиона оказалась очень… милой.
Да, Локи было ли не знать, какое Мышка могла произвести впечатление.
— И что? — лениво поинтересовался он полным безразличия голосом, мысленно ругая себя за зажегшуюся в нем искру интереса. Его совсем не волнует судьба Мышки. Точка.
— Я думал, тебе будет интересно узнать, что она пробудет здесь, в Асгарде, до самых родов… — начал Тор и затих, видя практически полное отсутствие интереса. — Тебя что же, нисколько не волнует ее судьба?
— С чего мне о ней волноваться? — пожал плечами Локи, не глядя на брата. — Если ты думаешь, что меня может беспокоить судьба простой смертной девчонки, то ты сильно ошибаешься. Мне плевать. Она сама выбрала свою судьбу, сунувшись туда, куда не просят.
— Она пыталась помочь тебе… — Тор даже повысил голос, будто желая достучаться до совести Локи, но он сам знал, что дело это гиблое и бесперспективное.
— Тем хуже для нее, — прорычал он в ответ. Ему наскучил этот разговор, к тому же он не очень понимал, чего добивался Тор. Или ему тоже было любопытно, какие чувства связывают его брата со смертной? Неважно.
— Жаль, что ты выбрал именно ее, — Тор заговорил лишь пару минут спустя, твердо чеканя слова. — Она не заслужила такого…
— Нет, — протянул Локи, ощущая, что вконец разозлен. Ему хотелось сделать брату как можно больнее, и потому он продолжил, хищно оскалившись: — Ты должен радоваться, что мне попалась именно эта Мышка, потому что на ее месте должна была оказаться твоя Джейн Фостер. Я ведь обещал наведаться к твоей смертной девке, и я бы наведался, если бы мне под руку не подвернулся другой вариант…
Локи видел, как вскипает в Торе жгучая ярость, растекаясь по венам электрическим током. Брат никогда не умел держать себя в руках. Но, вместо того чтобы выплеснуть обуревающую его злобу, он лишь бросил на Локи недовольный взгляд и скрылся на лестнице.

2 сентября 2012 года, Лондон

Гарри, удобнее перехватив палочку в боевой хват, аппарировал в прихожую дома родителей Гермионы. Еще вчера, сразу после исчезновения подруги, он наложил вокруг их дома и дома самой Гермионы сигнальные чары, чтобы в случае появления постороннего быть в курсе и иметь возможность сразу же придти.
Все вчерашнее утро Поттер боролся с почти непреодолимым желанием вернуться домой раньше срока. Они договорились с Гермионой увидеться в обед, чтобы она могла без утайки рассказать обо всем, что происходит. Все это сильно волновало Гарри — странные просьбы, секреты, подозрительные спутники. У него было мало данных, чтобы строить какие-либо предположения, но в целом от всего происходящего шел дурной запашок.
Поттер догадывался, что проблемы Гермионы намного серьезней, чем она пыталась показать друзьям. Он не раз разговаривал с ее целителем, миссис Смитсон, и пусть та не выдавала всех секретов пациентки, тем не менее Гарри по оговоркам и недомолвкам понял, что плохое самочувствие Гермионы имело неизвестную природу и не поддавалось лечению.
Но, видимо, она нашла выход, и какая-то часть Гарри не очень хотела знать какой, но в то же время он продолжал волноваться, не понимая, почему Гермиона никому ничего не рассказывала.
Хотя, в этом была вся Гермиона Грейнджер. Она всегда стремилась помочь окружающим и в самых незначительных вопросах, свои же проблемы скрывала даже от близких. Эта ее привычка взваливать на себя больше, чем можно вынести, была у Гермионы еще со школы, и Гарри никак не мог ее побороть. Хоть и сам иногда страдал тем же.
Именно из-за зудящего где-то в груди беспокойства Гарри явился домой почти на два часа раньше оговоренного, не зная, чего ожидать. Но меньше всего он предполагал, что не застанет в доме вообще никого.
— Кричер! — крикнул Поттер, и домовик тут же возник перед ним с тихим хлопком.
— Хозяин Гарри звал старого Кричера? — прокряхтел домовик, учтиво поклонившись.
— Гермиона была здесь? — спросил Гарри, вдруг подумав, что Грейнджер могла уйти еще вчера вечером, сделав все свои дела, чтобы вернуться сегодня к назначенному времени.
— Нечистокровная подруга хозяина ушла пять минут назад, — ответил домовик, ткнув костлявым, крючковатым пальцем во входную дверь, у которой они стояли.
Ушла. Гарри невольно нахмурился, гадая, почему Гермиона не дождалась его, ведь до встречи оставалась всего пара часов. Дурное предчувствие продолжало неприятно скрестись.
Достав из кармана телефон, Гарри набрал номер подруги, но она была вне зоны действия сети.
— Постой, — осенило его. — Ты сказал «ушла»? Не аппарировала? Ушла через дверь?
Кричер чинно кивнул и хотел еще что-то сказать, но Гарри не стал его слушать, выскочив на улицу. Вряд ли Гермиона стала бы покидать дом, чтобы аппарировать, она никогда этого не делала, и если она ушла, это значило, что она была где-то поблизости.
С одной стороны, Поттер мог бы подождать ее дома, но ему надоело. Гермиона, скорее всего, решила немного прогуляться, чтобы не сидеть на месте, так почему бы ему не составить ей компанию. Они могли бы спокойно переговорить, прогуливаясь по улицам…
Только непонятно, куда она могла пойти. Но долго думать об этом не было смысла, к тому же Гарри заметил, что многие прохожие, переговариваясь, направлялись в одну сторону — там явно происходило что-то интересное.
Спустившись, Поттер направился вслед за остальными, возможно, Гермиона тоже была там. Он пересек квартал, когда впереди с неба ударил ослепительный столб света и тут же пропал в сгустившихся облаках.
Погода впервые за последние месяцы испортилась настолько, что казалось, вот-вот начнется гроза. Тяжелые свинцовые тучи нависали над городом, и Гарри даже показалось, что где-то в их глубине сверкали первые разряды молнии.
Только этого не хватало!
Впереди прямо посреди улицы толпился народ, оживленно что-то обсуждая. Подойдя поближе, Поттер вслушался в разговоры, вместе с тем пытаясь разглядеть, что же вызвало подобный ажиотаж.
Гарри увидел лишь оцепление из солдат в неизвестной ему форме, и что-то подсказывало ему, что к вооруженным силам Великобритании они не имели никакого отношения.
Из разговоров обывателей Поттер понял, что здесь повеселились так называемые «Мстители», которые последнее время очень много светились в новостях. Они налетели внезапно, скрутили какого-то парня, а затем с неба ударил столб света — и этот парень и еще несколько человек просто пропали.
Более-менее все разузнав, Гарри вернулся к тому, зачем, собственно, он и пришёл — к поискам подруги. Среди толпы заметить Гермиону было практически невозможно, она не отличалась слишком высоким ростом, да и сам Поттер был довольно низок — сказалось полуголодное детство.
Осознав, что просто так найти Гермиону не получится, Гарри снова заозирался. Толпа постепенно разбредалась, но подруги среди других людей не было. Возможно, она ушла куда-то еще, или даже уже ждала Гарри дома. Или стала невидимкой…
Эта мысль огоньком зажглась в мозгу, и Поттер, нахмурившись, схватился за кулон на своей шее. Гермиона была не из тех, кто спокойно разбрасывается чужими редкими артефактами, а потому, скорее всего, взяла мантию-невидимку с собой. Если не оставила ее у себя дома, конечно. Но Гарри был в подруге уверен — она всегда все самое важное носила в своей безразмерной сумке.
Вторая часть маячка, вшитого в мантию, выглядела как небольшой серебряный кругляшек, состоявший из двух колец, крутившихся один вокруг второго. Каждое положение колец отвечало за свою функцию, но Гарри сейчас больше всего интересовала функция поиска.
Повернув кругляшки, Гарри обхватил кулон ладонью и сосредоточился на шедшем от артефакта ощущении, но впервые за последние годы не почувствовал ничего. Совсем.
Это его поразило и не на шутку испугало. Как такое могло быть?
Подавив подступившую панику в зародыше, Поттер поспешил домой. Он знал, что подобное отсутствие «сигнала» могло значить либо какой-то сбой в работе маячка, хотя ему обещали, что такого просто не могло быть, либо то, что мантия была спрятана куда-то, где глушились все магические сигналы. Но это должен был быть какой-то древний артефакт, потому что никакие ныне известные чары не могли заглушить работу маячка. Даже Фиделиус был на это не способен.
О том, что мантия могла быть уничтожена и что в таком случае произошло с Гермионой, думать не хотелось.
— Кричер, Гермиона не возвращалась? — с надеждой спросил Гарри, вернувшись домой и захлопнув за собой дверь.
— Нет, хозяин Гарри, — домовик отрицательно покачал головой.
Происходящее не нравилось Поттеру все больше и больше. Он детально разузнал у Кричера о том, что произошло в особняке за последние сутки, чтобы составить хоть какую-то картину происходящего.
— Это была могущественная, древняя магия, — проговорил домовик с благоговением, описывая то, что он знал о проведенном вчера ритуале.
Как паразиту, Кричеру очень нравилось, когда в доме проводились какие-либо ритуалы, только, к сожалению, он не мог объяснить, чего добивалась Гермиона. Одно было понятно — в ритуале задействовалась сексуальная магия, довольно редкий раздел.
Осмотр ритуального зала ничего не дал — Кричер успел прибраться и затереть все следы, так что понять, что и зачем здесь происходило, было нельзя.
После ритуала Гермиона и Лукас провели ночь вместе, а с утра, позавтракав, мужчина ушел, только Гермиона, недолго думая, выскочила следом.
Гарри оставалось только ждать. Но ни в назначенное время, к обеду, ни через час, ни через два Гермиона так и не появилась.
С тяжелым сердцем Поттер решил прибегнуть к одному из самых крайних средств — одному из поисковых зелий. Этот вариант был самым сильным из того, что знал Гарри, а он за последние лет десять неплохо поднаторел в искусстве зельеварения. Зелье относилось к разряду условно разрешенных, потому что там была задействована кровь разыскиваемого, а любая кровная магия, даже такая достаточно безобидная, требовала квалифицированного специалиста, потому как часто в процессе варки подобные составы теряли стабильность и могли взорваться.
Обычно за таким поиском пропавших обращались в аврорат, и там уже штатный зельевар готовил это зелье, но Гарри пока не хотел предавать огласке то, что Гермиона пропала.
И самое хорошее в этом зелье — оно могло найти человека, даже если его не было в живых.
Но прежде, чем приняться за зелье, Гарри аппарировал к дому Гермионы и к ее родителям, чтобы убедиться, что она не отправилась к ним. Но девушки не было и там. Тогда Поттер наложил сигнальные чары, чтобы быть в курсе, если кто-то заявится в эти дома. На всякий случай.
До самого вечера Гарри был занят приготовлением зелья, хорошо что требовалось всего чуть более семи часов.
Добавляя последним компонентом кровь Гермионы, Поттер мысленно порадовался, что заготовил в специально зачарованных фиалах кровь всех близких ему людей — на такой вот крайний случай. Все-таки у главы аврората было немало недоброжелателей…
Перебравшись из лаборатории в личный кабинет, Гарри навис над столом-картой, одной из самых удачных разработок Отдела тайн. Эта карта, кроме того, что изменяла свой масштаб от карты мира до подробной карты местности со всеми подробностями ландшафта, так и еще, подобно навигатору в смартфоне, обладала подробной информацией о разных локациях. Но самое ценное заключалось даже не в этом, а в том, что она была особым образом связана с магическим полем Земли и оттого на ней можно было проводить поиск людей. Если бы такой карты не было, Поттеру бы пришлось использовать специально заряженный магический кулон, который бы вел его в неизвестное место, будто на поводке. А так можно было заранее знать конечный пункт и в случае чего подготовиться.
Капнув зельем ровно в середину, Гарри ждал результат — капля должна была сдвинуться на то же место, где в данный момент находилась Гермиона. Но она, как упала посередине Атлантического океана, так и осталась на месте, не сдвинувшись ни на дюйм.
Осев на стул, Поттер пораженно смотрел на результат, а точнее его полное отсутствие, и не понимал, как такое могло быть. В зелье он точно не мог ошибиться, поскольку все этапы приготовления был предельно внимательным.
Если бы с Гермионой что-то случилось, точка все равно указала бы ее местоположение, и, опять же, даже Фиделиус не смог бы оказаться помехой, потому что это было самое сложное, дорогостоящее и сильнейшее зелье из всех, что Гарри знал.
Он зашел в тупик и был обескуражен этим. Единственное, что еще можно было сделать в этой ситуации, — обратиться в Отдел Тайн, они могли придумать что-либо еще.
И хорошо, что с мистером Греем, начальником отдела, у Поттера были достаточно теплые товарищеские отношения, если, конечно, это можно было сказать про человека, чьего настоящего имени не знаешь, и даже внешность его, скорее всего, была не настоящей. Но, тем не менее, их связывало несколько секретных проектов и более двух дюжин разных дел, информации о которых не было и никогда не будет в архивах Аврората.
Мистер Грей откликнулся и сказал, что что-нибудь постарается придумать. Он даже навестил особняк на Гриммо, чтобы изучить место ритуала, и подтвердил мнение Гарри, что ритуал был завязан на сексуальной магии.
— Только служил он для передачи магической энергии, остаточный фон указывает именно на это, — добавил мужчина, задумчиво почесав короткую бородку.
— То есть вы думаете, что этот Колдсон использовал Гермиону, чтобы забрать ее магию? — Поттер искренне старался быть объективным, не собираясь необоснованно спускать на человека всех собак, но и не мог удержаться от мысли, что этот Лукас Колдсон — неприятный, мутный тип, от которого Гермиону следовало держать подальше.
Жаль, что Гарри слепо понадеялся на благоразумие подруги, но та в очередной раз оказалась глуха к доводам разума, когда речь шла о чувствах.
— Я этого не говорил, — хмыкнул Грей. — Скорее это ей передали часть магической энергии. Так что не думай, парень, если что-то и произошло, то к ритуалу это не имеет никакого отношения.
Раньше Гарри всегда злился из-за покровительственного тона собеседника, да и сейчас в душе всколыхнулось глухое раздражение, но он в очередной раз напомнил себе, что, несмотря на то, что мистер Грей выглядел лет на тридцать пять, на самом деле ему было гораздо больше, поскольку он занял свой пост в Отделе тайн еще до того, как Поттер поступил в Хогвартс.
— Так какие будут идеи? — устало поинтересовался Гарри, всерьез подумывая о тонизирующем зелье. Или о кофе, на худой конец. Все же дело шло к утру.
Мистер Грей напряженно о чем-то задумался.
— Можно попробовать отследить ее партнера, этого Лукаса Колдсона, — Гарри на мгновение показалось, что что-то в тоне мужчины было не так. Возможно, он что-то недоговаривал… — Позволишь?
С этими словами Грей достал палочку и небольшой хрустальный фиал и, дождавшись кивка Поттера, сделал несколько сложных пассов. Казалось, от этой незнакомой Гарри магии даже воздух в ритуальном зале сгустился, обретая плотность. Закончив заклинание, Грей направил палочку на фиал, и в нем сама собой стала образовываться темно-зеленая жидкость.
Признаться, несмотря на опыт, Гарри впервые сталкивался с колдовством подобного уровня. Он лишь читал о конденсации магической энергии, и для того, чтобы ее провести, требовалось, чтобы этой самой энергии было неимоверно много, да и маг, выполнявший заклинание, должен был обладать большой магической силой.
— Это то, о чем я думаю? — поинтересовался Гарри, стараясь подавить в себе зависть — ему до такого уровня еще учиться и учиться, и быть может, годам к пятидесяти…
— Магическая энергия — даже лучший материал для поиска, чем кровь, — пояснил Грей, хотя Гарри и без него это знал. — Жаль, энергия вашей подруги совсем не ощущается… Даже если мы найдем Колдсона, еще неизвестно, с ним ли мисс Грейнджер.
Поттер был с этим полностью согласен, но понимал, что это хоть какой-то вариант. Сидеть совсем без дела, когда пропала Гермиона, казалось настоящим кощунством.
— Я сообщу, когда что-то прояснится, — бросил Грей, двинувшись к выходу. — Но раньше обеда информации не жди. Попробуй отдохнуть, а то выглядишь неважно.
Еще бы, он с приема в Министерстве и не спал толком. Но и сейчас надежды на отдых не было — ему еще надо было отчитаться перед Джинни. Гарри еще днем признался жене в пропаже Гермионы — от нее только попробуй что-либо скрыть… Иногда Поттеру казалось, что это Джинни надо было идти в Аврорат дознавателем, она из любого душу могла вытрясти, если бы захотела.
Вернувшись в Нору, где сейчас обитало семейство Поттеров, Гарри поведал Джинни обо всем, что знал. Как ни странно, она не была столь негативно настроена против выбора подруги, и даже ее исчезновение не произвело на Джин очень сильного впечатления. Удивило — да, но не шокировало. Она отчего-то была уверена в Гермионе и ее благоразумии.
Едва Гарри прилег, чтобы хоть немного отдохнуть под мерный шум дождя, его подняло зудящее чувство, вызванное сработавшими сигнальными чарами на доме родителей Гермионы. После возвращения в Англию те жили обособленно и мало кого принимали у себя, так что незваных гостей не должно было быть.
Переместившись прямо в прихожую, Гарри перехватил палочку в боевой хват и, отведя ее слегка в сторону, чтобы не было сразу видно, резко открыл дверь.
На пороге стоял высокий, выше чем все, кого Поттер знал, широкоплечий мужчина в темно-бордовой клетчатой рубашке и потертых джинсах. Его длинные светлые волосы были убраны в небрежный хвост, а ярко-синие глаза смотрели настороженно и удивленно. Как ни странно, но он казался Поттеру знакомым, хотя он точно знал, что ни разу в жизни его не встречал.
Гарри наметанным взглядом оглядел незнакомца, ощущая от него невысказанную, завуалированную угрозу. Он явно не хотел неприятностей, но при случае сам мог их обеспечить.
— Добрый день, сэр, — вежливо поздоровался Поттер, слегка прищурившись. От него не укрылось, что мужчина не ожидал здесь кого-то встретить и сейчас, по всей видимости, чувствовал себя неловко.
— Добрый день, — настороженно ответил незнакомец и слегка улыбнулся, что вообще не вязалось с тем чувством опасности, которое он вызывал. — Я ищу семью Грейнджер, они здесь проживают?
— Да, только их сейчас нет дома, — Поттер прищурился еще сильнее. — Кто вы такой и зачем они вам нужны?
Мистер Грейнджер ушел на работу, а миссис Грейнджер еще вчера сказала Гарри, что собиралась сегодня с утра пройтись по магазинам.
— Я Тор, — это прозвучало как-то царственно, хотя имя незнакомца ничего не говорило. — Передайте это им.
Мужчина сунул Гарри в руку сложенный в несколько раз листок. Поттер его развернул, и ему хватило доли секунды, чтобы узнать почерк Гермионы.
— Постойте! — воскликнул Гарри вслед незнакомцу, который уже успел спуститься с крыльца и почти дойти до тротуара. — Где Гермиона?
— Прочитайте письмо, — мужчина кивнул на листок в его руках. — Я лишь обещал его доставить.
— Сэр, я бы все же попросил вас задержаться и ответить на несколько моих вопросов, — несмотря на вежливый тон, Поттер был готов настаивать на своем, используя силу.
Но Тор не стал нагнетать обстановку, вернувшись к крыльцу.
— Прежде чем задавать вопросы, стоило бы самому представиться, — резонно заметил он, облокотившись о перила.
— Меня зовут Гарри Поттер, я лучший друг Гермионы.
Мужчина окинул его странным взглядом, словно его напрягли последние слова Гарри.
— Скажу сразу, сын Поттеров, леди Гермиона просила меня ни с кем не общаться. Она лично хотела переговорить со всеми, а пока — есть письмо. И можете не беспокоиться, она в надежном месте, где ей ничто не угрожает.
— И как вы можете подтвердить свои слова? — спросил Гарри, не собираясь верить на слово незнакомому человеку.
— Вы, смертные, такие недоверчивые… — пробубнил Тор себе под нос, но Поттер хорошо это расслышал. — Быть может, для вас, мелочных людей, слово чести и не имеет веса, но я другого склада. Я даю тебе честное слово, сын Поттеров, что с леди Гермионой все в порядке и, пока она под моим присмотром, ей ничего не грозит.
Слова, сказанные зычным, глубоким голосом, пробирали до самой глубины души. Гарри не представлял, что можно так лгать. Он чувствовал некую торжественность, присущую магической клятве, и ощутил силу незнакомца — могущественную, как стихия, и неотвратимую.
Прежде, чем Поттер успел опомниться, Тор сделал шаг назад и, раскрутив возникший из ниоткуда молот, взлетел.
Именно в этот момент Гарри понял, что только что разговаривал с Могучим Тором, одним из «Мстителей». Его образ был объят множеством тайн, обывателям не говорили, кто он и откуда, хотя многие склонялись к версии, что это тот самый Бог Грома из скандинавских легенд. И даже Поттер не мог получить достоверную информацию, несмотря на свой высокий пост.
Оторвавшись от созерцания хмурого осеннего неба, Гарри вновь развернул письмо, что держал в руке.
Дорогие мама и папа.
Я понимаю, что исчезать вот так просто, без предупреждения, ужасно с моей стороны. В свое оправдание могу сказать только одно — я не специально.
События сложились так, что мне пришлось уехать вместе с Лукасом к нему, его срочно захотели видеть родители. Кстати, я с ними познакомилась — милейшие люди, особенно мама.
Здесь очень красиво и живописно, жаль только, не ловит сотовая связь. Но если получится, буду писать. А если не получится, надеюсь вернуться к родам.
Люблю вас,
Ваша Гермиона.
P.S. Если можете — покажите письмо Гарри, он должен знать, что со мной все хорошо.
Ниже была приписка, явно зачарованная на то, чтобы маглы ее не видели:
Гарри,
Прости меня, я знаю, что обещала тебе все рассказать, но наш разговор откладывается на пару месяцев. Не могу объяснить всего, чтобы ты не счел меня сумасшедшей.
Могу сказать одно — не переживай и не ищи меня. Я сама вернусь, когда придет время.
Главное — береги себя, Джин и ребят. А со мной все будет хорошо.
Целую,
Гермиона.
Опустившись прямо на крыльцо, Гарри устало спрятал лицо в ладонях.
— Во что же ты ввязалась, Гермиона?..

19 сентября 2012 года, Асгард

Гермиона устало потерла глаза, отложив от себя писчие принадлежности. Она сидела здесь уже несколько часов и знала, что еще немного — и ее примутся искать. И хорошо, если это будет всего лишь Лив, служанка, приставленная к ней еще в первый день, а ведь отправиться на поиски могла и сама Фригга.
Признаться, Гермиона была удивлена такой заботой и первое время ждала какого-нибудь подвоха, но его просто не было. Узнав, что ближайшие пару месяцев ей предстоит провести здесь, в Асгарде, Грейнджер ожидала чего угодно, даже оказаться в соседней с Локи камере, но уж чего она точно не предполагала, так это что ее поселят в просторных, светлых покоях и примут как дорогую гостью.
Сами покои поражали размерами. Нет, конечно, до комнат Фригги, в которых убрался бы весь дом Гермионы, им было очень далеко, но и маленькими их назвать не поворачивался язык.
Просторная, светлая гостиная, напоминавшая убранством гостиную самой Фригги; широкий балкон, с которого открывался ошеломительный вид на город и раскрывшуюся за ним звездную Бездну; уютная спальня, достойная самой настоящей принцессы; шикарная ванная комната с купелью, напоминавшей небольшой бассейн… Гермиона чувствовала стыд и смущение, будто это все было дано ей в кредит, и расплата вряд ли придется по нутру. Она даже пыталась убедить царицу в неуместности подобного отношения, но та оказалась на удивление тверда в своем намерении сделать существование Гермионы как можно более комфортным.
— Мать моего будущего внука не будет ютиться в каморке для слуг, — мягко, но решительно отрезала Фригга. — Ты моя гостья, и пока это так — никто не в праве сказать хоть слово против.
Это было как никогда кстати, потому что пока Гермиона в сопровождении Фригги и двух ее служанок впервые шла к отведенным ей комнатам, она то и дело ловила на себе высокомерные, презрительные взгляды попадавшихся на пути стражников, придворных дам и кавалеров. Что и говорить, даже прислуга смотрела на Грейнджер, будто на пыль под ногами, словно на ней было написано, что она всего лишь смертная.
Хотя, чему удивляться… В старой, широкой рубашке, потертых, заношенных джинсах, с растрепавшейся косой Гермиона чувствовала себя среди здешнего великолепия настоящей одяжкой, и оттого было немного неловко. Потому, когда Фригга предложила Гермионе несколько своих старых платьев, которые она носила в своей юности, Грейнджер не стала отказываться. Два зеленых, одно светло-голубое, одно нежно-персиковое, одно лиловое и одно насыщенно-синее… Изящный, но довольно скромный и свободный крой, вышитые дорогими нитями узоры — платья по местным меркам были простыми и предназначались для того, чтобы носить их каждый день, но, признаться, Гермиона бы не постеснялась надеть каждое на прием хоть в Министерстве, хоть в любом из мэноров. Да и ткани… Шелк, бархат, шифон — все было в таком состоянии, будто шилось только вчера. И не скажешь, что нарядам три тысячи лет.
Гермиона ощущала себя принцессой из сказки — каждое утро ее будила Лив. И пусть девушка должна была, скорее всего, не только упростить пребывание Гермионы во дворце, но и надзирать за ней, чтобы гостья не сунулась туда, куда не следует, Грейнджер не имела ничего против. Лив была скромной и молчаливой, и, кроме того, она единственная из многих не воротила нос от смертной. Напротив, она старалась быть милой и услужливой и своей легкой застенчивой улыбкой располагала к себе.
Лив помогала Гермионе облачаться в платье и всего за пятнадцать минут при помощи магии и ловкости рук сооружала из непослушных гермиониных кудрей затейливую красивую прическу наподобие той, что ей наколдовал Локи на прием в Министерстве.
— Царица ожидает вас в столовой, миледи, — говорила Лив, потупив взгляд.
Гермиона каждый раз с трудом удерживалась, чтобы не закатить глаза — она постоянно повторяла, чтобы девушка не называла ее «миледи», но та упорно продолжала настаивать, что таков был приказ Фригги.
Приведя себя в порядок, Грейнджер спускалась в малую столовую, предназначенную лишь для царской семьи, где завтракала в компании практически одной Фригги. Царь был занят делами и завтракал намного раньше, а Тор обычно в это время был уже в Ванахейме, где наводил порядок, борясь, как ей говорили, с разбойниками.
Первые пару дней после завтрака царица лично знакомила Гермиону с дворцом, повсюду таская ее за собой. Быть может, так Фригга рассчитывала не спускать с Грейнджер глаз, или же, напротив, просто желала познакомиться поближе. В любом случае, Гермиона не находила причин сопротивляться.
К тому же было крайне интересно наблюдать, как царица вела свои дела. Пока Один был всецело занят внешней политикой, регулируя разногласия, возникшие в Девяти мирах за последние два года, Фригга от его имени рулила политикой внутренней. Она принимала просителей и представляла собой суд высшей инстанции, разбирая самые сложные дела.
Если вначале Гермиона слегка сомневалась в мотивах царицы, в ее доброте и отзывчивости, полагая, что все это было лишь театром, чтобы глупая смертная раскололась и раскрыла все свои секреты, то после пары дней наблюдений за Фриггой в приемной зале Грейнджер поняла, что в корне ошибалась.
Фригга не играла. Она и правда была мягкой, доброй и отзывчивой, но при этом в ней был определенный стальной стержень, не дававший ее сломать. Она выносила справедливые и разумные решения, была рассудительной и честной. Если бы каждый, кто добирался до власти, вел себя подобным образом, в мире бы наступили покой и благоденствие. Самая настоящая утопия.
В Асгарде царицу любили и уважали, это практически витало в воздухе, и Гермиона не могла не проникнуться подобными чувствами. Фригга излучала внутреннее тепло и свет, и в этих лучах хотелось греться.
И все бы было хорошо, если бы Грейнджер могла пересекаться только с одной лишь Фриггой…
После обеда Гермиона в сопровождении царицы и, что нередко, ее придворных дам, прогуливалась по дворцовому парку, беседуя о многом. Фригга могла ответить практически на любой вопрос о жизни своего народа, который Грейнджер решалась ей задать в присутствии фрейлин, а Гермиона с радостью впитывала любую доступную ей информацию. Картина Девяти миров, обрисованная Локи, обретала глубину и яркость.
Пару раз вся компания выходила в город под надежной охраной целой дюжины стражников, и Гермиона неустанно крутила головой, стараясь впитать в себя быт и нравы местного населения. Это было так интересно! Особенно с учетом того, что жители города практически не обращали на нее никакого внимания — ну, подумаешь, очередная фрейлина царицы. Все внимание постоянно было приковано к самой Фригге, ей выказывали уважение, кланялись и почитали. Если они выходили на рынок, то местные торговцы считали за честь, если царица принимала их многочисленные дары, а она практически всегда принимала их с теплой материнской улыбкой. И здесь в ее компании Гермионе было очень уютно, но…
Рядом с Фриггой приходилось очень внимательно следить за своими словами и действиями, помнить об этикете и манерах, потому что она никогда не бывала одна. И если сама царица представляла собой самый настоящий идеал человеколюбия, справедливости и толерантности, то о ее «фрейлинах» такого сказать было нельзя.
Около Фригги ежеминутно крутилось пять-шесть знатных дам и целая стая служанок, но тех вообще можно было не считать, поскольку им было положено прикидываться мебелью и не отсвечивать. Придворные же дамы то и дело менялись, хотя четверо из них появлялись чаще всего, и Гермиона, тоже ставшая, в своем роде, фрейлиной царицы, удосужилась запомнить их имена. К тому же именно эта четверка не проявляла к ней открытой враждебности.
Первой Грейнджер запомнила Сигюн, и то только из-за того, что на Земле она считалась едва ли не женой Локи. Но, как оказалось, принца с тихой и застенчивой девушкой вообще мало что связывало.
Вначале Сигюн из-за своей застенчивости не стремилась общаться с внезапно появившейся в Асгарде смертной, но довольно быстро оттаяла и в итоге даже не постеснялась поведать Гермионе историю того мифа про брак с принцем.
Когда-то, еще когда асгардцам не было запрещено спускаться на Землю, Сигюн в Ванахейме похитили разбойники, надеясь получить выкуп за дочь знатного вельможи. Тор и Локи вызволили ее из плена, и девушка почти два столетия была безответно влюблена в младшего принца. Но тот не спешил отвечать взаимностью, и со временем любовь перегорела. Скромную и тихую Сигюн же выдали замуж. Звучало не совсем ободряюще, но девушка уверяла, что счастлива в браке, и, кстати, тоже была беременна.
Это был ее первый ребенок, несмотря на то, что Сигюн разменяла второе тысячелетие. Здесь, невзирая на культ детей и проблемы с зачатием, было моветоном беременеть до достижения тысячелетнего возраста.
Сигюн чем-то напоминала Гермионе Луну Скамандер своей мягкостью, незлобивостью и тихим, мечтательным голосом. У нее, как и у Луны, были светлые, почти белые волосы, большие светло-серые глаза и хрупкая, тоненькая фигура. Сигюн была одной из самых низких асгардок, что Грейнджер довелось увидеть, — она оказалась выше Гермионы всего на полголовы.
Также неплохо запомнилась яркая, экспрессивная Ингрид. Эта рыжеволосая толстушка-хохотушка заражала всех своим оптимизмом, но, несмотря на то, что относилась к Гермионе довольно лояльно, была слишком шумной, разговорчивой и настырной, из-за чего Грейнджер не могла выносить продолжительных бесед с ней. Ей было почти две тысячи лет, но выглядела Ингрид лет на двадцать пять и была достаточно полной, но, невзирая на это, казалась очаровательной со своей копной медно-рыжих кудрей, яркими янтарными глазами и милыми ямочками на щеках.
Гермиона не переставала удивляться внешности асгардцев. Например, две двадцатилетние на вид подружки, прогуливавшиеся в дворцовом саду, могли оказаться матерью и дочерью. А все из-за того, что асгардские дети довольно быстро по местным меркам взрослели и к сорока-пятидесяти годам выглядели лет на семнадцать. Следующие три тысячи лет считались «зрелостью», и только после трех с половиной тысяч лет появлялись первые признаки старения.
Но удивляло не только и не столько это, сколько то, что Грейнджер за почти три недели в Асгарде ни разу не видела несимпатичных людей. Боги, одним словом. На их фоне Грейнджер чувствовала себя гадким утенком.
Третья фрейлина царицы сильнее всех выделялась своей экзотической красотой. Фрейя была высокой, но при этом не худой, а вполне фигуристой и изгибами тела пленяла внимание окружавших ее мужчин. Волосы цвета золота были настолько пышными и длинными, что две косы, в которые они были чаще всего убраны, спадали до самых икр и были толщиной с кулак. На кукольном лице особо выделялись большие синие миндалевидные глаза, обрамленные пышными ресницами, и пухлые алые губы, над которыми в уголке кокетливо уместилась маленькая, темная родинка.
По поведению Фрейя часто напоминала Фриггу — она была мягкой, нежной и отзывчивой, но если для царицы подобное было естественным, то в исполнении принцессы Ванахейма это выглядело слегка нарочитым. Будто смотришь старый диснеевский мультик и ждешь, что его героиня вот-вот запоет какую-нибудь жизнеутверждающую песенку.
Фрейя представляла собой неоднозначную персону. С одной стороны, она была веселой, нежной и ласковой, и при Гермионе ее не раз характеризовали как верную, добрую и заботливую принцессу, с другой — с этим образом никак не вязалась та история с четыремя гномами и золотым ожерельем, после которой девушку бросил жених. Да и то, что она была валькирией, но ушла из рядов дев-воительниц незадолго до их массовой гибели, было как-то… непонятно.
Она, вроде, относилась к Гермионе достаточно дружелюбно и даже интересовалась, как живет сейчас Мидгард, но Грейнджер нутром ощущала напряжение и отторжение. Не то чтобы она никогда не ошибалась в людях, но сам факт напрягал.
Чаще всего с Фриггой можно было увидеть Хельгу, ее лучшую подругу. Суровая, чопорная дама была слишком молчаливой и замкнутой и общалась в основном только с царицей, попросту игнорируя остальных. Она и внешне, и по характеру больше напоминала Минерву МакГонагалл — высокая, сухопарая дама лет пятидесяти на вид, с острым носом, вечно поджатыми губами и сведенными бровями. Из всех фрейлин у нее были самые строгие прически, самые темные, закрытые платья и самые сдержанные манеры. Хельга, даже если и была недовольна присутствием смертной, то неплохо это скрывала, попросту игнорируя ее присутствие.
После продолжительных прогулок, из-за которых у Гермионы часто отваливались ноги и ломило спину, все возвращались во дворец. Оставшееся до ужина время считалось свободным, и Грейнджер могла побыть наедине с собой, она, наконец, могла записывать и систематизировать полученные знания. На Земле этим записям не будет цены — тот же Отдел Тайн с руками их оторвет.
Сам ужин напоминал, скорее, пир для всего города. Каждый вечер на нем присутствовало от ста до пятисот человек, и здесь было очень много еды, выпивки, танцев и фривольностей. Гермионе было дико видеть, как подвыпившие гости тискали служанок, засовывая руки им за корсаж платья или под подол, и многие даже были не против, глупо хихикая и уворачиваясь. Но Гермиона, пусть ей и было слегка мерзко лицезреть такое дикое поведение, давно разучилась лезть со своими устоями в чужой монастырь. Никто не мог покинуть зал, пока там находилась царская чета, и Гермионе приходилось ждать, наблюдая за всеобщим весельем.
А праздновать было что. Тор с армией Асгарда вполне успешно наводил порядок в Ванахейме, где на самом-то деле не было никаких разбойников — главными противниками наследного принца были мятежники, выступавшие против власти Асгарда. Отношения между ассами и ванами всегда оставляли желать лучшего, вторые всегда были чем-то недовольны, и при любом малейшем случае, едва чувствуя ослабление Асгарда, Ванахейм восставал. И их не останавливало даже то, что у ассов в плену находился Ньёрд, последний представитель их царской семьи.
Забавнее всего было то, как происходило это наведение порядка: рано утром Тор с отрядом при помощи Радужного моста отправлялся к заранее известному убежищу мятежников, «зачищал» его, беря несколько военнопленных, и с ними возвращался в Асгард к ужину. За вечер и ночь совместными усилиями палачей, допрашивавших пленных, и Хаймдалла, использовавшего свой всевидящий взор, отыскивалось новое убежище, чтобы утром Тор с отрядом мог туда отправиться.
Гермиона восхищалась подобному ведению войны. Такой артефакт, как Радужный мост, давал огромный простор для действий…
За это время Грейнджер неплохо сдружилась с Тором и его друзьями. Громовержец сам стремился общаться с матерью своего будущего племянника, и в свое свободное время, за ужином, он обычно подсаживался к Гермионе, скромно сидевшей в стороне, и заводил легкий, ни к чему не обязывающий разговор.
И Грейнджер была рада такому общению, она быстро перестала опасаться принца, особенно после того, как он с легкостью согласился доставить письмо её родителям, чтобы те не сильно беспокоились о пропаже дочери.
С Тором, как ни странно, было очень легко найти общий язык. Он мог рассказывать интересные истории о собравшихся здесь людях, о себе и своих друзьях. Так же просто Гермионе было только с Гарри, да и Тор чем-то отдаленно напоминал ее лучшего друга. Дело было не во внешности, все же асгардец находился несколько на другом уровне, а в характере — Тор был таким же простым, невзирая на свое высокое положение. Он не смотрел на Гермиону свысока, был веселым и добродушным, с забавным чувством юмора. Грейнджер как никогда прежде была рада, что первое впечатление, которое она составила о нем, являлось ошибочным.
По словам и рассказам его друзей, которые постоянно крутились рядом с принцем, Тор и правда был таким — веселым и добрым, но самоуверенным и инфантильным воякой. Однако Гермиона видела, что сейчас все было не совсем так.
Недолгое изгнание изменило его, заставило Громовержца пересмотреть свои взгляды на жизнь, и если раньше, по чужим рассказам, можно было предположить, что Тор стал бы никудышным правителем, то теперь Гермионе казалось, что из этого волевого, справедливого и милосердного мужчины мог бы получиться хороший царь.
Еще она не могла не заметить затаенную грусть в его глазах. Часто Тор бывал задумчив и будто погружен в себя, он быстро покидал пир, как только выдавалась такая возможность, и куда-то уходил, не беря с собой даже друзей.
С этими самыми друзьями Гермиона тоже неплохо сошлась и отметила, что те сильно напоминали ей Мародеров. Фандрал и Вольштагг были веселыми и общительными, они постоянно шутили и смеялись друг над другом и окружающими, и больше всего походили на Джеймса Поттера и Сириуса Блэка, таких, какими их описывал Гарри и другие знакомые.
Огуна можно было сравнить с Ремусом Люпином — тихий, малозаметный мужчина, старающийся не сильно привлекать к себе чужое внимание. Он, как и оборотень, видимо, считал, что не заслуживает находиться в этой компании, но друзья сами держали его рядом с собой. Раньше для них это было интересно — общаться с ваном, фактически военнопленным, когда с Ванахеймом шла война. Они как-то сами рассказали об этом, гордясь тем, что поддержали чужака и приняли его в свою команду.
Сиф же вряд ли можно было сравнивать с Петтигрю, она не была трусливой, бесчестной подхалимкой, каким в своей компании был Хвост. Единственное, что их роднило, — то, что они оба сами по себе совсем не годились быть среди своих друзей, они не вписывались в общую канву, и обоим приходилось «догонять», сильно стараться, чтобы соответствовать. Питер очень выбивался из числа Мародеров, ему приходилось подлизываться и угождать, быть для них «шестеркой», Сиф же тоже было несладко — ей надо было подстраиваться, быть мужественной и сильной, «своим парнем», а также постоянно доказывать, что она достойна быть среди них. Другой вопрос, зачем ей это было нужно, и, кажется, у Гермионы были определенные предположения на этот счет…
Кстати, именно с Сиф у Грейнджер отношения таки не сложились. Девушка демонстративно не желала общаться и была настроена по отношению к смертной крайне негативно. Гермиону это, мягко говоря, напрягало, но Тор уверял, что Сиф — надежный товарищ, которому в бою можно подставить спину. И он, похоже, не видел, как перекосило Сиф, когда он это говорил. Видимо, не таких комплиментов ожидала она от принца…
Несмотря на множество событий, Гермионе было ужасно скучно, и если бы не библиотека, то она бы давно сошла с ума. Библиотека была одним из первых мест, куда они зашли с Фриггой на следующий же день, когда Гермиона оказалась в Асгарде, и именно тогда Грейнджер поняла, что пропала окончательно и бесповоротно.
Царица пришла выбрать несколько книг, чтобы Локи хоть чем-то мог занять себя в заточении, а Гермиона не находила в себе силы оторвать взгляд от полок, заставленных древними бесценными фолиантами.
Целую неделю она ходила в трансе, будто сомнамбула, борясь со страстным желанием на все два месяца окопаться среди книг, и ее останавливал лишь здравый смысл. Вряд ли простой смертной дозволят коснуться этих кладезей знаний, все же, несмотря на благоволение царицы, Гермиона была здесь хуже чем никем.
Но долго сопротивляться собственной страсти Грейнджер не смогла, и однажды она все же решилась обратиться к Фригге с просьбой, когда они остались наедине в царских комнатах.
— Прошу вас, Ваша Милость! — взмолилась Грейнджер, готовая, если нужно, и на колени встать — настолько ее захватила маниакальная жажда знаний.
Помнится, в первые годы в Хогвартсе Гермиона едва ли не ночевала в библиотеке, хватаясь практически за все, что попадалось ей на глаза. Так и здесь, ее подстегивала сама мысль, что никто из смертных не касался этих книг.
— Жаждешь знаний ради самих знаний, — сразу же поняла Фригга, снисходительно улыбнувшись и добавив с грустью в голосе: — Как мне это знакомо…
Не надо быть гением, чтобы догадаться, что говорила она не о себе. Ободряюще улыбнувшись, Гермиона присела рядом с Фриггой на диван и сжала ее ладони в своих.
— Он в детстве тоже был таким… — проговорила женщина немного отстраненно, будто погрузившись в себя. — Милый, добрый мальчик, готовый дневать и ночевать под окнами учителя Бенедикта… И лишь потом, много позже, возникла эта жажда власти. Когда же мы его упустили?..
— Где-то в глубине души он все тот же, я видела это…
По крайней мере, Гермионе очень хотелось в это верить. Потому что она не представляла, как можно было больше двух недель притворяться таким, каким Локи был у нее дома. Ведь он определенно не был властным, жестоким чудовищем, каким его считали здесь многие.
Фригга заглянула Гермионе в глаза с непередаваемой благодарностью и теплотой, и Грейнджер снова почувствовала себя неловко.
— Я позволю тебе посещать дворцовую библиотеку, — проговорила царица после недолгой паузы. — Но у меня будет ряд условий…
Ничего удивительного, Гермиона вообще не ожидала, что получит разрешение, и потому была согласна на все. К тому же условия были вполне логичными…
Во-первых, Фригга зачаровала Гермионе небольшой перстень, который следовало надеть на правую руку. Он слегка прижигал палец каждый раз, как Грейнджер тянула руку к запрещенным для пользования книгам, а в этот список входили многие зачарованные фолианты, потому что чаще всего использовали для работы магию читателя, и если для любого асгардца это было каплей в море, то Гермиона по неосторожности могла стать сквибом. Кроме того, некоторые книги были прокляты от любопытных, и здесь вообще можно было и жизни лишиться.
Во-вторых, Гермионе пришлось дать магическую клятву, что она не будет применять полученные знания во вред царской семье, что тоже казалось довольно логичным.
Ну, а в-третьих, Грейнджер пришлось пообещать, хорошо что без магии, что она не будет пропадать в библиотеке все время, а лишь по паре-тройке часов в сутки.
Правда, об этом неплохо заботились и Лив, и сама Фригга, то и дело отрывавшие Гермиону от чтения для прогулок и трапез. Но, если бы не они, то девушка бы с легкостью нарушила свое обещание, потому что просто не могла оторваться. И это несмотря на то, что из-за кольца Грейнджер не могла касаться более двух третей книг, но и дозволенного хватало, чтобы пропасть.
Зато теперь у Гермионы было хорошее место, чтобы прятаться. В библиотеке она спокойно могла побыть наедине с самой собой, не беспокоясь о манерах и чужих недовольных взглядах.
Так, проводя дни за чтением, Гермиона едва не пропустила свой день рождения. В Асгарде было сложно ориентироваться в датах, потому что здесь велось несколько иное летоисчисление и названия месяцев отличались, и Грейнджер вспомнила сегодня о празднике совершенно случайно. И расстроилась.
Больше двадцати лет в этот день с ней были ее друзья, которые поддерживали ее, заставляли забыть все проблемы и просто веселиться. Но сейчас Гермиона была совсем одна, и вряд ли кому-то здесь по-настоящему было до нее какое-то дело. Разве что Фригга интересовалась своей гостьей, но и она не всегда была рядом.
Сложив все свои бумаги в сумку, Гермиона поднялась и решила первой отправиться на обед, чтобы никому не было нужды ее вытаскивать. Самочувствие, вновь начавшее ухудшаться за последнюю пару недель, оставляло желать лучшего, да и настроение было порядком подпорчено мыслями о доме и семье. Вот уже три недели она никого не видела и беспокоилась о том, как там поживают ее родители и друзья. Она отправила им маленькую весточку с Тором, но не могла написать многого, да и никакое письмо не заменит живого общения.
О причинах своего самочувствия Гермиона могла только догадываться. Грейнджер прошерстила все доступные ей источники информации, но оказалось непросто систематизировать. Подобного ритуала, какой они провели с Локи, нигде не было — в большей степени он сам его разработал, и какие у него могли быть последствия, сложно было сказать.
Потому почти не прекращавшаяся головная боль, постоянная слабость и частые головокружения довольно сильно беспокоили Гермиону, вот только она не слишком-то доверяла местным целителям. Но и сама найти причины недомогания не смогла. Пока.
Оказалось, Гермиону уже ждала Лив, чтобы отвести ее к Фригге. Царица сидела в своей гостиной на диване, устремив взгляд в пустоту. Грейнджер знала такой ее взгляд — это значило, что она в данный момент общалась с сыном.
Фригге было запрещено спускаться в темницы к Локи, но она и здесь нашла выход, используя для разговоров свою астральную проекцию.
Признаться, в такие моменты Гермиона завидовала царице. Ей самой не хватало общения с Локи, не хватало его насмешливых улыбок, красочных рассказов, покровительственных, слегка надменных взглядов. Грейнджер даже не предполагала, что будет… скучать?
Мордред, это казалось чистым безумием! Кто бы мог подумать, что она за такое короткое время сумеет привязаться к малознакомому человеку…
Гермиона хотела увидеть его, объясниться, рассказать, что не хотела лезть на рожон, но все это было глупыми мечтами. Никто не допустит ее к пленнику из опасения, что она решится помочь ему сбежать.
— О чем задумалась, Гермиона? — голос Фригги вывел ее из оцепенения, заставив невольно вздрогнуть.
— Ни о чем, моя царица, — отмахнулась Грейнджер, грустно улыбнувшись. — Просто сегодня день моего рождения…
— Поздравляю тебя, дорогая, — ответила Фригга теплой улыбкой. Она поднялась с дивана и подошла к ней, взяв руки девушки в свои. — Даже мы, бессмертные, ценим каждый прожитый год и пируем, когда он подходит к концу.
— Спасибо, — скромно потупилась Гермиона, отводя взгляд.
Ей до сих пор было неловко подобное внимание со стороны царицы, Грейнджер казалось, что она слишком добра и что доброта эта была ничем не заслужена.
— Как он там? — спросила Грейнджер раньше, чем успела одернуть себя. Все же этот вопрос давно крутился у нее на языке.
Фригга долго, почти минуту разглядывала Гермиону, будто какую-то интересную букашку, но затем в ее взгляде появились знакомые золотистые огоньки, а губы расплылись в теплой улыбке.
— Неплохо для человека, обреченного провести вечность в темнице… — не без грусти ответила царица, но лицо ее по-прежнему выражало какую-то затаенную надежду. — Рада, что о нем хоть кто-то беспокоится, кроме меня.
— Я… — замялась Гермиона. Хотелось хоть как-то объяснить свой интерес, чтобы Фригга не… питала каких-то ложных надежд. А то по взгляду царицы можно было сказать, что ее сильно трогает отношение посторонних к ее приемному сыну. — Он мне жизнь спас, я не могу за него не переживать…
Женщина, к счастью, не стала комментировать или опровергать ее слова. Гермиона сама в себе не разобралась, и ей не хотелось, чтобы кто-либо еще в это лез, пусть даже это добрая и всепонимающая Фригга.
— Ты хотела бы с ним увидеться? — вдруг спросила царица, и Грейнджер в очередной раз стала искать в вопросе подвох.
Какое-то время она боролась между искушением увидеться с Локи и здравым опасением, что это какая-то проверка. Гермиона вообще не очень любила ситуации, в которых не было очевидно-правильного решения, а этот случай как раз таким и был.
Но если честно, она и правда хотела бы переговорить с Локи последний раз, все ему объяснить и попрощаться. И вряд ли Фригга вновь сделает ей такое предложение, потому Гермиона лишь согласно кивнула, чувствуя, как щеки поневоле заливает румянцем.
— Хорошо, — царица еще шире улыбнулась и потянула Грейнджер к дивану.
Усадив ее удобнее, Фригга присела рядом и вновь погрузилась в то подобное трансу состояние, но пробыла в нем буквально минуту и, вернувшись, коснулась пальцами висков Гермионы.
— Закрой глаза и ничего не бойся, — произнесла царица вкрадчиво. — Открывай только по моей команде. Не беспокойся, Локи сделает так, что твоего присутствия никто не увидит. Но постарайся ничего не трогать, а то связь оборвется и тебя выкинет назад. Если сама захочешь вернуться — только пожелай.
Гермиона послушно зажмурилась, подавив нервную дрожь. Пальцы Фригги были прохладными, и от их легкого прикосновения отступила головная боль, последнее время терзавшая ее едва ли не постоянно.
Внезапно Грейнджер ощутила, будто куда-то падает, как бывает, когда находишься в полудреме и вдруг проваливаешься куда-то вниз. Собственное тело почти не ощущалось, оно стало ватным и тяжелым, но в груди разрасталась приятная легкость, которая вырвала Гермиону из сдерживающих ее грузных оков.
— Открывай, — раздался откуда-то издалека голос Фригги, и Гермиона нерешительно, медленно раскрыла глаза.
Она оказалась в просторной светлой камере, две стены, пол и потолок которой были кипенно-белыми. Оставшиеся две стены были сделаны из золотистой, сверкающей магией сети.
Да и сама камера была обставлена по-королевски: достаточно просторная полутораспальная кровать, небольшой деревянный стол с двумя стульями рядом и небольшой стеллаж с книгами. Все предметы мебели были явно сделаны на заказ из какого-то тёмного дерева и казались чуть ли не произведением искусства — изумительная резьба и позолота везде, куда падал взгляд.
Что ж, принцу — королевская клеть.
Бегло оглядевшись, Гермиона устремила взор на Локи. Он казался еще более бледным и осунувшимся, чем она помнила с их последней встречи, но выглядел ухоженно и изысканно, как и подобает члену царской семьи.
Он был в серых кожаных брюках и старинном темно-зеленом камзоле, обшитом по подолу и рукавам ярко-изумрудными рунами. Явно ручная работа, и Гермиона на мгновение задумалась, не дело ли это рук Фригги — настолько любовно и кропотливо был выполнен каждый стежок.
Она подняла взгляд и посмотрела Локи в глаза, в глубине которых читалось изумление и даже… затаенная радость? Но вдруг все переменилось, и на лице Локи возникло знакомое выражение высокомерного безразличия, и Грейнджер решила, что все, что было до этого, ей явно привиделось.
— Локи… — выдохнула Гермиона, немного стушевавшись. Она уже успела пожалеть о своем решении. Ну, вот что она могла ему сказать? Гермиона и сама толком не знала что, и была уверена, что выглядит по меньшей мере глупо.
— Здравствуй, Мышка, — сказал Локи, и на его губах заиграло подобие той чуть насмешливой улыбки, которую Грейнджер видела у себя дома. Но сейчас в ней было больше яда, чем насмешки.
От услышанного прозвища на языке появилась неприятная горечь. Пусть он лишь раз назвал ее по имени, но раньше хотя бы оно не звучало столь… презрительно.
— Чем обязан? — Локи слегка изогнул бровь, скрестив руки на груди. Он оперся спиной о столик и смерил Гермиону нечитаемым взглядом, от которого по ее спине побежали холодные, липкие мурашки.
— Я… просто хотела узнать, как твои дела… — немного неуверенно проговорила Гермиона, мысленно проклиная себя за эту неуверенность.
— Вполне неплохо для заключенного… — усмехнулся он, и голос его был полон сарказма. — А разве моя мать не рассказывает о том, как мне тут живётся? Я думал, вы неплохо сдружились. Ты ведь к этому стремилась?
Грейнджер едва не задохнулась от накрывшего ее возмущения.
— Да, царица была вполне мила со мной, и мы неплохо общаемся, — отчеканила Гермиона, гордо расправив плечи. Она ненавидела, когда кто-то подозревал ее в алчности и пытался смешать ее самооценку с грязью. — Но я попала в Асгард не поэтому. Я пыталась тебе помочь!..
Локи резко подался вперед, сократив расстояние между ними до минимума, и Грейнджер на мгновение решила, что он сейчас схватит ее, прервав связь.
— А кто тебе сказал, что мне была нужна твоя помощь? — зло прошипел он ей в самое лицо, и Гермиона с трудом сглотнула образовавшийся в горле ком. — Ты слишком много о себе возомнила… Ты лишь никчемная смертная, которой не место на Земле Богов, и не тебе лезть в наши разборки. И если ты думала, что благоволение моей матери что-то изменило, то ты еще глупее, чем я думал…
Она даже не подозревала, что его слова могли причинить ей столько боли. Глаза обожгло непролитыми слезами, но Гермиона лишь крепче стиснула зубы, сдерживаясь изо всех сил.
— Я столько сил потратил, чтобы помочь тебе, и вот твоя благодарность! — продолжил Локи тем временем. — Вместо того чтобы сидеть тихо и не высовываться, ты глупо сунулась туда, куда не просят!
— Простите, мой принц, что не оправдала ваших ожиданий, — зло выплюнула Гермиона, гордо задрав подбородок. Она не собиралась больше тушеваться, не сейчас. После, в своей комнате, она сможет выпустить наружу терзавшие ее эмоции.
Закрыв глаза, Грейнджер пожелала вернуться обратно и в ту же секунду ощутила, что снова сидит на диване.
— Не думала, что вы так быстро поговорите, — немного удивленно произнесла Фригга, по-прежнему сидевшая рядом.
— Мне хватило и этого, — ответила Гермиона дрогнувшим от злости голосом, не успев взять себя в руки. От сдавившей грудь боли было трудно дышать, а злые слезы все так же жгли глаза.
Фригга окинула Гермиону долгим, испытывающим и немного извиняющимся взглядом, и она, не выдержав, отвернулась.
— А как ты себя чувствуешь, дорогая? — царица внезапно сменила тему, и Гермиона, конечно, ей была за это благодарна, но…
Прислушавшись к себе, Грейнджер поняла, что чувствует себя вполне неплохо. До идеала было далековато, но голова перестала раскалываться, оставив лишь легкое гудение, да и слабость практически прошла. Будто недолгое общение с Локи… подзарядило ее энергией.
— Спасибо, хорошо, но… — Гермиона нахмурилась. — Как вы узнали?
— Я вижу больше, чем ты можешь предположить, — Фригга улыбнулась, но с неким укором.
— И вы знаете, что со мной?
— Догадываюсь, — кивнула царица. — Локи провел ритуал, поделившись своей магией с вашим ребенком. Но магия — это не лоскут ткани, который можно пришить, куда душе угодно. Это, скорее, ветвь, что нужно «прирастить», но на это требуется время.
— И сколько? — уточнила Гермиона, чувствуя, как холодеет сердце.
— Около месяца, — Фригга ободряюще коснулась ладоней девушки своими, но после немного помрачнела. — Но все это время магия Локи будет стремиться обратно к своему хозяину, а это очень опасно и может стоить вам с ребенком жизни.
Неосознанно Гермиона коснулась рукой живота. Она надеялась, что вся эта история с ритуалом, наконец, закончена, но судьба каждый раз преподносила новые сюрпризы.
— И что мне делать? — обессиленно и как-то обреченно спросила Грейнджер, чувствуя неимоверную усталость от всей этой борьбы.
— Просто быть ближе к хозяину магии…
Легче легкого, если не учитывать, что он сидит в темнице и в принципе не хочет ее видеть.
— Не переживай, я все решу, — Фригга улыбнулась и легким, нежным движением заправила ей за ухо выбившуюся из прически прядь.
Грейнджер благодарно кивнула. Теперь у нее оставался всего один вопрос:
— Если вы давно все поняли, почему сразу мне не сказали?
— Я не так уж и давно все поняла, лишь пару дней назад, и надеялась, что расстояния между вами будет достаточно. Но тебе стало хуже, и я решила проверить свою теорию…
Они обе задумались, каждая о своем. Гермиона размышляла о превратностях судьбы — сейчас ее жизнь и жизнь ее еще нерожденного ребенка зависела от «Богов», для которых она — всего лишь никчемная смертная букашка.
Все же слова Локи были обидными именно потому, что где-то глубоко в душе Грейнджер считала так же. Она всю жизнь боролась с заниженной самооценкой, стараясь постоянно доказывать себе и окружающим, что она умная, ответственная, добрая и дальше по списку. И только лет десять назад она смогла убедить себя, что не обязана никому ничего доказывать, но подсознательно все равно боялась быть хуже других. А тут ей прямым текстом напомнили, что она — никто…
— Что-то не так, дорогая? — ласково спросила Фригга, коснувшись ее руки.
— Все в порядке, моя царица, — Герммоне хотелось убедить Фриггу, что все хорошо, но она понимала, что все равно не могла совладать с лицом.
— Послушай, Гермиона, — царица устало опустила взгляд, и сейчас Гермионе как никогда верилось, что этой женщине больше трех тысяч лет, — столько мудрости было в этом глубоком взгляде светлых глаз. — Я знаю Локи как никто другой. Он многое вытерпел в жизни, и все его шутки или оскорбления — лишь способ защититься от мира. Я боюсь, что он уже забыл, что можно и по-другому… И мне кажется, лишь в твоих силах помочь ему вспомнить, каким он может быть.
Эти слова шокировали, и Гермиона удивленно смотрела на царицу, не понимая, с чего бы Фригге питать насчет нее такие надежды.
— Я бы, может, и рада была ему помочь, но как, если он в темнице, а я… Я даже толком не знаю, что меня ждет через месяц-два. Да и как помочь тому, кто эту самую помощь принимать не хочет…
Фригга лишь как-то туманно и грустно улыбнулась.
— Поверь мне, дорогая, время само все расставит на свои места. Сейчас главное — твоя жизнь и жизнь твоего будущего ребенка.
— Вы слишком добры ко мне, — Гермиона почувствовала, что краснеет. — А я даже не пойму, чем это заслужила…
— Иногда быть хорошим человеком — уже достаточно, а когда тебе не одна тысяча лет, начинаешь видеть людей насквозь. Я знаю, какая ты, и знаю, что Локи относится к тебе лучше, чем пытается показать. Так что, ты согласна потерпеть общество моего сына ради моего внука?
Последний вопрос был задан с теплой улыбкой, и Грейнджер не удержалась, улыбнувшись в ответ и ощутив, как холодные тиски опасений и недоверия окончательно исчезают.
— Ради ребенка я готова на все.

19 сентября 2012 года, Асгард

Тор вновь стремительным шагом летел по коридорам дворца, желая поскорее найти Ньёрда, ведь именно его назначили главным по разрешению этого конфликта с Ванахеймом. Как успел понять Громовержец, Один возлагал на мужчину большие надежды, рассчитывая возродить в непокорном мире прежнюю царскую династию, но реальность оказалась не совсем такой, какой ее хотелось видеть асгардцам.
Пусть Ньёрд и был последним представителем правящей семьи Ванахейма, ваны не спешили сажать его на престол — им за это время очень понравилось «безвластие». Точнее, роль государственной власти исполнял Совет Деревень, пришедший на смену погибшей в кровопролитных воинах Династии, и местные жители не собирались менять свободу выбора на деспотию единоличного правителя.
Но Один всерьез вознамерился посадить в излишне беспокойном мире своего человека, несогласных же — в тюрьмы.
В очередной раз Тору совсем не нравилось, что делал его отец. Вот только он и сам не знал, как поступить, а потому — молчал. Он не был политиком, его стезей всегда были только сражения… Замечательный будущий царь. Чем дольше он над этим думал, тем больше ему казалось, что Локи на роль правителя подошел бы лучше — как опытный интриган и манипулятор, брат всегда находил какие-то лазейки и болевые точки оппонентов. Вот только жаль, что асгардцы не желали видеть его своим царем.
К тому же довольно сложно забыть о том, что Локи творил последние два года. Да, он и раньше порой поступал дерзко или жестоко, его можно было назвать лживым и алчным, но он никогда прежде не переходил черты. Отец был уверен, что Локи всегда был таким и что кровь ледяных великанов невозможно изжить одним лишь воспитанием, но Тору вдруг начало казаться, что во всем была виновата именно их семья.
Ведь Локи, что бы там ни думал Один, раньше не был таким. Громовержцу живо вспомнился мальчишка, восторженно любивший магию и вызывавший этим многочисленные насмешки брата и его друзей. Он был тихим, «себе на уме». Возможно, сам Тор своими шутками и высокомерием сделал из этого самого мальчика то чудовище, повинное в многочисленных смертях и не гнушавшееся использовать слабых, наивных смертных в своих целях.
Хотя, признаться, та же леди Гермиона не очень-то подходила под определение «использованная, слабая и наивная». И пусть при первой встрече и казалось, что Локи задурил ей голову, то после Тор достаточно быстро понял, что это не так. Леди Гермиона была умной и смелой, доброй и справедливой. Она одновременно напоминала и Джейн своей истовой любовью к знаниям, и Фриггу — обманчивой мягкостью и безобидностью. Это был цветок со стальным стеблем, который не так просто сломать, и асгардец не мог этим не восхищаться.
Он с удовольствием помог Гермионе отправить весточку родителям и даже ни словом не обмолвился о ней Фьюри, которому сообщил, что Локи посажен под замок. И тогда не удалось увидеться с Джейн — она была на какой-то там конференции, а лететь туда ради пятиминутной встречи было даже обидно. Жаль, что у Тора совсем не было времени из-за этих ванов…
Он успокаивал тем, что когда все разрешится и от его поступков не будут зависеть жизни простых людей — он все бросит и прилетит к своей возлюбленной. На день, месяц или год — неважно, но он не уйдет, пока будет ей нужен, и тогда они…
— То есть ты хочешь, чтобы я дал смертной возможность каждый день приходить в темницу к опасному заключенному? Уж не для того ли, чтобы она помогла ему сбежать?
Голос Одина, грозный и полный опасных ноток, настиг Тора внезапно — в этот раз Всеотец был не в тронном зале, он далеко не всегда вел разговоры именно там, сейчас он был в своем кабинете, где обычно проводил те переговоры, где не нужно было давить своим статусом и силой. Правда, сейчас царь был грозен и разгневан, и его негодование слышалось даже за закрытыми дверьми.
Только с кем он так разговаривал? Речь, без всяких сомнений, шла о Локи и Гермионе, и Тор знал лишь одного человека во всем Асгарде, кого на самом деле волновала судьба обоих…
— Нет, я хочу, чтобы ты позволил своему внуку спокойно родиться! — голос Фригги был непривычно строг и практически звенел стальными нотками. Тор кожей ощутил, как магия матери, наэлектрелизовывая пространство, вытекала за пределы кабинета. — А для этого нужно сохранить магическую связь!
— Не смей называть отродье полуётуна и смертной девки моим внуком! — Один хлопнул по столу, и Тор едва не вздрогнул от неожиданности.
Вся эта ситуация с Локи и его ребенком также внесла немало сумятицы в спокойное течение жизни царской семьи, и Тор, признаться, не узнавал родителей — на его веку они почти не ссорились.
— Один… — процедила Фригга с напускным спокойствием, — ты сейчас говоришь о нашем сыне и его ребенке…
— Было глупостью называть его своим сыном, — заговорил Всеотец негромко, с металлом в голосе, и Тору пришлось напрячь слух, чтобы разобрать его слова.
— Если ты вдруг отказался от Локи, — так же негромко отчеканила мать, — то это не значит, что я последую твоему примеру! Я вырастила его! Я качала его, когда он был младенцем. Я кормила его, одевала его, пела ему песни, успокаивала, когда он плакал! Он мой СЫН, и никакое твое слово этого не изменит!
— Ты любишь его даже после того, что он сделал с Бальдром?
Сердце Тора болезненно сжалось от воспоминания о младшем брате.
— Боги, Один! — воскликнула Фригга. — Мы уже тысячу раз об этом говорили — в той истории Локи не был виноват!
Между родителями повисло напряженное молчание.
— Заклинаю тебя, Один… — когда мать заговорила, ее голос был совсем уставшим. — Всей той любовью, что я к тебе испытываю. Прошу, позволь мне помочь девочке…
— Я должен подумать, — ответил Один не менее устало. — Ступай, Фригга, у меня еще много дел.
Раздался шорох одежды, и в коридор почти вылетела Фригга. Она была слегка растрепана, ее глаза казались красными от непролитых слез. Она выскочила, будто ничего не видя, и практически сразу попала в объятия сына.
— Матушка, — Тор даже нашел в себе силы улыбнуться. Он прижал к себе мать, слегка проведя по ее волосам.
Фригга лишь на секунду позволила себе проявить слабость, прижавшись к сыну, но тут же отстранилась — и уже ничто в ее облике не показывало, сколько переживаний хранилось в этой хрупкой душе. Женщина лишь лучезарно улыбнулась, взяв руки сына в свои.
— Рада видеть тебя, сынок.
Да, за последние пару недель им было практически не до общения — Громовержец почти все время пропадал в Ванахейме, возвращаясь лишь к ужину, но и там не удавалось поговорить спокойно.
— И я тебя, мама, — Тор сжал хрупкие ладони Фригги в своих. — Что у вас произошло?
— Все в порядке, — она улыбнулась, но даже ему, не слишком-то чуткому и внимательному к чужим переживаниям, было видно, насколько натянутой была ее улыбка.
— Я все слышал, — повинился Тор, и улыбка матери тут же померкла. — Не припомню, чтобы вы с отцом прежде так ссорились…
— Не переживай, — Фригга ободряюще коснулась рукой его щеки, и Тор ощутил себя маленьким, немного напуганным мальчиком. — В первые пару столетий после свадьбы бывало и не такое. Мы все решим.
— А что с леди Гермионой? — спросил он, вдруг вспомнив, что родители говорили именно о ней.
— Последствия ритуала, — улыбнулась Фригга. — Не беспокойся, у тебя и без этого полно дел. И мне тоже пора.
Поцеловав сына в щеку, царица довольно быстрым для нее шагом скрылась за поворотом коридора, а Тору ничего не оставалось, кроме как заглянуть к отцу, хотя что-то подсказывало, что Ньёрда он здесь не найдет…
— А, Тор, — кивнул Один, отрывая задумчивый, отрешенный взгляд от лежавших перед ним бумаг. Казалось, мысли его были далеки от работы. — Ньёрд и Фрейр как раз собирались к Хаймдаллу…
Это было, конечно, важно, но сейчас Тора больше волновало не это.
— Что произошло между тобой и матушкой, отец? — спросил он и тут же увидел, как лицо Одина напряглось, став похожим на фарфоровую маску.
— Женщины слишком мягки и полны сострадания, — проговорил Всеотец снисходительно, но не очень довольно. — Они жалостливы и подвержены сантиментам. Иногда это хорошо, но чаще всего лишь мешает здраво оценивать ситуацию.
— Но не в случае с леди Гермионой, — Тор не мог понять подобной ксенофобии. Отец прежде не был столь подвержен предрассудкам… Или просто у Одина не было возможности продемонстрировать эту его черту — все же Девять миров, не считая закрытого Мидгарда, были заселены довольно могущественными, бессмертными жителями.
— И ты туда же? — Один практически не скрывал своего недовольства. — Вы все будто помешались на этой смертной…
Он с легким подозрением посмотрел на сына, словно искал в нем романтический интерес к девушке. Но у Тора были свои резоны.
— Отец, не ты ли учил меня, что любая жизнь ценна? — недоуменно спросил он. — Так почему жизнь леди Гермионы и ее ребенка никого не должна волновать?
— А почему жизнь этой девчонки так волнует тебя? — все же спросил отец, и Тор вначале даже не нашелся, как объясниться. Не говорить же, в который раз, о своей привязанности к другой смертной. Пусть они с отцом и беседовали об этом раньше, но Громовержец никогда не акцентировал на Джейн внимание, чтобы его не злить.
— Потому что я дал обещание, что с ней не произойдет ничего дурного! — и правда, Тор тогда обещал сыну Поттеров защитить его подругу. — Она — хороший человек…
Скривившись, Один поднялся из-за стола, оперевшись на него руками.
— Полно! — грозно бросил он. — Я не собираюсь сутками говорить об одном и том же! К тому же тебя уже ждут…
Это был фактически приказ — не по смыслу, но по тону. Глупо было рассчитывать, что Тор сможет его переубедить, если даже Фригге это не удалось. Хотелось надеяться, что матушка найдет какой-нибудь выход.
Покинув кабинет, Тор выскочил прямо в широкое окно в коридоре и полетел к Радужным вратам.
В его голове набатом билась мысль, что раз Один не принял в качестве невестки одну смертную, то вряд ли тогда примет другую…

20 октября 2012 года, Асгард

Локи с трудом разжал кулаки, глубоко вдохнув и отведя от Мышки горевший праведным гневом взгляд. Если бы он знал, что все повернется именно так — ни за что бы не наговорил всего того, что он уже успел наговорить.
Первые дни в темнице были убогими и до ужаса унылыми, несмотря на то, что Фригга всячески старалась скрасить досуг сына, занимая его разговорами и присылая книги. Но книги имели свойство быстро заканчиваться, а сама царица могла выкроить для Локи всего пару часов в сутки. У нее не хватало сил постоянно поддерживать в иллюзии свое астральное тело, к тому же у Фригги ныне была другая, более интересная игрушка — смертная девчонка, вынашивающая его дитя.
С одной стороны, мать сложно было винить в этом интересе. Уже пару столетий она прозрачно намекала им с Тором, что пора бы и остепениться и начать искать себе невест, пока терпение Одина и Фригги не было исчерпано и те сами не выбрали сыновьям будущих жен.
Но раньше все это казалось таким далеким, к тому же тот же Тор до последнего не мог нагуляться, а Локи… он, опять же, никогда не видел себя отцом и не собирался заводить семью. Нет, он допускал мысль, что когда-нибудь ему придется найти себе супругу, но никогда не думал об этом с каким-то трепетом, предполагая, что если и женится, то только по расчету.
Локи всегда понимал, что должен будет продолжить род, но вскрывшаяся недавно правда о собственном происхождении обесценила и это. Какой может быть род у бастарда-полукровки?
Но отношение Локи к браку и всему с ним связанному нисколько не мешало Фригге мечтать о внуках и планировать свадьбы сыновей. Потому появление Мышки стало для женщины настоящим подарком и именно тогда, когда она уже начинала отчаиваться. А потому Локи не мог винить мать в такой вот расстановке приоритетов. Но и не злиться тоже не мог.
Радовало одно — она не стремилась рассказывать о каждом шаге и вздохе своей подопечной, при встречах с Фриггой он ни разу, ни слова не слышал о Мышке за все первые пару недель. Что было даже странно. Локи предполагал, что мать будет исподволь напоминать ему о девушке и ее ребенке, ведь это было бы так… душеспасительно для него. Но она молчала, и, признаться, к концу второй недели Локи начал ощущать нарастающее беспокойство.
Это было для него дико: чтобы он еще и волновался о глупой смертной? Но врать самому себе тоже не было смысла — Локи переживал за нее, не зря же он положил столько сил, чтобы она выжила. Да и, если честно, он в какой-то степени даже уважал девчонку… Она столько вынесла на своем коротком веку, и при этом все испытания не сломали ее, а лишь закалили, и сам Локи нередко видел в ней проявления стойкости, храбрости и незаурядного ума.
Только все портила ее последняя выходка с попаданием в Асгард. Первое время Локи не мог понять и оправдать ее, он даже всерьез предполагал, что Мышка таким образом решила рискнуть и примазаться к Одину, но это никак не вписывалось в ее образ.
Все оказалось намного прозаичнее — она лишь решила погеройствовать, чтобы спасти Локи. Глупо и недальновидно.
В любом случае, он не знал, что происходило там, наверху, а Фригга молчала, и спрашивать у нее, нарываясь на многозначительный, понимающий взгляд, не было никакого желания. Мать могла многое себе напридумывать, и разочаровывать ее не хотелось.
Но вскоре информационный вакуум стал просто невыносим. Хорошо, что спасение пришло оттуда, откуда Локи меньше всего ожидал: через пару недель после его заключения в тюрьму сюда охранником перевели Рагнара. Мальчишка, совсем еще юный, полтысячелетия всего, был обязан Локи жизнью — лет триста назад отряд юнцов был отправлен набираться опыта полевой жизни в огненных степях Муспельхейма, и вначале все было вполне хорошо, пока на них не вышли местные разбойники-муспеллы. Хаймдалл присматривал за отрядом и довольно быстро позвал подмогу, в чьи ряды по стечению обстоятельств попали и оба принца, но за это время двое мальчишек успели погибнуть, еще пятеро — получить серьезные ранения.
Локи, более-менее сведущий в полевой медицине, подлатал каждого, и ребята смогли дотянуть до асгардских лекарей. Один, правда, все равно умер, но четверо остались живы, несмотря на то, что готовились отправиться к праотцам.
Один из них, Рагнар, как самый впечатлительный, признал перед Локи Долг Жизни. И пусть этот Долг все равно не позволил бы мальчишке выпустить заключенного или помочь ему сбежать, потому как эйнхерии магически клялись в верности Асгарду и его царю и подобная просьба могла бы просто-напросто убить Рагнара. Но зато он мог рассказывать Локи о том, что происходило наверху, и этого было вполне достаточно. К тому же мальчишка был веселым, по-прежнему наивным и впечатлительным и относился к своему спасителю с уважением и даже подобострастием — подобное было приятной отдушиной в этом смраде презрения и безразличия.
Рагнар рассказал Локи, что смертную даже пустили в дворцовую библиотеку — неслыханная щедрость со стороны Фригги. Казалось, Мышка неплохо пользуется своим положением, чтобы получать из рук царицы многочисленные преференции, и от этого в душе скреблось неприятное чувство гадливости. Локи не очень нравились люди, манипулирующие окружающими в угоду собственным амбициям, поскольку сам всегда таким и был.
Дни походили один на другой, и от одного этого хотелось лезть на стенку. Пусть Локи и не был сильно привязан к приключениям и желанию странствовать, но сидение в четырех стенах сводило его с ума.
И потому полной неожиданностью стало внезапное появление в камере Мышки. Фригга, материализовавшаяся перед этим, лишь попросила наложить на камеру внешнюю иллюзию, совершенно ничего не объясняя. Пока Локи исполнял просьбу матери, в темнице прямо из воздуха соткалась Мышка.
В нежно-персиковом шифоновом платье она казалась легкой, воздушной и какой-то очаровательно-ранимой. Волосы, убранные в высокую, сложную прическу, блестели в ярком свете стен и уже не казались похожими на неухоженное птичье гнездо. И вообще, признаться, сейчас девушка больше всего напоминала молодую Фриггу, портреты которой можно было увидеть в одной из галерей дворца. И если в деталях внешность, конечно же, разнилась, взять хотя бы другой цвет волос, но вот общий образ, какая-то особая энергетика…
Мышка бегло осмотрелась, оценив окружающую обстановку, а затем перевела взгляд на Локи. В глубине ее глаз читались смущение и радость от встречи, и он не смог сдержать улыбки, слишком радостно было видеть здесь какое-то новое лицо, да и лично знать, что у девушки все хорошо — дорогого стоило.
Но хорошее настроение мгновенно улетучилось, когда Локи осознал, что Мышка вновь сунулась туда, где ей совсем не следовало быть. Непонятно, чем она надавила на Фриггу, что та согласилась отправить ее астральную проекцию к нему, но самому Локи это не нравилось. По всей видимости, она настолько привязалась к нему, что готова была сунуться за ним куда угодно, но Локи это было не нужно. Подобная привязанность смертной девчонки тяготила его, заставляла думать, что, даже если ее отпустят домой, она не уйдет или, еще чего хуже, рискнет помочь Локи сбежать, а для нее это будет смертный приговор.
Да и вообще, простым людям в Асгарде не место.
— Локи… — выдохнула Мышка, потупив взгляд и слегка покраснев.
Она замолчала, явно не зная, что еще сказать, по всей видимости, чувствуя себя в его обществе не слишком комфортно.
— Здравствуй, Мышка, — насмешливо бросил Локи и заметил, как Гермиона скривилась от выдуманного им прозвища. Пусть, пусть видит в нем лишь монстра и бежит отсюда без оглядки! — Чем обязан?
Он вопросительно изогнул бровь, продолжая всячески показывать девушке, что ее присутствие здесь неуместно и нежеланно. По всей видимости, она понимала этот ментальный посыл, но была слишком непробиваема, чтобы послушаться.
— Я… просто хотела узнать, как твои дела…
Это было самое нелепое и неуверенное заявление из всех, что он слышал. Локи совсем не узнавал Мышку — где та смелая, умная смертная, которую он видел в Мидгарде? Вместо нее была испуганная, зажатая кукла, явно не блещущая интеллектом. Не это ли результат той привязанности, что она испытывала к нему? Если да, то Локи сам не желал ощущать подобное к кому бы то ни было.
— Вполне неплохо для заключенного... — усмехнулся он, и голос его был полон сарказма. — А разве моя мать не рассказывает о том, как мне тут живется? Я думал, вы неплохо сдружились. Ты ведь к этому стремилась?
В то, что Гермиона сунулась сюда лишь за тем, чтобы ему помочь, уже не особо верилось. Но тут Мышка вспыхнула возмущением, в ее взгляде и голосе внезапно прорезалась сталь.
— Да, царица была вполне мила со мной, и мы неплохо общаемся, — отчеканила она гордо, и Локи с трудом подавил злобную усмешку. Удивительно, как быстро она переходила от смущения к нескрываемой ярости. Быть может, ее стоит почаще злить? Но, помнится, предыдущие опыты сильно сказались на самом Локи. — Но я попала в Асгард не поэтому. Я пыталась тебе помочь!..
И кто ее просил? Ему никогда особо не нравилось, если кто-то лез в его дела. Даже из разных передряг и неурядиц Локи предпочитал выбираться сам, так как никому нельзя было верить.
— А кто тебе сказал, что мне была нужна твоя помощь? — он в несколько шагов пересек разделявшее их расстояние и, оскалившись, процедил: — Ты слишком много о себе возомнила… Ты лишь никчемная смертная, которой не место на Земле Богов, и не тебе лезть в наши разборки. И если ты думала, что благоволение моей матери что-то изменило, то ты ещё глупее, чем я думал…
Лицо Мышки стало совсем каменным, но Локи видел в ее глазах непролитые слезы — как же легко было ее обидеть. Что ж, пусть обижается, он не сказал ничего, кроме правды.
— Я столько сил потратил, чтобы помочь тебе, и вот твоя благодарность! — продолжил он. — Вместо того чтобы сидеть тихо и не высовываться, ты глупо сунулась туда, куда не просят!
По всей видимости, это стало последней каплей. Гордо задрав подбородок, Гермиона выплюнула едкое:
— Простите, мой принц, что не оправдала ваших ожиданий, — и, отчаянно зажмурившись, растаяла.
Вернувшись к стулу, Локи опустился на него, радуясь присутствию внешней иллюзии. Ему с трудом удавалось скрыть собственную горечь, и не хотелось, чтобы это видел кто-то еще. Никогда прежде асгардец не выставлял напоказ своих переживаний и не собирался начинать.
Встреча с Мышкой разбередила в душе Локи что-то, чему он не мог дать определения. С одной стороны, было жаль так разговаривать с этой девчонкой — в сущности, она казалась ему не такой уж плохой. И даже этому ее глупому порыву, из-за которого она оказалась в Асгарде, можно было найти объяснение — она была слишком справедливой и честной, чтобы дать Локи умереть.
Но дело не только в этом. Он видел во взгляде Гермионы симпатию, а Локи редко у кого вызывал это чувство, и пусть он сам считал глупые сантименты лишь помехой, терять такое отношение не хотелось. Но эта самая симпатия помешала бы Гермионе сделать верный выбор, если ей дадут такое право. И потому Локи сделал все возможное, чтобы она приняла правильное решение.
Но, если бы он знал, чем все это обернется, — забрал бы каждое сказанное слово…
На следующий день Фригга появилась раньше, чем обычно, — чаще всего она навещала сына после обеда, когда находила время среди других своих дел. Но в тот раз она появилась сразу после завтрака, и вид у нее был уставшим, каким-то измотанным, но тем не менее довольным.
Как ни странно, Локи не услышал ни слова упрека за свое поведение с Мышкой, будто та вообще ничего не сказала матери. Хотя, возможно, так оно и было. Признаться, с этой смертной Локи всегда попадал впросак, пытаясь ее прочитать. Она казалась простой и понятной, но в то же время совсем непредсказуемой, по крайней мере, для самого Локи.
— Я получила для вас с Гермионой разрешение видеться, — заявила вдруг Фригга, удивив тем самым Локи.
Он просто не мог представить, как и, главное, зачем она это сделала. Ведь понятно, что никто, кроме Одина, не мог дать подобного разрешения… так как?
— Ей нужна твоя помощь, сынок, — пояснила мать, став серьезной и сосредоточенной.
— И что же это за помощь? — поинтересовался Локи с деланным безразличием, перебирая принесенные ему слугами книги. — Я уже сделал все, что было в моих силах…
— Не совсем, — во взгляде Фригги появился некий укор. — Ты забыл, что ритуалы редко когда проходят без последствий… Поделившись с ребенком своей силой, ты не подумал, что ей еще надо прижиться, а на это требуется время.
И правда, этот нюанс он как-то упустил. Несложно догадаться, что ждало бы Мышку и ее ребенка, не рискни она отправиться за Локи на другую планету…
— Ей теперь нужно быть как можно ближе ко мне… — проговорил Локи едва задумчиво, устремив взгляд в никуда. Ему живо представлялись эти «веселые посиделки».
Он даже не предполагал, чего ожидать от Мышки. Смущения и покорности? Злости и дерзости? В любом случае, видеть девчонку не хотелось от слова «совсем», вот только «нет» — не то, что рассчитывала услышать Фригга, а в ее силах было испортить сыну пребывание даже в тюрьме. Когда надо, женщина могла быть строгой и устрашающей…
— Сегодня Гермиона придет к тебе, — произнесла она мягким, но не терпящим возражений тоном. — Будь с девочкой помягче, не забывай, что она носит во чреве твое дитя…
Проговорив это, Фригга исчезла, а Локи, не сдержавшись, закатил глаза. Только этого ему не хватало…
Но, как бы он ни отрицал, Гермиону он ждал. Нервно и чуть встревоженно, с непонятным трепетом, от которого становилось противно. Неужто он и сам настолько привязался к девчонке?
Мышка пришла почти через час после обеда в сопровождении служанки и пары стражников. Те ненавязчиво подвели ее к ведущей к решетке короткой лесенке и жестом показали, что она может войти. Неуверенно подняв правую руку с видневшимся на запястье золотым браслетом-пропуском, Гермиона коснулась искрящейся поверхности кончиками пальцев, но те свободно прошли прямо насквозь.
Эти браслеты-пропуска были занятными артефактами. Они делали непробиваемую решетку несуществующей дымкой, но лишь для того, на ком надет браслет. Мышка не могла ни передать его, ни вывести кого-либо за руку, потому что артефакт настраивался на магическую ауру пользователя.
Осознав, что никаких препятствий нет, Гермиона выдохнула и, поднявшись на пару ступеней, пересекла границу. Из соседних камер на нее во все глаза смотрели другие заключенные, а от некоторых даже слышался свист, похабное улюлюканье и скабрезные комментарии. Кто-то даже предлагал девушке передумать и заглянуть в какую-нибудь другую камеру, но Мышка стойко все выдерживала, совершенно не обращая внимания на происходящее вокруг.
Но и на Локи она не смотрела — его будто не существовало вовсе. Сам асгардец, уткнувшись в книгу, искоса следил за посетительницей, всячески стараясь не выдать своего интереса.
— Мой принц, — холодно произнесла Гермиона, присев перед ним в легком поклоне.
Чего совсем не ожидал Локи, так это такого ледяного приема. Больше всего девушка напоминала статую, вырезанную искусным мастером изо льда. Бледная, нетронутая румянцем кожа, светло-голубое, чуть сверкающее платье, элегантная прическа… Мышка была неповторима в своей холодной неприступности, и это поражало. Как? Как можно так быстро от трепетного смущения перейти к высшей степени безразличия? Ее совсем не интересовал Локи, даже взгляд ее был беглым, совсем равнодушным. Будто это она была принцессой, а он — всего лишь пылью под ее ногами.
Что ж, он тоже умел играть в эту игру.
Лениво кивнув Гермионе и махнув рукой на свободный стул, он продолжил неторопливо перелистывать страницы, хотя сам не видел ни строчки. Все внимание было сосредоточенно на гостье, что невозмутимо подошла к предложенному стулу и, поправив юбки, аккуратно опустилась на самый краешек. Не знай он с самого начала, что она родилась в простой семье, спокойно причислил к благородным дамам.
Мышка достала из складок юбки свою маленькую сумочку, откуда выудила тетрадь, исписанную мелким, убористо-каллиграфическим почерком, и погрузилась в чтение, не замечая ничего вокруг.
Вместо того чтобы последовать ее примеру, Локи перешел на магическое зрение, чтобы самому увидеть подтверждение словам Фригги, а то ему начало казаться, что это все — одна большая, принадлежащая матери махинация.
И пусть окружающие могли наперебой твердить, что царица — правильная, честная и справедливая, но Локи-то знал, что хитрости у матери было хоть отбавляй. Ну не у Одина же он учился быть хитрым, в конце-то концов…
Он сначала ничего не увидел. Никакой связи.
И только в его груди начал зарождаться гнев, как тут до него дошло… Связи подобного порядка не разглядеть невооруженным глазом. Простое магическое зрение неспособно отобразить такую тонкую материю, да, оно могло показать магию, наложенную на предмет или человека, но не отображало взаимосвязи.
Поэтому, выдохнув, Локи погрузился в медитацию, выходя на астральный план, и только здесь увидел, что слова матери оказались правдой, он отчетливо это видел своими глазами: от него к Мышке шел прочный канат, состоящий из сотни полупрозрачных золотистых нитей. Осторожно коснувшись ладонью каната, Локи почувствовал под пальцами вибрацию магии, и от этого ощущения все внутри затрепетало.
Реальным телом никогда подобного не ощутить, оно не было настолько чувствительно к высшей энергии.
Связь задрожала, и Гермиона вдруг встрепенулась, будто что-то ощутив, но на Локи, точнее его тело, так и не посмотрела, а сам асгардец, решив, что с него довольно экспериментов, вернулся обратно.
Одно было ясно — связь есть, и ее немедленный разрыв стопроцентно приведет к гибели ребенка, да и на матери вряд ли скажется благоприятно.
А потому придется терпеть и саму Мышку, и эти глупые встречи…
Но Локи даже не предполагал, какое это окажется тяжелое испытание для его нервов.
Мышка стала приходить каждый день, и, отсидев рядом с Локи в темнице пару-тройку часов, уходила. Она была предельно вежлива и бесстрастна, но именно это и выводило из себя. Локи даже сам не мог до конца понять, почему его так раздражает ее хладнокровие, ведь именно этого он и добивался, но тем не менее…
Первые дни ему было все равно. Он абстрагировался от ее присутствия и пытался что-то читать или выписывать интересную информацию. День на пятый или шестой ее упрямство даже стало казаться немного забавным: Локи оценил ее упорство.
Он решил проверить ее стойкость, начав с ней разговаривать и стараясь заинтересовать какими-нибудь занимательными фактами о Девяти мирах, но не помогало и это. Гермиона неизменно отвечала: «Это замечательно, мой принц» или «Восхитительно, мой принц», но по ее виду и безучастному тону было несложно догадаться, что ее все это больше не интересовало. Ну конечно, куда ему, презренному заключенному, сравняться в знаниях с дворцовой библиотекой!
Почти неделю подобной каторги выведут из себя кого угодно, и однажды Локи не выдержал:
— Тебе не говорили, что ты — зануднее самого скучного учебника и упрямей осла? — издевательски поинтересовался он у Мышки, надеясь вызвать хотя бы злость, возмущение или обиду. Хоть что-то, Боги!
Но нет.
Посмотрев на него вежливо-холодным взглядом, она безэмоционально произнесла:
— Говорили, мой принц.
И тишина.
Локи с трудом подавил довольно инфантильное желание побиться головой об стол. Это продолжалось уже более двух недель, и он понял, что готов прибить эту наглую смертную, но был не в том положении, чтобы распоряжаться ее жизнью.
Следующие две недели Локи вернулся к игнорированию своей гостьи, но только, Боги, как тяжело ему это удавалось! Приходилось изо всех сил сдерживать раздражение и гнев, но, в то же время это было на удивление… приятно? Без Мышки, ее молчаливого присутствия, ее магии, пахнущей полевым разнотравьем, здесь было до безумия тоскливо, и даже такое нервное и вымораживающее времяпрепровождение было лучше, чем одиночество. А потому Локи с содроганием наблюдал, как рассыхаются и лопаются нити, связывающие их. Этих самых нитей осталось всего пара десятков. Несложно было понять, что когда лопнет последняя — Гермионе будет незачем приходить.
И Локи вновь останется один.
Сколько бы сейчас Локи ни злился, ни жаждал расправы — это было бесполезно. Пусть он и принц, но в темнице это не имело никакого значения, к тому же покровительство Фригги над Мышкой немало значило в этой ситуации.
Растормошить Гермиону стало для Локи делом принципа, и он решил прибегнуть к последнему средству, к которому не прибегал, наверно, уже тысячу лет. К покаянию.
— Хорошо, твоя взяла, — бросил он, тяжело вздохнув. Он ненавидел капитулировать, но сейчас совсем не видел иного выхода. — Я был не прав, наговорив лишнего. Извини.
— Вам не за что извиняться, мой принц, — на этот раз ее тон слегка потеплел, а губы едва заметно дрогнули в усмешке.
Форменное издевательство!
— Это все, что ты можешь мне сказать? — Локи удивленно вскинул бровь, стараясь не выдать собственной бури эмоций.
Чтобы какая-то смертная доводила его до белого каления? Неслыханно!
— Зависит от того, что вы хотите услышать…
Он раздраженно закрыл фолиант, что держал в руках, и практически бросил его на стол, громко им хлопнув, но Мышка даже не вздрогнула.
— Я пытаюсь по-человечески с тобой поговорить, а ты ведешь себя как несносное, неразумное дитя… — прошипел Локи, слегка наклонившись к Гермионе.
Впервые за последний месяц на ее лице появилось что-то, кроме безразличия: она, наклонившись к Локи и усмехнувшись, прошептала в ответ:
— Неприятно, правда?
Из всех женщин в Мидгарде ему не посчастливилось нарваться именно на эту наглую, дерзкую и зловредную стерву, которую хотелось просто придушить.
Видимо, осознав, что ходит по краю, девушка вновь потупила взгляд, стерев с лица улыбку.
— Простите мне мою дерзость, мой принц, — произнесла она тихо, и Локи стал теряться в догадках, что же его бесит больше: ее строптивая непокорность или это равнодушное смирение.
Поднявшись, Мышка стала поправлять юбки, явно намереваясь уйти — визит как раз уже подходил к концу, но Локи поднялся следом, спросив твердо и резко:
— И куда ты так торопишься? — и добавил уже мягче: — Помнится, в Мидгарде ты не стремилась столь быстро покинуть мое общество…
Локи вспоминал ее почти детское любопытство, с которым Мышка расспрашивала его о Девяти мирах и других известных ему планетах. Она была готова слушать часами, внимательно и неотрывно, и от этих воспоминаний становилось еще неприятнее — слишком уж резкий был контраст с тем, как она вежливо игнорировала своего собеседника весь последний месяц.
— Мы не в Мидгарде, — ответила Гермиона после продолжительной паузы, по-прежнему не глядя Локи в глаза. — Здесь все иначе…
— Рад, что ты это осознаешь, — насмешливо, но как-то тоскливо ответил он, сделав к ней шаг и пытаясь поймать ее взгляд.
Кто бы ему сказал еще месяц назад, что Локи будет скучать по тем тихим, уютным вечерам в Лондоне, — он бы ни за что не поверил. Да, он любил тишину и уединение, но никогда не предполагал, что захочет разделить это с кем-то, пустить постороннего человека в личное пространство. А ведь долгие столетия право нарушать границу было лишь у Фригги. Кто бы знал…
Мышке явно было неловко стоять к нему так близко, она дернулась в сторону, силясь уйти, но Локи схватил ее за плечи железной хваткой. Он не хотел ее отпускать. Не тогда, когда их связь натянулась и практически разорвана, ведь не будет связи — не будет необходимости видеться, и тогда Локи окончательно сойдет здесь с ума от одиночества… и никакие Фригга с Рагнаром его не спасут.
— Я еще тебя не отпускал, — проговорил он Гермионе в самое ухо, отчего ее кожа покрылась мурашками.
Было приятно осознавать, что он до сих пор волнует ее. Он даже ожидал, что она посмотрит на него своим прежним щенячьим взглядом, но нет…
— Прошу меня простить, мой принц, — проговорила Мышка, чеканя слова сквозь зубы. — Мне немного нездоровится, позвольте мне уйти…
И снова это треклятое «Мой принц»… Только эта смертная девчонка могла испоганить, вдобавок ко всему, еще и его титул!
Вместо ответа Локи наклонился и, схватив Гермиону за подбородок, впился в ее губы поцелуем, но в итоге не добился никакого отклика. Она стояла, безвольно опустив руки, совсем не отвечая, и, признаться, такого он не ожидал, ведь прежде Мышка никогда не выказывала подобной покорности. Не выдержав, Локи болезненно прикусил ее за губу, вновь рассчитывая хотя бы вызвать злость или раздражение… но опять не вышло. А ведь ему показалось, что лед тронулся.
И когда он уже хотел отстраниться, ощутив всю тщетность своего порыва — она с тихим, обреченным всхлипом ответила на поцелуй, прильнув к нему всем телом. Усмехнувшись, Локи зажал Мышку между собой и столом и зарылся пальцами в ее локоны, нарушая целостность прически. Гермиона, в свою очередь, обхватила его за шею, и легкие прикосновения ее рук заставляли хотеть большего, дурманили голову. Но в то же время Локи не мог не злиться, рассчитывая расквитаться с наглой девчонкой за каждый день, час и минуту, что она трепала ему нервы. Пусть желает его, умоляет о каждом малейшем прикосновении… вспомнит, наконец, где ей самое место.
Непреодолимое желание сводило с ума, обостренное вихрем объединяющейся магии. Такое было и раньше, тогда, когда они с Мышкой провели вместе ночь перед тем, как расстаться, но в тот раз Локи списал это на отголосок ритуала. Но и сейчас, почти два месяца спустя, магия Гермионы ощущалась так же отчетливо и остро, словно он до сих пор был под зельем. Его собственная магия кружила вокруг, укрывая их незримой пеленой силы, защищая и оберегая обоих…
Скорее всего, виной тому была все еще не оборвавшаяся связь, и Локи понимал, что такая взаимозависимость со смертной должна быть ему противна, но… сейчас все это не имело значения.
Она поглаживала его спину и плечи прямо поверх камзола, и все его естество откликалось на ее несмелые ласки. Оторвавшись от ее губ, Локи провел дорожку поцелуев по шее к острым ключицам, и Гермиона простонала негромкое:
— Локи…
От звуков собственного имени по его телу прошлась сладостная, нервная дрожь. Он никогда не предполагал, что ему будет нравиться, как звучит в чужих устах собственное имя.
— Скажи это еще раз, — попросил Локи шепотом, очертив носом ее витиеватую ушную раковину.
— Локи, — выдохнула Гермиона почти неслышно, перебирая пальцами его волосы на затылке.
Снова завладев ее губами, Локи подхватил Мышку за талию и аккуратно усадил на краешек стола, заставив девушку невольно ойкнуть от неожиданности. Он мягко провел ладонью от самой щеки вниз, по шее, к лифу платья, который он тут же приспустил, обнажая ее груди.
Гермиона, покраснев, сразу же постаралась прикрыться, испуганно заозиравшись, но Локи перехватил ее руки, заведя их ей за спину.
— Нас никто не видит и не слышит, — успокоил он Мышку с легкой усмешкой. — Им кажется, что мы до сих пор читаем…
И правда, на них даже совсем никто не смотрел, но зато они сами прекрасно видели, что происходило за пределами камеры. Подумав, Локи, вдобавок к внешней иллюзии, навесил еще и внутреннюю, и теперь все четыре стены казались непроглядно-белыми.
Немного смущенно улыбнувшись, Гермиона перевела взгляд обратно на Локи и попыталась высвободить руки, но он не дал ей этого сделать, крепче сжав девушку в своих объятиях. Не сводя глаз с ее лица, асгардец наклонился и обхватил губами призывно торчавший сосок, чуть его прикусив.
Вновь залившись румянцем, Мышка поджала губы, но взгляда не отвела, будто загипнотизированная его действиями. Локи, продолжив удерживать ее руки одной своей ладонью, второй провел по ее ноге вверх, от стопы к бедру, вместе с тем приподнимая легкий, почти невесомый подол и обнажая длинные, затянутые в чулки ноги. Пару раз огладив пальцами видневшуюся над чулками оголенную кожу, он перевел их к промежности Гермионы, дразняще водя прямо по половым губам. Не выдержав, она застонала и, прикрыв глаза, аккуратно откинулась назад, сильнее разводя в стороны ноги.
Стянув с Мышки нижнее белье, Локи двумя пальцами проник внутрь и, почувствовав, насколько она была влажной от желания, хищно оскалился. Он мерно двигал рукой, наслаждаясь тем, как плавится девушка в его руках — ее дыхание сбилось, волосы разметались по столу, а губы были искусаны в бесплодной попытке сдержать стоны.
И когда она уже, казалось, готова была кончить, Локи резко остановился, отчего Гермиона негромко заскулила.
— Посмотри на меня, — попросил он обманчиво-мягким, обволакивающим тоном, но она отрицательно покачала головой, стыдливо поджав губы.
После всего того холода эта ее стыдливость возбуждала сильнее любого афродизиака, но Локи не собирался прекращать игру. Ему нравилось дразнить ее, вынуждая бойкую и смелую по жизни девушку становиться податливой и покорной в его руках.
— Посмотри на меня, — потребовал Локи уже тверже, пряча неуместную усмешку.
Мышка медленно открыла глаза, посмотрев на него пьяным, одурманенным взглядом, и он вновь двинул пальцами, пройдясь большим по горошине клитора. Простонав, она зажмурилась и закусила нижнюю губу.
— Смотри на меня, — и снова твердый приказ, но Локи видел, что подобный тон нисколько не пугал Гермиону. Напротив, она, сглотнув, посмотрела на него, и из-за расширенного от желания зрачка почти не было видно радужки.
Поерзав, Мышка облизнула губы и едва слышно прошептала:
— Локи…
— Что? — усмехнулся он, издеваясь. — Если что-то хочешь — попроси.
Но Гермиона лишь снова облизнула губы и рвано выдохнула.
— Что-то не так? — Локи вопросительно изогнул бровь, продолжая плавно водить большим пальцем по клитору. — Если хочешь, могу остановиться.
Он замер в подтверждение своих слов и насмешливо переспросил:
— Так мне остановиться?
Гамма эмоций, отражающаяся на лице Мышки, бальзамом лилась на его обиженное самолюбие — неплохая компенсация за целый месяц растраченных нервов. Гермиона закрыла глаза, заливаясь краской, — и это само по себе о многом говорило.
— Нет, — сглотнув, ответила она едва слышно, и Локи победно оскалился.
— Так чего же ты тогда хочешь? — поинтересовался он мягко.
— Тебя… — Мышка распахнула глаза, и в плескавшемся в них океане желания можно было бы утонуть. — Я хочу тебя, Локи…
Не став больше ее мучить, Локи накрыл ее губы своими и, приспустив брюки, медленно вошел в нее. Гермиона издала протяжный, облегченный стон, вибрацией прошедшийся по всему ее телу.
Вцепившись ей в бедра руками, Локи стал размеренно двигаться, постепенно наращивая темп, Мышка же, запрокинув назад голову, обхватила его ногами, совершенно не сдерживая стоны. Локи наклонился и провел языком по открывшейся шее от самой впадинки до подбородка, и Гермиона, схватив его за плечи, поцеловала с невиданной прежде пылкостью.
Ее податливость и неискушенная открытость сводили с ума, и Локи не выдержал, придавленный малознакомыми для него ощущениями, похожими на эйфорию. Он кончил, чувствуя, как ее лоно пульсирует, плотно обхватывая его член, да и сама Мышка, тоже явно достигла пика, мелко подрагивая в его руках от удовольствия.
Какое-то время они оба старались отдышаться, замерев в этом приятном единении. И к чертям весь внешний мир!
Но тут Гермиона заерзала, попытавшись подняться. Ее лицо сморщилось — похоже, затекла спина от долгого лежания на твердой поверхности. Локи помог ей занять вертикальное положение и аккуратно спустил со стола, проведя ладонью по ее спине и снимая магией неприятные ощущения.
— Спасибо, — сказала Мышка, стараясь не смотреть на него.
Ее движения были слегка дерганными — она смущалась произошедшего, хотя вот этого он точно не понимал: зачем, если было хорошо?
Гермиона старалась привести себя в порядок, чтобы ничего не было заметно, но это у нее явно не слишком-то хорошо получалось. Ее лицо было раскрасневшимся, губы — зацелованными, а на шее багровым пятном наливался засос. К тому же одежда смялась и выглядела неопрятной, а от красивой элегантной прически не осталось ровным счетом ничего. Сжалившись над девушкой, нервно метавшейся от прически к платью и обратно, Локи махнул рукой, исправляя все, что натворил. Даже след от засоса — и тот исчез.
— Спасибо, — повторила Мышка, сглотнув и снова покраснев.
— Не за что, — Локи искренне улыбнулся. — Знаешь, Мышка, я даже рад, что ты меня навещаешь. С тобой здесь не так скучно…
Побледнев, она подняла на него шокированный, полный боли взгляд, и асгардец даже был готов поклясться, что видел в ее глазах застывшие слезы. И это вводило его в ступор. Что на этот раз не так?
— Рада, что смогла скрасить ваше одиночество, мой принц, — выплюнула Гермиона с обидой и едва ли не презрением и выскочила за пределы охранных чар.
В этот раз «мой принц» в ее устах прозвучало грязнейшим из ругательств.

20 октября 2012 года, Асгард

Гермиона без оглядки неслась по коридорам дворца настолько быстро, насколько это вообще было возможно в ее положении. Ей хотелось поскорее добраться до своей комнаты, запереться на все имеющиеся замки, залезть в ванну и стереть с себя эти постыдные, обидные воспоминания.
На нее с интересом и подозрением оглядывались слуги и придворные — ни для кого не было секретом, куда она наведывалась весь этот месяц, и вот такое ее бегство наверняка было очень красноречивым. Да и вообще, Гермионе сейчас казалось, что все уже знают о том, чем они с Локи занимались в его камере, и от этого девушку замутило.
С трудом добежав до своих комнат, Грейнджер заперла дверь и устало опустилась на диван в гостиной, больше не сдерживая рвущихся из груди рыданий.
Дура! Мордред, какая же она дура!
Хотя, собственно, на что она рассчитывала? Что после очередного, ни к чему не обязывающего секса Локи начнет признаваться ей в теплых чувствах и тому подобном?
Чушь!
Честно, она сама не представляла, чего ожидала. Придя тогда к нему в первый раз, Гермиона железно решила, что все, больше она ни за что не поддастся на его уловки и не позволит ему в очередной раз растоптать ее гордость.
О, она была сама отстраненность, но, Мерлин, кто бы знал, как тяжело дался ей этот месяц!
Сердце по-прежнему болезненно сжималось при взгляде на Локи, а в горле саднила нанесенная им обида. Но Гермиона не собиралась показывать своих переживаний, вежливо, но холодно поздоровавшись и присев на предложенное место. Она всерьез вознамерилась перечитать собственные заметки, сделанные в библиотеке дворца, но в присутствии Локи не могла прочесть ни строчки.
Их разделял всего лишь не очень-то большой, круглый стол, и она почти что кожей ощущала каждый вздох и мимолетное движение мужчины. Казалось, бешеный стук ее сердца должны были слышать в другом конце темницы — настолько оглушительно он бил прямо у нее в висках. Но, по всей видимости, Локи ничего не замечал. Он был отстранен и высокомерно неприступен, с ленивой изящностью перелистывая страницы какого-то древнего фолианта.
Безумно хотелось подсесть к нему поближе, узнать, о чем он читает… Просто услышать его глубокий, полный чарующих ноток голос, когда он рассказывает о чем-то крайне интересном. Но Локи молчал, уставившись в книгу, и Гермиона всячески делала вид, что тоже очень увлечена. Правда, в какой-то момент она ощутила, будто он совсем близко, прямо у нее за спиной и нежно касается ее волос, приглаживает уложенные в тяжелую прическу локоны. Но, скосив взгляд, Грейнджер убедилась, что это — лишь ее собственное воображение и ничего более, потому что Локи по-прежнему сидел на своем месте, о чем-то глубоко задумавшись.
Следующие встречи были более спокойными — Гермиона смогла примириться с постоянным присутствием мужчины и даже умудрялась окунуться в чтение заметок или книг, которые ей было разрешено выносить из библиотеки. Но так продолжалось всего чуть меньше недели, потому что потом Локи, по всей видимости, надоело молчать и он начал пытаться с ней поговорить.
Приходилось бороться со страстным желанием продолжить разговор, отвечая односложными, ничего не значащими фразами. Правда, Локи довольно быстро надоело строить из себя радушного хозяина, и он вскоре потерял к «Мышке» интерес, вновь занявшись чтением. Было немного обидно, но эта самая обида казалась Гермионе иррациональной, а потому она попросту отмахнулась от нее, не обращая никакого внимания.
Было жаль вот так вот попусту тратить время, но сдаться первой Гермионе не позволяла гордость. Локи считает, что она специально попала в Асгард, чтобы навязаться его родителям? Что ж, прекрасно, тогда она никому не будет навязываться, и самому Локи — в первую очередь.
Но кто знал, что этот наглый, упрямый асгардец умеет проигрывать?
— Хорошо, твоя взяла. Я был не прав, наговорив лишнего. Извини.
Это было неожиданно. Если честно, Гермиона думала, что он вообще не знает такого слова, как «извини».
— Вам не за что извиняться, мой принц, — ответила она, позволив себе легкую победную усмешку. В ее голове до сих пор не укладывалось, что Локи попросил прощения.
Локи! Попросил! Прощения!
— Это все, что ты можешь мне сказать? — он удивился и даже слегка оскорбился, по всей видимости, ожидая какой-то другой реакции.
— Зависит от того, что вы хотите услышать… — проговорила Гермиона, продолжая играть свою роль.
Его слова подкупали, но она постоянно одергивала себя, напоминая, с кем имеет дело.
— Я пытаюсь по-человечески с тобой поговорить, а ты ведешь себя как несносное, неразумное дитя… — прошипел Локи, хлопнув по столу книгой.
Впервые за последний месяц Грейнджер захотелось искренне, от всей души расхохотаться — настолько забавной показалась ей сама ситуация. Ничего, Локи было полезно оказаться в ее собственной шкуре…
— Неприятно, правда? — заговорщицки прошептала Гермиона, улыбнувшись.
В глазах Локи полыхнули не огоньки, а целое холодное пламя. Он смотрел на нее со злостью и нескрываемым раздражением, бешено раздувая ноздри, но такая буря чувств нисколько Грейнджер не пугала, а, напротив, продолжала веселить. Но она тут же одернула себя, поняв, что попалась на крючок и выходит с Локи на контакт, а поддаваться его обаянию совсем не входило в ее планы.
— Простите мне мою дерзость, мой принц, — произнесла Гермиона с тихим смирением и, поднявшись, засобиралась к себе. Все, с нее довольно этих игр!
Но Локи поднялся следом, перегородив ей путь.
— И куда ты так торопишься? — спросил он резко и добавил уже мягче: — Помнится, в Мидгарде ты не стремилась столь быстро покинуть мое общество…
Воспоминания о днях в ее маленьком домике на Земле больно кольнули сознание. Она скучала по тем временам, пусть они и были наполнены беспокойством и страхом за свою жизнь, зато там был Локи, другой, настоящий Локи, а не этот ледяной асгардский принц.
— Мы не в Мидгарде, — проговорила Гермиона с грустью, не смея поднять взгляда, чтобы не проиграть окончательно в этом нелепом сражении. — Здесь все иначе…
«И ты здесь другой…» — хотелось сказать, но она не рискнула.
— Рад, что ты это осознаешь, — ответил он, будто бы подтверждая не ее слова, а мысли.
Локи стоял совсем близко, даже руки протягивать не надо, чтобы коснуться прохладной, бледной щеки. От острого желания сделать шаг вперед стало совсем дурно, и Гермиона постаралась обойти мужчину, чтобы сбежать, но он не дал ей этого сделать, до боли схватив ее за плечи.
— Я еще тебя не отпускал, — тихий шепот на самое ухо заставил кожу покрыться мурашками. Это было уже слишком!
— Прошу меня простить, мой принц, — сказала Гермиона, стиснув зубы и даже, казалось, не дыша. — Мне немного нездоровится, позвольте мне уйти…
Раздраженно рыкнув, Локи резко схватил ее за подбородок и поцеловал, больно, рвано, мстительно. Будто вымещая всю злость, хранившуюся в сердце. Но от этого поцелуй не стал менее желанным, и Гермиона наслаждалась прикосновением его губ, вместе с тем с трудом находя в себе силы, чтобы не ответить.
Пусть он прекратит! Пусть только он не прекращает!
Это было самой изощренной пыткой, которую только можно представить. Отрешиться от происходящего было ровным счетом невозможно, особенно когда все тело изнывало от желания поддаться этому искушению, и в итоге Гермиона не выдержала, подавшись вперед и ответив на поцелуй со всей возможной пылкостью.
Вся нерастраченная за этот месяц страсть, забитая в самые глубины подсознания, вырвалась наружу, погребая Грейнджер под собой. Ее даже вначале не особо волновало, что кто-то мог за ними наблюдать, но, как оказалось, Локи об этом позаботился, прикрыв их иллюзией.
Гермиона даже не представляла, что можно стать настолько зависимой от чужих прикосновений, — прежде она никогда не ощущала подобного. Ей всегда казалось, что такая похоть — удел лишь героинь бульварных романов или шлюх, но теперь она завладела и Гермионой, не отпуская из своих жарких тисков.
Плавиться от умелых, уверенных ласк было настолько правильно, насколько и постыдно, но еще более постыдно было признаться в собственном желании.
Да, она хотела Локи, хотела, как прежде не хотела никого и никогда, и в тот момент это было истинно, верно.
Неимоверное чувство единения сводило с ума, Гермионе даже казалось, что их магия сливается так же, как тогда, во время ритуала, но такого просто не могло быть…
И насколько хорошо было во время секса, настолько плохо стало потом.
Если бы она знала, что для него это — лишь ничего не значащая игра, способ развеять скуку, то не подпустила бы к себе и на милю. Гермиона даже представить не могла, что его извинение окажется лишь уловкой, чтобы она вновь ему доверилась. Сколько же она будет вставать на одни и те же грабли?..
Осознание, что она была всего лишь мышкой, с которой захотел поиграться наглый, зажравшийся кот, причиняло неимоверную боль, и Грейнджер с трудом удержалась, чтобы не разреветься прямо на месте.
Она вновь чувствовала себя шлюхой, пригодной только для постельных утех…
Сейчас хотелось смыть это гадливое ощущение собственной нечистоты, испорченности, и Гермиона, схватив с журнального столика оставленную в комнате палочку, произнесла заклинание, развязывая длинную шнуровку на спине. Платье, ее любимое, мятно-зеленое, кучей свалилось у ног, и Гермиона с трудом подавила желание бросить его в камин — настолько явственно оно напоминало о ее грехопадении.
Прямо так, не одеваясь, Гермиона перешла в ванную и стала набирать теплую, пахнущую лавандой воду. Когда той стало вполне достаточно, Грейнджер аккуратно, чтобы не поскользнуться на гладких ступеньках, спустилась вниз и, взяв в руки мочалку, стала остервенело тереть себя, пытаясь смыть болезненные воспоминания о чувственных, сладких прикосновениях.
Когда кожа стала красной, Гермиона принялась за волосы, но без палочки, брошенной в гостиной, она бы ни за что не смогла распутать все это опостылевшее великолепие.
К Мордреду этот дворец! К Мордреду Локи и его перепады настроения! Она хотела домой, на свой диван, в свою привычную жизнь…
— Позвольте, я вам помогу, миледи, — раздался сзади тихий голос, и Гермиона вздрогнула от неожиданности.
Она и забыла, что в комнаты может попасть и Лив, ее служанка. Хорошо, что кроме нее — больше никто. Все ради безопасности гостьи.
Подойдя ближе, девушка принялась собственноручно, без всякой магии распускать затейливую прическу, и с каждым освобожденным локоном Гермиона чувствовала, как становится легче дышать. Изможденно откинувшись на бортик ванной, она, наконец, расслабилась, отпустив эту ситуацию. Менее больно и обидно не стало, но тем не менее нервы перестали натягиваться в спутанный клубок.
Что уж тут теперь… Локи — лишь избалованный, наглый и самовлюбленный принц, и не стоило ожидать от него человеческого отношения.
Неудивительно, что у него никогда не было особо длительных отношений, по крайней мере, в брак он ни с кем не вступал, сколько бы земные мифы ни твердили обратное. Никто не вытерпел бы такого обращения…
Впрочем, Гермиона не могла с уверенностью утверждать, что у Локи никогда не было серьезных отношений, потому что она, по сути, по-прежнему о нем ничего не знала. Здесь, в Асгарде, имя Локи являлось табу, и никто не спешил в открытую обсуждать его персону.
Тот-кого-нельзя-называть, ага…
Даже «лучшие друзья» Локи, а точнее его брата, не желали делиться информацией и каждый раз, как в разговоре упоминался младший принц, сворачивали диалог.
Но, быть может, Лив что-то знает? Служанки — они такие, незаметные, но вездесущие… Прежде Гермиона стеснялась задавать девушке вопросы, поскольку опасалась ее, но сейчас, спустя полтора месяца, она смогла узнать Лив получше и была уверена, что та ответит, а после не перескажет весь разговор кому-нибудь постороннему.
— Лив… — обратилась Гермиона к девушке, которая, закончив распутывать прическу, начала поливать волосы водой из ковшика.
— Да, миледи? — отозвалась она, мягко массируя кожу головы, и Грейнджер, наконец, почувствовала долгожданную расслабленность.
— Ты можешь рассказать что-нибудь о Локи?
Воцарилось неловкое молчание. Лив, в принципе, была не очень-то разговорчивой, и раньше Гермиону это вполне устраивало…
— Что именно вас интересует? — наконец произнесла она, обреченно вздохнув.
— Каким он был?.. Ну, до того…
До того, как его брата полтора года назад сослали на Землю. Эту ситуацию тут тоже не очень-то любили вспоминать…
Лив задумалась.
— Я не слишком много могу рассказать, — начала девушка тихим голосом. — Потому что он никогда не был открытым человеком. Он всегда любил читать или слушать и больше времени проводил в библиотеке, чем на тренировках. Правда, еще раньше он был немного другим — более веселым и разговорчивым, любил над всеми подшучивать при помощи магии, но вот после… после стал замкнутым и… недобрым.
— После чего? — переспросила Гермиона, нутром чуя, что это довольно значимая деталь. И почему она раньше не поговорила с этим кладезем знаний?
Лив замялась и молчала больше минуты. Похоже, это снова была какая-то не самая светлая история, но сейчас Грейнджер хотела ее услышать. Ей надоело строить свое представление о Локи на собственных домыслах, потому что от раза к разу она ошибалась.
— После гибели брата, миледи, — ответила Лив шепотом, будто их кто-то мог здесь услышать.
Гермиона непонимающе захлопала глазами.
— Но Тор же… Я думала… Стой, у них что, был еще один брат?
Почему-то легенды об этом умалчивали… Или она не очень-то внимательно читала?
— Бальдр, — кивнула Лив. — Его все любили, он был добрым и отзывчивым, и говорят, что Локи позавидовал этому и подстроил его смерть…
— Говорят? Говорить могут все, что угодно, но это не всегда будет правдой. Так что произошло с этим братом?
— Никто не знает, миледи, лишь царская семья в курсе, но царица утверждает, что то был несчастный случай…
Не верить Фригге у Гермионы не было никаких оснований. Но смерть брата многое объясняла — и всеобщую ненависть, и пренебрежение, и злость, и обиду самого Локи. Когда тебя обвиняют в том, чего ты не делал — это не очень-то способствует альтруизму…
Конечно, хотелось узнать о том, что там произошло, но спрашивать у кого-либо, кто мог на самом деле знать… не было никакого желания. Поэтому, немного подумав, Гермиона решила перевести тему.
— Хорошо… А… с девушками? У него с кем-нибудь было что-то серьезное?
Она знала, что краска прилила к ее лицу, — все же это был слишком личный и интимный для нее вопрос, да и сама Лив заметно покраснела. Она закончила с волосами Гермионы и теперь просто сидела рядом, ожидая дальнейших распоряжений.
— Понимаете, миледи… — заговорила Лив, опустив взгляд, — часто благородные господа обращают свое внимание на служанок, для многих девушек это считается почетным. Принц Тор так раньше делал, его друзья до сих пор делают… но принц Локи — почти никогда.
— Но ведь он с кем-то был? — Грейнджер не верилось в целомудрие Локи, а значит, он с кем-то встречался, вот только она уже не была уверена, что хочет знать с кем.
— Да, — служанка неуверенно сглотнула. — С Фреей.
Эта шокирующая новость оглушила Гермиону. Теперь подозрительно радушное отношение принцессы Ванахейма открылось совершенно с другой стороны. Почему ей никто не сказал? Даже та же Фригга? Неужели ее нисколько не волновало, что Грейнджер преспокойно общается с другой любовницей ее сына? Подобное безразличие не очень-то вписывалось в образ царицы, и потому Гермиона решила не сильно зацикливаться на этом. Быть может, она не знала? Хотя, если отношения были достаточно длительными и о них знали даже служанки… В общем, все это не укладывалось в голове.
— И давно они… долго они были вместе? — Гермиона с трудом совладала с голосом. Ну, вот зачем она опять полезла туда, куда не надо?
— Сложно сказать… Но, в течение всей этой тысячи лет их иногда заставали вместе… Не знаю, насколько все было серьезно, но они никогда не афишировали, что вместе.
Тысяча лет. Подумать только!
Теперь-то Грейнджер точно сомневалась, что Фригга не знала об этом адюльтере, — вряд ли она ни о чем не догадывалась такой долгий срок. Мордред!
Удивительно, что Фрейя сама никаким образом не дала знать Гермионе, что Локи был с ней. И прекращались ли вообще эти отношения? Сама Грейнджер, признаться, не представляла, как так можно. Она бы ни за что не промолчала, если бы Рон удумал привести к ней свою новую пассию:
«Вот, смотри, Гермиона, это Милли. Я, конечно, тебя люблю, но она носит моего ребенка, и поэтому будет жить с нами…»
Полный бред!
От роя вопросов голова начала раскалываться, и, как назло, не у кого было спросить правды. Обратиться к Локи? Чушь, после сегодняшнего Грейнджер вообще не была уверена, что готова с ним встретиться еще хоть один раз. Возможно, магия в малыше достаточно «приросла»?..
Разговаривать же с самой Фреей тоже было выше всяких сил — несмотря на всеобщее обожание, у самой Гермионы от этой женщины был мороз по коже.
— Миледи, скоро ужин, пора собираться… — Лив, скромно потупившись, вырвала ее из тяжких раздумий.
Неуклюже поднявшись, Гермиона отжала воду с волос и запахнулась в протянутое служанкой полотенце.
— Если царица не против, я бы предпочла отужинать у себя, — проговорила она, с трудом справляясь с нервной дрожью, охватившей все тело.
Кивнув, Лив помогла Гермионе закутаться в теплый махровый халат и поспешила к Фригге, чтобы ее предупредить.
Грейнджер тем временем прошла в гостиную и встала у дверей на балкон. Ветер колыхал довольно тяжелые портьеры, повешенные неделю назад, — и сюда, в Асгард, тоже пришла осень, со своими холодными ветрами, короткими дождливыми днями и унылыми тучами.
Вот и сейчас за окном явно собирался дождь, хотя, может, дело не в природе, а просто у Тора было не слишком хорошее настроение. Погода всегда портилась вслед за настроением принца. Удобно, но слишком уж по-девичьи.
Уловив эту мысль, Гермиона осознала, что ее вновь отпускает. И пусть ей удалось в достаточной мере успокоиться, но все же в общей зале видеть Фрейю не было никакого желания.
Лениво поковырявшись в принесенном Лив ужине, Грейнджер поспешила лечь спать — переживания этого дня измотали ее, выпили досуха, опуская и без того безрадостное настроение до уровня практически полной апатии. Хотелось просто отдохнуть от всего этого…
Улегшись в постель, Гермиона боялась, что не сможет сомкнуть глаз, но сон, полный мрачных теней и неверных видений, практически сразу сморил ее, не даря никакого успокоения.
Проснулась Гермиона ближе к обеду, но все равно чувствовала себя разбитой и совершенно не отдохнувшей.
— Доброе утро, Гермиона, — в комнату неожиданно вошла Фригга и окинула свою подопечную обеспокоенным взглядом. — Как твое самочувствие?
Царица, как и всегда, излучала мягкое тепло и уют и была ослепительно прекрасна в светло-синем бархатном платье, и Гермиону пробирала легкая зависть.
— Спасибо, моя царица, со мной все хорошо, — ложь получилась практически незаметной, хотя женщина все равно прищурилась, оценивая внешний вид Грейнджер. Впрочем, та не обольщалась, зная, что ее облик по утрам обычно мало сочетается со словом «хорошо». Чего только стоят всклокоченные волосы и залегшие под глазами синяки. Мордред, как же она соскучилась по нормальному кофе!
— Я рада, — Фригга искренне улыбнулась. — Ты не спустилась на ужин и не вышла к завтраку, и я начала переживать, не заболела ли ты…
— Нет, спасибо за беспокойство, Ваша Милость, — улыбнувшись в ответ, Гермиона стала пытаться встать, но это было не очень-то легко в ее положении. — Я в полном порядке, просто вчера немного разболелась голова.
— Прекрасно, — кивнула царица, будто бы поверившая во все эти оправдания. — Тогда увидимся на обеде.
Она двинулась к выходу из комнаты, но, вдруг что-то вспомнив, обернулась.
— Кстати, хотела попросить тебя отнести сегодня Локи пару книг…
Поднявшееся было в присутствии Фригги настроение, разом рухнуло куда-то вниз. Царица иногда просила Гермиону сделать такое одолжение, возможно, надеясь, что она при помощи разных книг найдет общий язык с ее сыном. Но от напыщенного высокомерия принца не спасут никакие книги…
— Мы договорились сегодня пропустить встречу, — нашлась Гермиона, пытаясь как-то оправдать свое нежелание видеться с Локи. — Хотим проверить, буду ли я себя хорошо чувствовать.
Она не стала уточнять, что это решила она сама, в одностороннем порядке. Но вряд ли Локи сильно расстроится ее отсутствию…
Фригга смерила Гермиону долгим, изучающим взглядом, и та с трудом изобразила на лице улыбку, чтобы не вызывать еще больше подозрений. Неизвестно, поверила ли царица, но вопросов задавать она не стала, лишь улыбнулась и произнесла короткое:
— Хорошо.
Лив помогла Грейнджер одеться и сделать прическу — стоило все-таки побывать на обеде, пусть и никакого желания видеть ту же Фрейю не было, но и прятаться казалось чем-то глупым. Если Гермиона решит все оставшиеся до родов дни запереться в своей комнате, это будет, по меньшей мере, странно.
К счастью, на обеде Фрейи не было, и Грейнджер смогла спокойно поесть, не заморачиваясь мыслями о Локи и его похождениях с ванахеймской принцессой.
Вот только совсем уж отрешиться от всего этого не вышло. К тому же Гермиона привыкла, что в это время, как раз после обеда, она спускалась к Локи и проводила с ним несколько часов, сейчас же заняться было совершенно нечем.
Можно было бы прогуляться, но погода и сегодня оставляла желать лучшего — резкий, рваный ветер не утихал со вчерашнего дня, а к обеду пошел мелкий моросящий дождик, делая и без того безрадостный день еще более мрачным и мерзким. Фригга со своими фрейлинами собиралась обосноваться в одной из гостиных дворца, чтобы поболтать, но у Гермионы не было никакого желания поддерживать светскую беседу и перемывать кости малознакомым придворным.
Оставалась библиотека, и именно туда Гермиона и отправилась, обложившись древними, бесценными фолиантами. Здесь, в этом храме знаний, она, наконец, ощутила душевное спокойствие и равновесие. Тут не надо было ни о чем думать, можно было просто погрузиться в чтение и расслабиться, что Гермиона и сделала, отрешившись от окружающего мира и навалившихся на нее забот.
Но, видимо, какие-то высшие силы были против нее, потому что сюда, в библиотеку, впервые за полтора месяца заявилась Фрейя. Можно было бы подумать, что она это специально, но вряд ли, потому что Грейнджер решила отправиться сюда в самый последний момент и сказала об этом только Лив, которая не стала бы болтать лишнего.
Так что это была просто случайность.
«Случайности не случайны», — раздалось в голове насмешливым голосом Джинни Поттер, и Гермиона, сдержанно поздоровавшись, сделала вид, что увлечена чтением.
— Не ожидала вас здесь увидеть, леди Гермиона, — произнесла Фрейя. — Что же такого произошло, что вы с Локи отменили свое свидание?
Если бы Грейнджер не знала правды, она бы не ощутила подвоха, но теперь она чувствовала какой-то особый смысл, некое придыхание, которое Фрейя вкладывала в имя принца. И еще она слышала в голосе высокомерную насмешку. Тонкую, хорошо завуалированную теплым тоном и мягким выражением лица.
— Ничего такого, — Гермиона пожала плечами, стараясь казаться невозмутимой, но, похоже, она чем-то выдала себя: то ли слегка дрогнувшим голосом, то ли неестественностью маски…
Фрейя, смерив ее долгим взглядом, расплылась в улыбке, но эта самая улыбка Гермионе нисколько не понравилась. Было в ней что-то опасное, хищное.
— Ты знаешь, — произнесла она уверенно и с каким-то нескрываемым злорадством. Такой Фрейю Грейнджер никогда прежде не видела и поражалась, насколько та, оказывается, хорошо умела держать лицо. — Тебе кто-то рассказал…
— Не понимаю, о чем вы, — отрезала Гермиона, снова опустив взгляд в книгу.
Хмыкнув, Фрейя начала проходить мимо стеллажей, будто решая, что взять.
— Я понимаю, почему ты вечно тут сидишь, — заговорила она, как ни в чем не бывало, вернув на лицо прежнюю благодушную маску, но Грейнджер теперь будто видела сквозь нее. — Это и правда удивительное место. Когда-то мы с Локи проводили здесь много времени.
Гермиона исподлобья следила, как тонкие пальцы слегка оглаживают чуть запылившиеся полки.
— Это ведь я помогала Локи изучать основы магических наук, — задумчиво продолжила Фрейя и добавила, многозначительно дернув бровью: — Ну и не только магических…
Гермиона, не удержавшись, сжала ладони в кулаки, и перо, которым она делала заметки в свитке, с хрустом сломалось.
— Ох, как жаль, — с притворным сожалением выдохнула Фрейя и, взяв с полки какую-то книгу, направилась к выходу. У самых дверей она остановилась, и, полуобернувшись, заметила: — Какие они все-таки хрупкие, чуть тронешь — тут же приходят в негодность…
Дверь за асгардкой закрылась, а Гермионе только и оставалось, что разгадывать смысл последней фразы Фрейи. Впрочем, тут и гадать было нечего — та откровенно угрожала, намекая на слабость самой Грейнджер. Вот только зачем? Неужто Локи был ей все еще дорог? Спустя несколько лет разлуки?
Хотя, что для любого асгардца пара лет, если жизнь их исчисляется тысячелетиями?
Только теперь Гермиона поняла, почему прежде Фрейя никоим образом не давала понять, что ее с Локи что-то связывает. Она не воспринимала Грейнджер всерьез, не видела в ней соперницу. Наверняка Фрейя думала, что Гермиона для Локи — лишь мимолетное увлечение, и так оно и было на самом деле. Наверно, сложно хранить верность, когда тысячу лет видишь в постели одно и то же лицо. К тому же, насколько Грейнджер знала по земной аристократии, для людей высшего круга верность — лишь сущий пустяк. Зачем ее хранить, если есть столько возможностей развлечься?
Вот и Локи развлекся, совершенно не подумав, что у его игрушки тоже есть чувства. Да кого, в конце концов, волнует, что там думает глупая, никчемная смертная?..
Горький привкус обиды устойчиво поселился во рту, и Гермиона не представляла, как от него избавиться.
Она сидела, бездумно уставившись в окно. Фрейя одним своим появлением умудрилась разрушить очарование этого места, и Грейнджер понимала, что и здесь ей больше не будет покоя — перед мысленным взором вставали картинки того, какие именно науки изучал тут Локи со своей любовницей…
Захлопнув книгу, Гермиона раздраженно оттолкнула ее от себя и выскочила из библиотеки.
Мысль запереться до родов в своей комнате теперь не казалась ей такой уж глупой…
— Миледи, вас уже ждут на ужине, — рядом с ней внезапно возникла Лив, и Гермиона невольно чертыхнулась.
Она хотела попросить девушку вновь принести ужин в комнату, но, подумав, решила, что такой ее шаг покажется той же Фрейе трусливым. Гермионе не хотелось, чтобы ее сочли боязливой дурочкой, испугавшейся эфемерной угрозы, и лучшим ходом в этом случае было показать, что вся эта ерунда ее нисколько не волнует.
В конце концов, если ей нужен Локи — пусть забирает! Главным для Гермионы оставались ее ребенок и такое желанное возвращение домой, а всеми этими игрищами богов она была сыта по горло!
Сердце болезненно кольнуло, но Грейнджер отмахнулась от этого. Она пыталась убедить себя, что ей абсолютно не жаль расставаться с Локи и этот осадок — лишь оттого, что они так толком и не попрощались, оборвав все на грубой ноте.
Возможно, поставь она точку, станет легче?..
— Здравствуй, Гермиона, — она не заметила, как добралась до огромного зала, где проходил очередной пир, и тут же попала в поле зрения Тора.
— Здравствуй, Тор, — Гермиона искренне улыбнулась. Все же наследный принц — единственный, после Фригги, с кем ей было по-настоящему приятно общаться в этом жутком клоповнике. Жаль, что он был все больше и больше занят… — Как там дела в Ванахейме?
Радостная улыбка Громовержца немного скисла и стала несколько грустной, и Грейнджер уже пожалела, что спросила.
— Вполне неплохо, — ответил он. — Мы почти закончили, и скоро я буду свободен…
На последних словах Тор вновь стал казаться довольным, и Гермиона могла его понять. Мужчина как-то проговорился ей, что влюблен в смертную девушку и мечтает вновь увидеться с ней, но из-за загруженности у него просто нет на это времени. Конечно, вряд ли дело было только в загруженности, но Грейнджер не собиралась во все это лезть. Хотелось надеяться, что этот веселый, жизнерадостный увалень с улыбкой ребенка сможет добиться своего и будет счастлив.
Пусть хоть он будет счастлив…
— Что-то не так? — нахмурился Тор, по всей видимости, заметив, как погрустнела она.
— Нет, все хорошо, — поспешила Гермиона заверить его, отметив мысленно, что опять, как и два месяца назад, врет близким людям о своем состоянии. И снова из-за Локи.
— О, — отвлекся он. Как же легко было его обмануть… — Матушка хотела со мной о чем-то переговорить… Ты не уходи, я скоро.
Кивнув ему, Гермиона присела на свое место — последнее время она сидела рядом с Тором и его друзьями. Вот и сейчас, Фандрал и Вольштагг рассказывали небольшой компании менее знатных придворных о сегодняшних приключениях в Ванахейме, и те периодически взрывались дружным хохотом. Что поделать, эти два весельчака могли самую драматичную историю превратить в фарс…
Огун, вежливо улыбаясь, сидел рядом, но не встревал. Он вообще почти всегда был молчалив и малозаметен, но Гермиона ничего не имела против, поскольку к ней самой он был вполне добродушен — улыбнувшись девушке одним уголком губ и получив в ответ такую же легкую полуулыбку, он вернул внимание друзьям.
Но вот от пронизывающего, недоброго взгляда Сиф хотелось поежиться. Она долго, почти не мигая, смотрела на Грейнджер, и в итоге та не выдержала:
— В чем дело? — бросила она чуть резче, чем хотела, и девушка, сидевшая через три места напротив, злобно сощурилась.
— Ни в чем, — ответила Сиф, брезгливо сморщившись и отвернувшись.
Но Гермионе вконец надоели эти глупые гляделки, и потому, пригнувшись она зашипела:
— Или ты говоришь, или перестаешь сверлить меня взглядом.
Медленно повернувшись обратно, Сиф насмешливо фыркнула.
— Хочешь поговорить? — процедила она. — Что ж, пойдем.
В этот момент Гермиона осознала, что поступила глупо, поддавшись снедавшим ее эмоциям. Ну что ей стоило промолчать? Будто впервые ей приходилось терпеть подобные неприязненные взгляды, чего один только Драко Малфой стоил…
Но, если неприязнь школьного недруга объяснялась расистскими замашками, то в случае с Сиф Грейнджер терялась в догадках. Фандрал и Вольштагг уверяли, что вся их компания придерживается довольно широких взглядов и предрассудков к смертным не имеет. И либо их слова совсем не касались их единственной подруги, либо дело было не в гермиониной смертности…
Они вышли из зала, минули несколько поворотов и остановились в одном из альковов у большого широкого окна, из которого сейчас можно было видеть заходящее за горизонт светило — к вечеру распогодилось, и тучи растаяли.
Сиф молчала, и Гермиона, тяжело выдохнув и устало потерев пальцами переносицу, заговорила:
— Я не знаю, чем насолила лично вам, леди Сиф, но прошу прощения. Если я вас чем-то обидела, то лишь по незнанию ваших местных обычаев и законов…
— Вы тут ни при чем, леди Гермиона, — перебила ее Сиф, слегка скривившись и также перейдя на вежливый тон. — И это мне стоило бы попросить прощения…
Она также выдохнула, видимо, беря себя в руки, и после ее лицо уже не выражало той ненависти и презрения, что раньше.
— Так в чем тогда дело? — настойчиво спросила Гермиона, чувствуя привычное желание докопаться до истины.
— Неважно, — отчеканила Сиф и, похоже, намеревалась уйти, но Грейнджер не собиралась оставлять недоговоренностей.
— Вы знаете, что если поделиться с кем-то — станет легче? — бросила она почти небрежно, но с нажимом, заставив собеседницу замереть на месте.
Самой же Гермионе было не очень приятно от кольнувших воспоминаний, но она привычно загнала их как можно глубже.
Простояв на месте секунд десять, Сиф все-таки сделала шаг назад.
— Если в Асгард пустили одну смертную, пустят и другую… — она тут же спрятала лицо в ладонях, будто ей было стыдно открывать подобное перед малознакомым человеком.
А Гермионе тут же стало все понятно. Мало для кого было секретом, что Сиф отчаянно и безответно любила Тора. Она была готова жизнью ради него пожертвовать, защищая от всех опасностей, и он был ей искренне благодарен за это, но по собственной наивной недалекости не понимал, почему она была столь самоотверженна. Тор видел в Сиф друга, боевого товарища, но никак не девушку…
И он уже был влюблен.
Гермиона неплохо понимала Сиф в ее смятении и злости. Одно дело — знать, что ОНА где-то существует, но не видеть; другое — бояться, что соперница может появиться рядом, маячить перед глазами каждый день и одним этим вводить в бешенство.
Раньше подобное казалось совсем невозможным — неслыханное дело, смертный в Асгарде! Но Грейнджер одним своим появлением создала прецедент, дала возможность Тору зацепиться за это и привести сюда свою любимую. Будь он похитрее, он бы обязательно этим воспользовался, но…
— Почему ты раньше не использовала ни одной возможности? — этот вопрос уже довольно давно интересовал Гермиону, но она предпочитала не лезть в чужую личную жизнь, сейчас же Сиф сама напросилась. — Не сказала ему, что чувствуешь?
Девушка в очередной раз скривилась, и Грейнджер даже подумала, что та не ответит, но Сиф все же заговорила:
— Я даже не предполагала, что он способен на серьезные чувства… Инфантильный, безответственный балагур… Ты даже не представляешь, сколько нам требовалось сил, чтобы прикрывать перед Всеотцом все его ошибки. Он менял женщин одну за другой, и мне не хотелось быть одной из многих, очередной строчкой в этом нескончаемом списке побед. Я убедила себя, что мне будет достаточно просто быть рядом, видеть, что он жив и по-своему счастлив, но… Кто знал, что какая-то смертная девчонка сможет разжечь в нем настоящее чувство…
— И что же ты тогда злишься? — Грейнджер отвернулась и прикрыла глаза. Эта ситуация слишком напомнила ей свою собственную, лишь слегка вывернутую наизнанку. — Она всего лишь смертная… Сколько ей отпущено? Лет пятьдесят, вряд ли больше. Если ты ждала тысячу лет, почему нельзя подождать еще полвека?..
Именно это Фрейя, скорее всего, и делала. Просто ждала.
Не ей, никчемной смертной девке, надеяться на серьезные чувства бессмертного бога.
Сиф бросила на Гермиону долгий, пристальный взгляд и усмехнулась, будто поняв все то, что творилось у нее в душе.
— Я теперь понимаю, почему именно ты… — проговорила она негромко и, кивнув на прощание, ушла.
Грейнджер еще могла бы поразмышлять над последней фразой, брошенной воительницей, но она уже бесконечно устала — от неопределенности, от страха и боли. Хотелось лечь, уснуть и проспать до самых родов, чтобы не было ни мыслей, ни снов, лишь всепоглощающий мрак.
Но все не могло быть так просто. А потому надо было самой расставить все точки над «i», завершить эту бесконечную эпопею.
Только для этого надо было спуститься в темницы и увидеться с собственным кошмаром, личной пыткой и сумасшествием в одном лице.
Нужно встретиться с Локи и сказать ему «Прощай».

22 октября 2012 года, Асгард

Локи в очередной раз с трудом мог унять собственную злость, коря себя за проявленную сентиментальность. В кои-то веки он сказал правду, искренне и открыто, но в ответ ему просто плюнули в лицо.
Он не мог понять, что произошло с Мышкой. Ее злость и обида вводили его в ступор, невольно заставляли раз за разом прокручивать в голове произошедшее, задумываться над своими словами и действиями.
Что ее так взбеленило? Неужто она успела навоображать себе невесть чего?
Если так, то она еще глупее, чем он предполагал.
Что может связывать простую смертную и бессмертного бога? Локи при всем желании не мог себе этого представить. Пусть Мышка ему импонировала и привлекала его как женщина, он не видел будущего у этих отношений.
Но тем не менее не думать о девушке он тоже не мог. Правда, сейчас все мысли Локи были полны отменного яда и редкостного раздражения, но сам факт! Когда в последний раз его так сильно трогала чья-либо жизнь?
Оттого ярость разрасталась все больше. Вначале, правда, она была не столь сильна, чтобы совсем застлать Локи разум, но вчера, когда он осознал, что Гермиона не придет, его накрыло. А ведь вначале он хотел спокойно поговорить, как-то объясниться с ней, чтобы их дальнейшее общение не было испорчено недосказанностями, но она просто не пришла, даже не объяснив почему.
И это именно тогда, когда от связи осталось всего ничего…
Локи с трудом удалось не выдать своего состояния при матери, которая пришла после ужина. И именно от Фригги он, наконец, узнал, почему Мышки не было — он ведь до последнего оправдывал ее отсутствие дурным самочувствием. Но на самом деле они, оказывается, «договорились» сегодня пропустить встречу. Теперь это так называется.
И ведь могла придумать что-то более правдоподобное, опять же, сослалась бы на болезнь. Или она не предполагала, что информация таки дойдет до самого Локи?
— Что-то не так? — проницательно спросила Фригга, и Локи мысленно выругался. Порой он забывал, что скрыть что-то от матери невозможно, она почти всегда раскусывала его ложь и притворство.
— Нет, с чего ты взяла? — он лишь безразлично повел бровью, перебирая книги, что принес слуга. Обычно этот слуга приходил в сопровождении Гермионы, но сегодня был один…
Боги, это когда-нибудь прекратится?
С трудом удержавшись от того, чтобы скинуть книги со стола, Локи повернулся к матери, сохраняя на лице невозмутимо-скучающее выражение.
— Книги, что я прислала, тебе не интересны?.. — немного расстроенно произнесла Фригга, делая шаг к сыну.
— Как способ скоротать вечность? — он тут же взорвался сарказмом, не удержавшись от язвительного комментария. — За книжкой?
— Я делаю все, что в моей власти, чтобы тебе было комфортно… — выдохнула мать, поджав губы. Огорчать ее не хотелось, но и успокоиться не получалось.
Чертова Мышка!
— Вот как? А Один обо мне печется? А Тор? Бедняги, верно, денно и нощно справляются о моем здравии…
Одно наложилось на другое… Ведь если бы его не бросили здесь одного, он бы не стал сходить с ума по какой-то там смертной девке.
— Не забывай, ты сам виновник своего заточения, — строго выговорила ему Фригга, нахмурившись.
Ничего удивительного, как бы мать ни любила его, ни заботилась о нем — эти чувства никогда не затмевали ее разума, позволяя мыслить здраво. Царица никогда не оправдывала приемного сына, да и сама не стеснялась высказывать ему, что он неправ. Вот и сейчас, Фригга старалась достигнуть совести Локи, и в этот раз он не выдержал, хотя обычно старался с матерью не ссориться.
— Я виновник? — прищурился он, перейдя на шипение. Впрочем, царицу таким тоном было не испугать и не удивить. — Я лишь развенчал ту ложь, которой всю жизнь меня пичкали… Что я рожден быть царем.
На лице Фригги появились сожаление и грусть.
— Царем? — говорила она, тем не менее строго. — Цари не выше покаяния. Сколько тогда погибло землян?
От этого укоризненного тона Локи ощутил себя столетним мальчишкой, и это ему совсем не понравилось.
— Жалкая горстка на фоне неисчислимых жертв самого Одина! — проговорил Локи.
Ему давно надоело, что все, поголовно все в Асгарде закрывают глаза на правду. Даже царица, что считалась символом милосердия, справедливости и мягкости.
Но вот Локи не мог! Почему одного судят за то, за что другого же восхваляют и считают великим воином и правителем? Может, все дело в том, что Локи свою битву проиграл? Историю пишут победители, и Один этим неплохо воспользовался, но только он не смог подчистить все хвосты, за которые его приемный сын и ухватился, раскопав поистине ужасающие вещи. Моря крови и трупов, безжалостность и безграничная кровожадность — именно так Всеотец узурпировал власть в Девяти мирах.
Когда же Локи попытался пойти по его стопам, забрав власть силой, его посадили под замок, как какое-то животное… И где же хваленая справедливость Одина?
— Твой отец… — Фригга попыталась его оправдать, но Локи не собирался это слушать. С него довольно лживых речей!
— Да он мне не отец! — рявкнул он, не выдержав, но царица даже не вздрогнула.
— Как я тебе не мать, — ответила она едва слышно, каким-то обреченным, пустым голосом.
Вина в полной мере захлестнула Локи. Он никогда не хотел делать Фригге больно, по-прежнему считая ее своей матерью. Именно с ней было так легко забыть, что он — неродной. Сейчас же Локи, сам того не желая, напомнил женщине об этом…
— Верно, — подтвердил он устало, усевшись на стул и откинувшись на нем. Беседовать совсем расхотелось, но Фригга явно не сказала всего, чего хотела.
— Как я понимаю, ваша с Гермионой связь почти разорвалась? — спросила она после целой минуты молчания, переведя тему обратно на Мышку.
— Почти, — нехотя подтвердил Локи, ощущая нахлынувшее после эмоциональной вспышки опустошение. Даже мысль о Гермионе его не так сильно трогала.
— Тогда сомневаюсь, что ей есть смысл приходить сюда, — невозмутимо заметила Фригга.
— Согласен, — Локи, скривившись, передернул плечами, будто сама мысль о Мышке вызывала у него стойкую неприязнь. — С самого начала считал это глупым, но ты ведь настояла…
Он отвернулся, ощущая, как прожигает его плечо взгляд матери.
— Кажется, прежде ты был несколько иного мнения…
— В том то и дело, что тебе кажется, мама, — процедил Локи, не поворачиваясь. Пальцы его правой руки нервно барабанили по столу. — Раз моя помощь больше не нужна, то и присутствие этой девчонки здесь совершенно лишнее. Я сделал все, что в моих силах, и теперь ее жизнь меня совершенно не касается.
— Локи, Локи… — женщина издала тяжкий вздох. — Тебе открыты тайны любой души, кроме своей…
Когда Локи повернулся, матери в камере уже не было…
И снова он остался один. Те никчемные мятежники, разбойники и воришки — не в счет, Локи был бы вполне не против, если бы их разом казнили.
Глубоко вздохнув, он разжал сведенные в кулаке пальцы. Негоже доводить себя до такого состояния из-за какой-то жалкой, неблагодарной смертной, в конце концов, не хочет приходить — пусть.
Ему казалось, что он убедил себя в том, что ему плевать, но когда сегодня в темнице по коридору разнесся знакомый цокот каблуков, Локи ощутил волнение, разозлившее его еще больше. Звук шагов прекратился, и асгардец обернулся, ожидая, что девчонка привычно поднимется по ступенькам и войдет в камеру, но она стояла за пределами решетки, опустив голову и нервно теребя в руках небольшой шелковый платок.
На Мышке было теплое темно-зеленое платье из тяжелого бархата и такого же цвета накидка — в Асгард пришла осень, и во всем дворце, в его темницах — в первую очередь, стало очень холодно.
— Что же ты не заходишь? — спросил Локи, стараясь, чтобы его оскал не выглядел слишком уж кровожадным.
— Я пришла не за тем, чтобы развлекать вас разговорами, мой принц, — отчеканила Гермиона, подняв на него взгляд, полный холодного гнева.
— Так зачем? — поджал он губы.
— Я пришла попрощаться, — она сделала пару шагов вперед, поднявшись по ступенькам к самой камере.
Теперь они стояли лицом к лицу, и их разделяла только золоченая решетка, казавшаяся слишком тонкой и несерьезной преградой, но Локи знал, что ему ни за что ее не преодолеть, хоть и безумно хотелось. Только он пока не определился, чего же он желал больше: придушить девчонку собственными руками или впиться в ее губы резким, болезненным поцелуем.
Кольнуло резкое осознание, что здесь что-то не так. Только что? Интуиция выла, но Локи не мог собраться и разобрать ее послание.
— И еще сказать, что я ненавижу тебя, Локи Лафейсон! — прошипела вдруг Мышка, презрительно скривившись. — Ты наглый, самовлюбленный негодяй, который…
— Довольно! — рявкнул Локи, повысив голос, и тут же расплылся в надменной усмешке. До него дошло, в чем дело. — А теперь скажи, зачем ты пришла на самом деле. И прекрати этот глупый маскарад, тебе не идет…
Какое-то время лицо Гермионы по-прежнему сохраняло злобное, обиженное выражение, но тут ее губы дрогнули в ответной усмешке, и Локи понял, что не ошибся в своей догадке, потому что эту насквозь лживую улыбку он узнал бы из тысячи.
По телу девушки прошлась сиреневая волна, преображая знакомый облик в совершенно другой, не менее знакомый. Высокий рост, отменная фигура, пышные светлые волосы, лукавые яркие глаза…
— Что тебе нужно, Фрейя?
— Я так не играю, — она обиженно надула губы, отвернувшись и спустившись вниз, к подножию лестницы. — Мог бы хоть притвориться… И как ты вообще меня раскусил?
Легко. Ей было далеко до Локи в искусстве использования чужих личин, здесь ученик превзошел своего учителя. И если детали по отдельности соответствовали оригиналу, то вот общее впечатление от образа было смазанным, неестественным. Не было содержания, да и эмоции казались неестественными. Сложно притворяться, когда сама не очень понимаешь, что пытаешься показать…
— Я не собираюсь играть с тобой в твои глупые развлечения, — резко бросил Локи. — Либо говори, что тебе нужно, либо проваливай!
— Как грубо, — скривилась Фрейя. — Ты не забыл, что я старше тебя и почти равна по статусу?
— Почти — не считается, — презрительно фыркнул он. — К тому же, если наряжаешься во всякое барахло, то будь добра — соответствуй…
Обиженно цокнув, принцесса закатила глаза, но Локи ни на секунду не поверил. Обижаться может лишь тот, у кого есть чувства, а он давно понял, что у этой наглой, лживой бестии чувств нет — один голый расчет.
Раньше Локи это импонировало, ему нравилось, что его партнерша не ждет от него любви или почтения, получая удовольствие от одних лишь плотских утех.
Фрейя была умна, она понимала, что никто не станет заключать брак между асгардским принцем и плененной ванахеймской принцессой… Нет, это, на самом деле, был бы верный политический ход, скрепивший два постоянно враждующих мира, но девчонка, будучи юной и не в меру алчной, сама все разрушила, ославив себя на все Девять миров.
И все из-за какого-то глупого ожерелья.
Оно и сейчас было на ней. Золото затейливой вязью сплеталось на шее Фрейи, украшенное бриллиантами и сапфирами. Ожерелье, достойное самой прекрасной девушки во всей Вселенной. Самой прекрасной снаружи и самой гнилой внутри.
А ведь она могла бы стать женой Тора… Какая ирония…
Но Фрейя сама выбрала свой путь, переспав с четырьмя гномами из-за жалкой побрякушки. Думала, об этом никто не узнает, но в итоге лишилась честного имени, возможного жениха, власти… всего!
Но при этом ее смелость и высокомерие могли бы быть достойными похвалы. Другая бы на месте Фрейи выкинула ожерелье или спрятала его как можно дальше, как доказательство своего позора, она же носила его гордо, как броню.
Это всегда казалось Локи гениальным — представляй свою слабость как защиту, и тогда никто не сможет тебя ранить.
Хотя, опять же, как ранить ту, которой все равно?
Он давно это понял. Изящная, добрая и отзывчивая снаружи, Фрейя была пустой, холодной и расчетливой внутри. Она пыталась использовать Локи, когда со старшим принцем не вышло, быть может, надеялась таким образом подобраться к власти в Асгарде, но приемные родители доступно объяснили сыну, что не потерпят такую невестку.
Да Локи и не собирался жениться. Его вполне устраивали их редкие встречи без каких-либо обязательств.
Но вот Фрейя, похоже, до последнего надеялась. Быть может, ждала момента, когда Локи придет к власти, потому что именно она все эти годы исподволь влияла на младшего принца, убеждая его, что он станет лучшим царем, чем его старший брат.
Когда же Локи сел на трон, но не поспешил делиться властью с любовницей, та вскипела. Они достаточно серьезно поссорились, но не успели закончить разговор — Локи попал в Бездну, а потом скитался по другим мирам. И сейчас, видимо, она пришла, чтобы окончательно все выяснить. Только, спрашивается, почему сейчас? Где она была все два последних месяца?
Впрочем, это его не сильно волновало. Ему было плевать на Фрейю, он был с ней лишь потому, что она казалась ему удобной.
— А я думала, тебе понравится, — хмыкнула она, устав притворяться обиженной. — Давно мы не играли в переодевания… Хотя да, ты прав, жуткое барахло. Удивлена, как ты вообще мог такую возжелать. Там, в изгнании, что, не было женщин симпатичнее?
Локи никак не отреагировал на ее слова, двинувшись обратно к столу.
— Что тебе нужно? — ему пришлось повторить свой вопрос, потому что Фрейя, очевидно, уходить не собиралась.
— Я что, не могу соскучиться? — она удивилась и даже немного оскорбилась, но Локи не был бы Локи, если бы купился.
— Ты — нет, — он окинул ее пренебрежительным взглядом, словно Фрейя была пустым местом, и впервые с момента появления она по-настоящему вспыхнула злостью, но довольно быстро совладала с собой.
— Вы самый настоящий хам, мой принц, — мягко улыбнулась она, сверкнув глазами. — Бросили меня на долгих полтора года, а теперь еще и издеваетесь.
Она вновь поднялась по ступенькам, жеманно поведя оголенным плечом.
— А ведь я на самом деле скучала, Локи…
— Не возьму в толк, для чего это тебе? — Локи нахмурился, обернувшись, и оперся спиной о стол, скрестив руки на груди. — Я еще понимал твой интерес, когда был свободен и на самом деле мог претендовать на престол. Но сейчас я здесь, в камере…
— Ненадолго, — усмехнулась она хитро, едва не облизнувшись.
— О, неужто решила помочь мне сбежать? — он искренне удивился.
Все его знания об этой женщине кричали, что здесь есть подвох, двойное дно. Фрейя никогда ничего не делала просто так, и ее интерес к его скромной персоне должен был чем-то оправдываться. Но чем? Что она задумала? Или не только она?
Локи, конечно, был не против, но предпочитал знать, кто и зачем пытается вести здесь свою игру.
— Ты же понимаешь, что я не могу, — повинилась она, стыдливо опустив взгляд, но продолжая смотреть исподлобья, слегка улыбаясь одними кончиками губ. — Потому что если я попытаюсь, то окажусь в соседней камере… Или, быть может, даже в твоей…
В ее голосе сквозила ничем не прикрытая похоть — еще одна маска, коих у этой ведьмы было неисчислимое множество. В такие моменты она была олицетворением соблазна — страстная, доступная шлюха. Вот только это все было напускное, насквозь лживое.
Даже в постели Фрейя всегда играла, сейчас Локи это отчетливо понимал. Та же Мышка в своем неуемном смущении была естественней и желанней, чем эта холодная, не затрагивавшая нутра страстность ванахеймской принцессы.
Смотреть на нее было мерзко, и Локи с трудом удерживался, чтобы не показать своего отвращения.
— Или ты хочешь, чтобы кто-то другой грел тебе здесь постель? — лицо Фрейи превратилось в мраморную маску, не изменившись в выражении. Явный признак того, что девушка не могла совладать с лицом. — Только твоя новая подстилка не слишком уж торопится тебя ублажать. И приходить перестала…
— Сомневаюсь, что это тебя хоть как-то касается, — бросил Локи достаточно грубо, отворачиваясь.
Ему надоел этот театр — очевидно, что посетительница не собиралась говорить что-то стоящее. Пока истинные мотивы Фрейи были непонятны, и оттого казалось, что она тоже поддалась сантиментам, но верилось в это с трудом.
— Ох, тише, мой принц, — голос Фрейи источал сладкий яд. — А то я подумаю, что эта смертная слишком много для тебя значит…
Ярость, смешанная с презрением, накрыла Локи с головой, и он процедил, наклонившись к девушке настолько близко, насколько позволяла золотистая решетка:
— Мне нет никакого дела ни до этой смертной девки, ни до ее ублюдка… — проговорил он, оскалившись. — …ни до тебя. Убирайся!
Все наносное разом сошло с лица Фрейи, оставив голую ярость. Локи даже не думал, что ему удастся так легко сорвать ее маску.
Она собиралась было ответить, но тут со стороны входа раздался судорожный полувсхлип-полувздох. У самых дверей в темницы стояла настоящая Гермиона в сопровождении двух стражников, бросавших на Фрейю подозрительные и недовольные взгляды.
Мышка прикрыла глаза, блеснувшие слезами, но, когда раскрыла их, в них была сталь и крайняя степень решимости. Локи практически услышал, как рвутся между ними остатки связи.
Вскинув голову, Гермиона развернулась и двинулась обратно по коридору, прямо держа спину.
Стражники шагнули внутрь, прикрыв за собой дверь и выставив вперед свои энергетические копья, направляя их на Фрейю. Но вместо того, чтобы испугаться, она, усмехнувшись, спустилась со ступеней и шагнула к охране.
— Не думала, что твоя расплата будет настолько близка… — бросила она, хмыкнув, и позволила себя увести.

24 октября 2012 года, Лондон

Джейн, стараясь успокоиться, быстро пересекла парковку старого, заброшенного завода, довольно сильно оторвавшись от своих спутников. Жаль, что от себя так легко не сбежать.
На улице было промозгло и сыро, над городом нависали тяжелые, темные тучи, грозившие вот-вот разверзнуться на землю дождем. Холодный осенний ветер продувал до костей, заставляя дрожать и сильнее кутаться в теплое пальто и поправить на шее разболтавшийся шарф. Впрочем, мысли Джейн были далеки от погоды, хоть и казались такими же мрачными и безрадостными.
Вот как ее угораздило влюбиться в безумно красивого, но безответственного и жутко занятого инопланетянина? И не просто инопланетянина, а самого настоящего принца, будущего короля. Точнее, царя.
Вначале, полтора года назад, это казалось чем-то на самом деле нереальным, напоминавшим детские сказки, в которые она давно перестала верить. Тор был веселым, добрым и сильным, а также самоотверженным и чрезвычайно храбрым. Про божественную внешность же и говорить было нечего — самый настоящий Аполлон, Геракл, сошедший с древних гравюр.
Вот только сказка оборвалась, так и не успев начаться — Тору пришлось отправиться домой, пусть он и обещал вернуться.
Но только ни через неделю, ни через месяц, ни через полгода он не появился.
В чем дело? У Джейн не было ответов, и единственное, что приходило ей на ум, — что она была для бравого воина лишь временным развлечением, игрушкой, чтобы скрасить свое недолгое смертное существование.
Только, несмотря на обиду и жалость к себе, Фостер не переставала ждать, надеяться и искать. Она старалась убедить себя, что какие-либо объективные обстоятельства не давали Тору прийти к ней. Девушка отвлекала себя, как могла — поисками, исследованиями, работой на тайную всемирную организацию, внезапно заинтересовавшуюся ее исследованиями.
Да чем угодно, лишь бы только не вспоминать пронзительно-голубые глаза.
На самом деле, год пролетел довольно быстро, загруженная работой Джейн почти не замечала мелькавших один за другим дней. Исследования, конференции, засекреченные эксперименты…
За всей этой суматохой она пропустила появление Тора, но он будто совсем и не планировал с ней встречаться, хотя провел на Земле достаточно времени — пару дней так точно. Да и после периодически наведывался, но знать о себе не давал.
Она даже приехала сюда, в Лондон, где его в последний раз видели, но Громовержца и след простыл.
Быть может, он просто ее забыл? Вернулся в свою жизнь, к друзьям, развлечениям и заботам. Зачем ему какая-то смертная? Последняя надежда, что Тор помнит о ней, но просто не может навестить, таяла буквально на глазах, окуная Джейн в суровую реальность.
«Ты просто дура, Джейн», — говорила она себе раздраженно.
И решила, что с нее довольно. Надо двигаться дальше и перестать зацикливаться на человеке, который и думать о ней забыл.
Джейн даже решила с головой окунуться в новые отношения. Ричард был безумно милым, отзывчивым и понимающим — самый настоящий идеал, какого только можно найти на планете Земля, и, казалось, Фостер не могло так повезти.
Вот только какими бы достоинствами ни обладал мужчина, образ светловолосого красавчика совсем не отпускал ее, и вместо того, чтобы наслаждаться первым свиданием, Джейн понеслась навстречу неизвестности только потому, что здесь мог быть Тор.
Заброшенный завод по производству неизвестно чего погружал в еще бо́льшую мрачность, но, с другой стороны, Джейн была рада, что здесь настолько тихо и спокойно. Если они сейчас обнаружат что-либо интересное, у них будет возможность спокойно это изучить безо всяких конкурентов.
От размышлений ее отвлекла надоедливая глупая песенка, зазвучавшая из кармана.
— Как поменять рингтон, никто не знает? — вздохнула Джейн, ответив на звонок Дарси.
— Астрофизик с тремя высшими не знает, как сменить себе рингтон? — усмехнулась девушка, и пусть из-за расстояния между ними этой усмешки не было видно, она буквально сквозила в голосе.
— Зачем ты звонишь? — спросила Фостер чуть более раздраженно, чем нужно.
— Чтобы не орать. Стажер говорит, нам сюда.
Она указала в один из проходов между зданиями, который Джейн до этого пролетела, даже не обратив внимания.
— Йен, меня зовут Йен! — раздался в трубке приглушенный голос.
Они медленно обследовали пустые здания, зиявшие темными провалами окон, длинными трещинами и облупившейся краской. И, хоть и было лишь обеденное время, из-за туч над городом сгустились сумерки, и сейчас они придавали этому месту еще больше серости, навевая холодный, липкий страх.
Джейн отбросила от себя это иррациональное чувство — ученый она или кто? Монстров из детских страшилок не существует, это все сказки. Правда, никто не говорил, что здесь нет более реальных монстров, которых на самом деле надо бояться, — людей.
— Получить нож в спину во имя науки? — недовольно пробурчала Дарси, видимо, подумав о том же. Где-то из-за поворота донесся шорох, звук шагов и тихие перешептывания, и девушка тут же вскинула руки вверх. — Спокойно, мы американцы…
— В Англии мы не в почете… — кисло усмехнулась Джейн. Из-за угла выглянули любопытные мордашки, и она облегченно выдохнула: — Это дети.
Их было трое — два мальчика и девочка, всем по десять-двенадцать лет. Ухоженные, чистые, в приличной одежде — местная ребятня решила поискать приключений. Они сами испугались, увидев незнакомцев, подумали, что те из полиции, но Джейн заверила их, что они просто ученые и тоже пришли посмотреть на аномалию.
То, с какой легкостью маленький темнокожий мальчик поднял в воздух огромной многотонный грузовик, повергло Фостер и ее спутников в шок. Невероятно!
А когда ребята им показали пространственное искажение, в котором то исчезали, то появлялись предметы, Джейн поняла, что они наткнулись на самую настоящую золотую жилу. Лишь бы никто другой не просек о ней, а то с того же Щ.И.Т.а сталось бы выгнать ее отсюда взашей…
— Последний раз такой всплеск был… тогда… — Фостер неверяще изучала измерительные приборы.
— В Нью-Мексико, — подтвердила Дарси. Именно тогда они впервые встретили Тора, возле такой же аномалии.
Сигнал о всплеске энергии шел откуда-то из коридоров, и Джейн, не раздумывая, бросилась туда.
— Ничего не трогать! — крикнула она помощникам и скрылась за дверью.
Петляя по коридорам и постоянно попадая в тупики с закрытыми дверьми, Джейн наконец-то добралась до места, обозначенного на приборе, и замерла в недоумении. Это был такой же простой коридор, ничем не отличавшийся от десятка других, которые Фостер уже прошла, добираясь сюда: ни Тора, ни других асгардцев, ни вообще чего бы то ни было подозрительного. Пустота и заброшенность.
Джейн сделала несколько неуверенных шагов, и вдруг на нее налетел особо сильный порыв ветра, которому просто неоткуда было здесь взяться — окно казалось целым, а двери были закрытыми. Да и вообще сложно было представить, чтобы такой порыв, сильнее ураганного, мог возникнуть в замкнутом помещении. Джейн протащило пару ярдов по полу и выбросило в непонятное место.
Просторная пещера, потолок которой исчезал в темноте, сырость и мгла. Фостер неуверенно осмотрелась и позвала наугад:
— Дарси!
Джейн искренне сомневалась, что подруга услышит. Что-то подсказывало, что она уже не на Земле, слишком уж нереальной была картинка.
Поднявшись на ноги, она осмотрелась. Прямо перед ней через бездонную пропасть был перекинут каменный мост, тонкий и казавшийся хрупким. Посередине моста возвышалось какое-то непонятное сооружение, колонна, исписанная странными узорами. Именно от колонны исходил приглушенный, красноватый свет, заполонивший здесь все, и Джейн сделала неуверенный шаг вперед. Нечто звало ее подойти, манило, и Фостер не нашла в себе силы сопротивляться, шагнув на мост, к которому и на милю бы не подошла в какой-то другой ситуации. Но сейчас страха не было, он будто был вытеснен этим не доступным уху зовом.
Наклонившись к щели между двумя блоками, Джейн увидела клубившийся внутри колонны кроваво-красный туман. Ветра не было, но тот завихрялся и казался живым.
Невольно, сама того не желая, Джейн протянула руку и успела заметить, как туман рванул к ней, поглощая в красный пурпур…
Очнувшись, Фостер обнаружила себя в том же коридоре, из которого ее утянул порыв ветра. Что произошло? Быть может, и пещера, и странный туман ей привиделись, а на самом деле она просто упала и потеряла сознание? Это казалось более правдоподобным, чем все другие мысли и идеи.
Впрочем, размышления могли и подождать, надо было найти Дарси и показать ей это место. Принести приборы, провести измерения…
С трудом поднявшись, Джейн поплелась туда, где оставила свою ассистентку. Голова нещадно раскалывалась, отдаваясь резкой болью при каждом шаге, а ноги казались ватными и словно чужими. А еще жутко болела рука, но Фостер осмотрев предплечье, ничего не увидела. Возможно, ударилась при падении?
На обратном пути Джейн едва не заблудилась, но таки смогла найти дорогу к той лестничной площадке, где оставила стажеров в компании ребят. Только сейчас там было совершенно пусто.
Дарси нашлась на улице, у самого въезда на завод. Она, нахмурившись, стояла у черной машины, и если бы они были в Америке, Джейн бы руку дала на отсечение, что это — федералы…
То тут, то там мелькали люди в строгих черных костюмах. Дюжина, если не больше.
Английские федералы? Фостер не была уверена, как здесь это называется, хотя и предполагала, что подобная служба должна была существовать.
— Джейн! — лицо Дарси тут же просветлело, стоило ей увидеть свою начальницу. Она бросилась к Джейн, будто не веря, что это и правда она. — Где тебя носило?
— Надеюсь, это не ты вызвала этих ребят, — прошипела Фостер недовольно.
— Джейн… — попыталась оправдаться Дарси, но Джейн не собиралась ее слушать.
— Уже завтра ЩИТ здесь все опечатает — и пиши пропало!
— Джейн!
— У нас стабильная гравитационная аномалия, неограниченный доступ, из конкурентов — кучка подростков…
— Джейн! — Дарси не выдержала такого грубого игнорирования и бесцеремонно встряхнула ее за плечи. — Тебя не было пять часов!
— Сколько? — опешила Джейн, отшагнув от вцепившейся в нее ассистентки.
— Пять! — повторила Дарси. — И я даже не знаю, откуда появились эти ребята. Приехали на своих машинах, представились какой-то Британской правительственной организацией, пытались нас прогнать… Я сказала, что ты пропала, они искали тебя, но не нашли. Где ты была?
— Там, — Фостер махнула на то здание, где они были до этого, но Дарси отрицательно закачала головой.
— Эти парни прочесали все здание дважды, Джейн, тебя там не было.
Джейн нечего было сказать. Она до сих пор пребывала в шоке — неужели все это время она была в той непонятной пещере? Пространственные разрывы настолько нестабильны? И почему ее в него буквально затянуло? Что вообще произошло?
Черт! Одни вопросы и никаких ответов.
— Мисс Фостер? — к ним подошел один из маячивших поблизости мужчин в черном костюме. Он был невысок и довольно худ, с темными, аккуратно зачесанными назад волосами и довольно простым, ничем не примечательным и практически незапоминающимся лицом. Признаться, Фостер сомневалась, что сможет в случае чего отличить его от остальных. — Меня зовут Джонатан Грей, я начальник Отдела Тайн Секретного Департамента Министерства внутренних дел Великобритании. Вы знаете, что нарушили закон, проникнув на частную территорию?
Он довольно быстро и уверенно распахнул перед ней удостоверение, но она не успела заметить ровным счетом ничего. Разве только большую букву «М» на печати.
— Да, я… — настала очередь Джейн оправдываться. Последнее, о чем она думала, проникая на завод, что этим нарушает какой-то там закон. Господи, да это же стабильная гравитационно-пространственная аномалия! К чертям законы!
— Вы можете сказать, где были? — оборвал ее мистер Грей. — Мы искали вас по всему заводу несколько часов, но так и не нашли.
— Я… — на этот раз Джейн прервалась сама. Вот как объяснить, где она была, если она сама этого не знает?
— Хм… Ясно… — нахмурился мужчина, так и не дождавшись ответов. Его окликнул кто-то из своих, и он, окинув Фостер нечитаемым взглядом, бросил: — Никуда не уходите, можете подождать в машине. Нам с вами нужно будет обстоятельно побеседовать. И, будьте добры, не делайте глупостей. Сбежите — мы вас найдем и уже не будем столь любезны.
Угроза повисла в воздухе, и, передернувшись, Джейн вместе с Дарси двинулась к машине, в которую уже забрался Йен, не желавший, видимо, мокнуть под начавшим накрапывать дождем.
— Какие-то странные они, — буркнула Дарси негромко, оглядываясь, чтобы ее не слышал никто посторонний.
— Чем это странные? — спросила Фостер. Федералы и федералы. Чтоб их.
— Не знаю, просто странные. Хотя нет, знаю. Я через окна видела вспышки и какой-то свет, но когда они выходят на улицу — у них в руках ничего нет. Что это за приборы, которые можно спрятать в кармане?
И правда непонятно. Тот же фазометр, например, размером с тостер. Такой не спрячешь в рукаве или кармане. Чем высокоточнее и сложнее прибор — тем он крупнее, хотя, кто их знает, эти правительственные организации и их оснащение. Это она, Джейн, многие свои приборы собирала сама, фактически «на коленке», да и ее никогда особо не волновали габариты оборудования, главное, чтобы оно было функционально.
Но это все было неважно. Главным сейчас для Джейн было разобраться с собственным состоянием и выяснить, где она пропадала целых пять часов.
Дождь внезапно начал расходиться все сильнее, крупные, тяжелые капли разбивались об асфальт, собираясь в стремительно растущие лужи… Но, что самое странное, вокруг машины не упало ни капли. Даже мелкая морось — и то прекратила долетать.
— Что за?... — пораженно проговорила Дарси, протягивая руку чуть в сторону, и та тут же намокла под ужасным ливнем.
Сердце болезненно сжалось от загоревшейся в нем надежды, но Джейн лишь раздраженно отмахнулась. Она что, до конца дней будет ждать и надеяться, живя от ливня к ливню, от грозы к грозе?
Но, тем не менее, Джейн стала невольно озираться по сторонам, и, как оказалось, в этот раз надежда была не беспочвенной. Чуть в стороне, между двумя контейнерами стоял Тор во всем своем божественном великолепии.
— Да ладно? — удивленно воскликнула Дарси, услышав рваный вздох Фостер и проследив за ее взглядом.
Джейн сделала несколько медленных шагов на негнущихся ногах, совершенно забыв о приказе непонятного мистера Грея, а потом едва не побежала, безумно торопясь и будто опасаясь, что если сейчас не успеет, то все, Тор растает, будто предутренний туман.
Но нет, мужчина продолжал стоять на месте, улыбаясь, и эта самая улыбка заставляла сердце заходиться в бешеном ритме от радости и одновременно вызывала жуткую, до зубовного скрежета злость. И пока Джейн не знала, что в ней преобладало.
— Джейн! — радостно воскликнул он, делая вперед несколько шагов и раскрывая для Фостер свои объятия.
И именно это его поведение, будто ничего не произошло, будто не прошло целых полтора года с последней встречи, и решило все дело. Поэтому, вместо того чтобы рухнуть в предложенные объятия, Джейн залепила Громовержцу сильную пощечину, вложив в нее всю злость и обиду, снедавшую ее это время.
— Джейн! — снова воскликнул он, но уже как-то неуверенно и виновато.
— Что «Джейн»? Еще скажи, что не заслужил! Куда ты пропал?!
— Я куда пропал? — Тор удивленно смотрел на нее, только сейчас убрав ладонь с щеки. Фостер не обольщалась — вряд ли ему было слишком уж больно. Просто обидно. — Это ты куда пропала? Хаймдалл тебя не видел…
Осознание, что все это время он следил о ней, помнил, мгновенно выжгло всю ярость, оставив вместо себя лишь обиду и непонимание. Если он не забыл, то почему?..
— Я-то здесь, где ты меня бросил, — она усердно старалась не шмыгнуть носом. — Я ждала, ждала, потом — рыдала, потом отправилась на поиски… Ты же вернуться обещал!
Тор прикрыл глаза, и Джейн только сейчас заметила, насколько он выглядит уставшим: осунувшийся, с залегшими под глазами тенями. События последних лет оставили на мужчине свой неизгладимый след, он, будучи смертным, и то выглядел бодрее и здоровее. Переживания и душевные терзания отражались мрачностью и серьезностью во взгляде, и казалось, что ноша, которую Тор взвалил на свои плечи, была для него неприподъемна.
— Знаю, — выдохнул он устало и распахнул глаза. — Но Радужный мост был разрушен, Девять миров погрузились в хаос, повсюду, куда ни глянь, войны, набеги мародеров, я должен был с этим покончить!
— Сочиняешь складно, даже за душу берет, — Фостер поджала губы, борясь с желанием прижаться к нему, поддержать, заверить, что все хорошо, вот только было одно «но»: — Но я в новостях тебя видела, ты был в Нью-Йорке, в Лондоне…
Тор виновато опустил взгляд, положив ладони ей на плечи.
— Прости меня, Джейн… Я должен был прийти, дать о себе знать, но…
Внутри у Джейн все похолодело, ей живо представилось, что Тор сейчас парой слов подтвердит все страхи, снедавшие ее в последние полтора года. Что она была лишь ничего не значащим увлечением…
— Как только я вернулся в Асгард, я понял, что одно мое присутствие рядом с тобой для тебя опасно. Я хотел уберечь тебя от угроз из моего мира, думал, что, если буду сторониться тебя — ты будешь в безопасности. Но не стоило, я был глупцом… Теперь я понимаю, судьба свела нас не зря. Джейн, не знаю, что с тобой произошло, но уверен в одном…
Его ладонь легла на ее щеку, и все посторонние мысли разом вылетели из головы. Аномалия, собственное необъяснимое исчезновение, пристальное внимание членов очередной непонятной организации — все это стало для нее совершенно неважным. Были лишь Тор и его ласковый взгляд .
— В чем?.. — переспросила Джейн, хотя ее особо не волновали его слова.
— В одном… — он смотрел на ее губы и казался слишком дезориентированным, чтобы вести осмысленную беседу.
— Так в чем?..
— Что «в чем»?..
— Что…
Нить разговора совсем потерялась, потому что их губы были слишком близко, всего лишь одно неуловимое движение — и Джейн бы пропала окончательно. Но тут из-за спины раздался жизнерадостный голос Дарси, и им пришлось резко отпрянуть друг от друга. Смешно, застали, будто школьников на переменке…
— Привет! — воскликнула девушка, обращаясь к Тору. — Твоих рук дело?
Она ткнула пальцем в изливающееся дождем небо. Только сейчас Фостер обратила внимание, что Дарси была вся сырая — похоже, защита от дождя действовала на одну Джейн и покинула ассистентку вместе с начальницей.
Дождь, до этого ливший как из ведра, резко прекратился.
— Мы, вообще-то, немного заняты, — буркнула Джейн, недовольная тем, что их прервали на самом интересном месте.
— А нас, вообще-то, сейчас арестуют… — сарказм в голосе Дарси был неплохо скрыт за беззаботностью, но Фостер, неплохо ее изучившая, видела девушку практически насквозь.
Оглянувшись на машину спецслужб, Джейн увидела, что тот самый мистер Грей торопливым шагом идет к ним, с подозрением разглядывая Тора.
— Я сейчас! — сказала Джейн и почти бегом бросилась навстречу мужчине. Ей отчаянно не хотелось, чтобы он сейчас разговаривал с Тором. Кто знает, чего ожидать от этих людей при встрече с инопланетянином? Фостер невольно вспоминала о Зоне 51 и других закрытых объектах, и пусть, конечно, Тор не был безобидным и мог за себя постоять, Джейн не хотела, чтобы ему приходилось это делать.
— Простите! — выкрикнула она, извиняясь, что нарушила прямой приказ.
— Мисс Фостер, я просил вас подождать в машине, — бросил ей мистер Грей, подойдя ближе, но он, похоже, даже и не думал останавливаться. Очевидно, что его целью являлась не она, а Тор.
— Подождите! — Джейн постаралась его остановить, как-то отвлечь, но он даже не обратил на нее никакого внимания, пройдя мимо.
— Не ожидал вас здесь увидеть, мистер Одинсон! — воскликнул мистер Грей не очень-то радостно.
— Я вас знаю? — Тор заметно напрягся. Он переводил взгляд с мужчины на Джейн и обратно, видимо, пытаясь понять, что происходит.
— Нет, — в голосе мистера Грея звучала насмешка. — Меня зовут Джонатан Грей, и я к вам по делу мисс Грейнджер.
— Кого?
Внезапно сбоку от Джейн раздался хлопок и в паре ярдов от нее прямо из воздуха возник мужчина лет двадцати пяти. Он был невысок, широкоплеч, хотя и смотрелся на фоне того же Тора сущим доходягой. Но в то же время от него исходило ощущение какой-то внутренней силы, и даже немного нелепые круглые очки его совершенно не портили. Короткие черные волосы, теплый темно-зеленый свитер и черные шерстяные брюки делали мужчину похожим на какого-то очень молодого профессора или преподавателя, но, приглядевшись получше, Джейн поняла, что ошиблась. Мимика, собранность во взгляде и движениях выдавали в нем если не военного, то полицейского в гражданском. А может, это еще один агент?..
Новоявленный мужчина оглянулся по сторонам, заметил Тора и двинулся было к нему, но тут снова заметил Джейн и ее ошарашенный, недоуменный взгляд. Черт, не каждый день рядом с тобой из ниоткуда возникают люди! Впрочем, это не самое большое потрясение, которое она испытывала в жизни, но все же…
Он тут же направил на Фостер длинную тонкую палочку, как будто какое-то оружие, но его остановил окрик мистера Грея:
— Поттер, пока не трогай маглу! Она владеет важной информацией.
Названный Поттером убрал палочку и подошел к Тору и мистеру Грею. Кстати, Дарси, которая пряталась за широкой спиной Громовержца, ни у кого не вызывала недовольства или каких-то подозрений. Похоже, ее совсем не заметили.
— Сын Поттеров? — Тор, видимо, появившегося мужчину знал лично.
— Рад вас видеть, мистер Одинсон, — вежливо поздоровался он. Его голос был довольно мягким и негромким и неплохо вязался с обликом, потому что это явно была обманчивая мягкость. — Как она?
— С ней все в порядке, — на губах Тора мелькнула легкая улыбка, и Джейн невольно задумалась о том, кто такая эта «она».
— Я бы хотел лично в этом удостовериться, — с нажимом проговорил Поттер, и Тор тут же нахмурился.
— Это невозможно.
— Тогда с чего бы мне… — начал было мужчина, но мистер Грей резко его оборвал:
— Я не думаю, что здесь — самое лучшее место для выяснения отношений. Мои люди уже занялись изучением аномалии, и мы им будем только мешать. Неподалеку есть хорошее место, чтобы все обсудить. Надеюсь, вы не против, мистер Одинсон?
Черт! Опять у нее из под носа уводят золотую жилу!
Тор бросил на Джейн полный сомнений взгляд, по всей видимости, собираясь отказаться. Но Фостер уже давно поняла, что если такие вот люди спрашивают твоего разрешения, это совсем не значит, что у тебя есть выбор. Так, лишь иллюзия, чтобы не чувствовать себя загнанным в угол.
Мистер Грей поймал этот взгляд Громовержца и даже слегка улыбнулся.
— О, мисс Фостер пойдет с нами, она еще не ответила на некоторые мои вопросы.
— Только отпустите моих стажеров, — процедила Джейн недовольно.
Этот мистер Грей ей совершенно не нравился. Слишком неприметный и мутный, какой-то… непонятный. От него по телу бегали крупные мурашки.
— Конечно, — он снова улыбнулся, а у Джейн вдруг родилась ассоциация с главарем мафии. Тот тоже мог обещать отпустить, но вместо этого убить, а потом сказать: «Как я и обещал, он абсолютно свободен!».
Мистер Грей первый двинулся в сторону машины, и Фостер невольно сделала от него шаг в сторону, но мужчина поймал ее за локоть — вполне безобидное прикосновение, просто «вежливая» попытка проводить до машины, но Джейн совершенно не хотелось, чтобы этот человек касался ее. Она даже дернулась, чтобы вытащить руку, но вдруг грудь обдало жаром, а глаза застлал кровавый пурпур. Фостер скорее ощутила, чем увидела, как от нее во все стороны расходится волна обжигающе горячего воздуха.
Оказалось, она даже потеряла сознание, потому что пришла в себя лежащей на мокром асфальте. Над Джейн на фоне пасмурно серого неба плыло обеспокоенное лицо Тора, где-то вне поля зрения, будто через толщу воды, слышались голоса Поттера и Дарси.
— Джейн! Джейн! Ты цела? — так же глухо спросил Тор, и она с трудом сосредоточила на нем свое внимание.
Но в течение нескольких секунд все стало понемногу проходить, и лишь легкая головная боль и онемение в правой руке говорили о том, что что-то вообще произошло.
Над Джейн склонился мистер Грей с такой же, как у Поттера, палочкой в руках. Этой палочкой он начал выводить над ней какие-то замысловатые пассы, что-то бубня себе под нос.
— Очень интересно, — протянул мужчина и поднялся на ноги. — Нам надо забрать ее к себе в отдел — я впервые сталкиваюсь с подобным.
— Она отправится со мной, — в голосе Тора была сталь и раскаты грома. Джейн впервые видела его таким — собранным, каким-то злым и непередаваемо опасным. Но, в сущности, что она о нем знала?
Громовержец легко подхватил ее на руки, будто она ничего не весила, и Фостер позволила себе на пару мгновений прислониться к его плечу головой, ощущая практически неизведанное прежде чувство защищенности.
— То, что с ней произошло, может быть опасным, и мы… — мистер Грей постарался возразить, но Тор резко прервал его, почти прорычав:
— Она отправится со мной! — и добавил уже спокойнее: — Асгардские лекари смогут ее вылечить.
Он и мистер Грей какое-то время мерились взглядами, но Тор, в итоге победил. Он поднял наверх руку, и до Джейн только сейчас дошло, что он на самом деле задумал.
— Тор! — хотела возразить она.
Все, что Фостер читала об Асгарде, все, что слышала от самого Тора, вполне прозрачно намекало, что таким, как она, там не место. Нет, посмотреть на удивительные, неизведанные земли хотелось нестерпимо, но чтобы вот так вот… Мог ли Тор так легко провести к себе домой кого угодно? Да, он, конечно, не подросток, чтобы спрашивать у родителей разрешения привести гостей, но они и не в соседний дом отправлялись. На другую планету, на секундочку.
— Мистер Одинсон! — воскликнул Поттер практически одновременно с ней.
Тор перевел на него свой взгляд.
— Мне нечего больше добавить, сын Поттеров. Твоя подруга в порядке и вполне здравствует. Если я обещал защитить — я защищу.
Парень хотел что-то еще возразить, но Громовержец не дал, просто сказав:
— Хаймдалл, открывай!
Сразу же вокруг них заполыхали разноцветные радужные всполохи, и Джейн ощутила, что ее вместе с Тором куда-то несет сквозь пространство, будто по огромной трубе, как в аквапарке, только не вниз, а вверх.
Несколько минут подобного веселья, и они уже вышли из золоченой арки в куполообразное круглое помещение, блестевшее золотом, куда только ни глянь.
Тор опустил Джейн на ноги, и она слегка пошатнулась, не удержав равновесия. Голова все еще кружилась от мельтешения разноцветных огней перед глазами.
— Вот это аттракцион! — сказала она, ошарашенно улыбаясь и стараясь углядеть как можно больше. Кто знает, возможно, у нее больше никогда не представится такой возможности… И практически сразу взгляд Джейн наткнулся на высокого, как Тор, темнокожего мужчину в золотых доспехах и рогатом шлеме. — Здрасьте.
Мужчина посмотрел на нее строгим и немного напряженным взглядом, но в итоге его губы расплылись в легкой улыбке.
— С прибытием в Асгард, — сказал он, непонятно к кому обращаясь — то ли к самой Фостер, то ли к принцу.
— Хаймдалл, это леди Джейн Фостер, — представил ее Тор, и Джейн невольно зарделась. Уже здесь, у самого порога, она уже ощущала себя не совсем к месту. Будто Золушку пустили во дворец не в подаренном крестной наряде, а в ее привычных лохмотьях. — Джейн, это Хаймдалл, Хранитель Радужных врат.
— Очень приятно, — выдавила из себя Джейн, не зная, то ли поклониться, то ли протянуть руку для рукопожатия…
Но мужчина сам лишь кивнул, продолжая улыбаться.
Долго задерживаться они не стали и сразу отправились в город, который с первых же секунд покорил Джейн своим великолепием. Она, не стесняясь, разглядывала светлые дома с золочеными крышами, больше напоминавшие роскошные особняки; заглядывала в каждую попадающуюся на пути узкую улочку; не могла оторвать взгляда от красно-желто-зеленой пестроты садов.
— Куда ты меня ведешь? — спросила Фостер у Тора, пока они шли по длинной, широкой улице, начавшейся у самых Радужных врат.
— Во дворец, — он натянуто улыбнулся, продолжая тащить свою спутницу едва ли не на буксире, но, если бы не это, она бы из-за простого любопытства давно сбилась с пути и затерялась здесь в переплетении дорог и мостов. И это несмотря на то, что до дворца вел один прямой и ровный путь. — К дворцовым лекарям. Они — настоящие мастера и могут вылечить любую хворь на два счета.
Мысль о произошедшем на Земле заставила Джейн помрачнеть. Она сама не очень понимала, что же такое с ней случилось, и ей безумно хотелось узнать ответ. Возможно, местные врачи смогут пролить свет на эту проблему.
Тем временем прямо перед Джейн выросла громада дворца. Нет, она видела его еще издали, но прежде он казался очень далеким, будто до него еще мили пути, и вдруг — дома расступились, открывая взору широкую площадь, отделенную от остального города искусственным рвом, который, на поверку, просто открывал водам реки путь на поверхность.
— Пойдем, — усмехнулся Тор, ему явно нравилась реакция Фостер на собственный дом.
Еще бы, такого на Земле ведь нигде не увидишь, хоть там достаточно много прекрасных мест.
Тор привел ее по бесконечным коридорам в большой светлый зал, уставленный двумя десятками кроватей — местный лазарет. Потолок в виде стеклянного купола, как в оранжерее, пропускал много света, стены здесь тоже были белые, с золотистой вязью каких-то знаков по периметру. Здесь даже, казалось, дышать было легче.
Но задерживаться в лазарете они не стали, пройдя его насквозь под любопытными взглядами двух молоденьких девушек в одинаковых скромных сиреневых платьях, больше похожих на униформу. Служанки или медсестры…
На другой стороне зала была просторная золотистая, как и везде, дверь, которая вела в длинный коридор, оканчивающийся такими же дверями, за которыми оказался просторный, но довольно темный кабинет без всяких окон. Он больше напоминал хижину старой бабки-колдуньи из детских сказок, чем кабинет врача: какие-то колбы, реторты, разные фиалы и многочисленные травы, развешенные под потолком… Вот только женщина, поднявшаяся из-за стола, освещенного одной только лампой, вряд ли могла быть кем-то, кроме целителя.
Высокой и светловолосой, как и многие Асгардцы, лет пятидесяти на вид, со строгим лицом, островатым носом, вновь напомнившим Джейн ведьм из сказок, и колючим, холодным взглядом. Она была одета в такое же платье, что и две девушки в лазарете, но более темного цвета.
— Только не говорите, мой принц, что кто-то из ваших друзей снова пострадал… — строго произнесла женщина, и Фостер едва поборола детское желание спрятаться за широкой спиной Тора, потому что целительница доверия не внушала.
— Нет, Инга, но мне нужна твоя помощь, — ответил тем временем Тор и вывел Джейн вперед, крепко держа за руки и даря тем самым свою поддержку. — Эта девушка больна какой-то неведомой мне хворью, и я бы хотел…
— А царь знает? — оборвала его женщина строго, смерив Фостер беглым, надменным взглядом.
— Нет, но…
— Вы понимаете, мой принц, что…
— Я все понимаю! — прикрикнул Тор, видимо, устав от пререканий, и целительница недовольно поджала губы. — Просто осмотри ее!
И вновь это сражение взглядами, но, в итоге, женщина сдалась, тяжело вздохнув.
— Хорошо, идемте, — она махнула на двери и вышла вместе с посетителями.
— Спасибо, Инга, — улыбнулся ей Тор как-то несмело. — И я поговорю с отцом, так что…
Но женщина не стала его слушать, лишь махнув рукой. Она повела их по коридору к одной из многочисленных дверей и вошла, молчаливо приказав следовать за собой, и Джейн оказалась в еще одной темной комнате, посередине которой стоял длинный широкий стол.
— Ложись, — хлестко бросила Инга, не дав Фостер даже толком осмотреться.
Женщина махнула в сторону стола. Джейн неуверенно подошла к нему, обнаружив с одной стороны небольшую подставку, и послушно забралась наверх, стараясь удобнее улечься на жестком ложе. Откуда-то из полутьмы вышли те две девушки, что были в лазарете, и тут же ринулись помогать начальнице.
— Лежи тихо, — снова приказ.
Инга будто бы что-то нажала под столешницей, и над Джейн заиграли золотистые линии, которые целительница начала двигать руками, будто они были материальны.
Фостер не верила своим глазам. Почти сразу она догадалась, что это, только… кто бы мог подумать? Квантовый электромагнитный генератор!
Пока Джейн мысленно и не очень восторгалась этим чудом внеземной техники, почему-то названным Горнилом Душ, Инга колдовала над золотистой проекцией тела, пытаясь понять, что же за недуг овладел Фостер.
Джейн так увлеклась своими мыслями о возможностях аппарата, что даже не сразу заметила, как кто-то еще вошел в комнату, и лишь громогласный, властный и холодный голос заставил всех вздрогнуть.
— Мои слова — лишь шум, что ты пропустил их мимо ушей? — вошедшим оказался пожилой мужчина с длинными седыми волосами и бородой. На нем были золотистые доспехи и красная, как и у Тора, накидка. Взгляд светло-синих глаз пронзал острее, чем меч. — Недостаточно было одной смертной, так ты привел вторую?
— Она больна! — Тор сделал несколько шагов по направлению к мужчине, вслед за которым в комнату вошли двое стражников в одинаковой броне. Но сейчас Фостер больше волновало не присутствие в комнате вооруженных людей, а то, что Тор, оказывается, уже успел кого-то сюда притащить.
— Она из смертных! — пренебрежение в голосе мужчины не услышал бы только глухой. Что, здесь не слышали, что такое «толерантность»? — Для коих болеть — в порядке вещей.
— Наши лекари могут ее исцелить! — продолжал упорствовать Тор, но собеседник оставался глух к его доводам и неприкрытой мольбе в голосе.
— Нашим лекарям и без нее есть чем заняться! — мужчина повысил голос, и даже по изображению на квантовом генераторе пошли помехи от какой-то неведомой силы, которой Джейн не могла найти объяснения. — Ей не место в Асгарде! Не более, чем козе за праздничным столом!
Она хотела возмутиться, спросить, кто это такой, что разговаривает с принцем в таком тоне, и тут до нее дошло, что она знает ответ. Статность, сила, закрытый золотистой нашлепкой глаз, возможность говорить с наследником престола в грубой форме — все это делало все догадки очевидными.
Один. «Всеотец».
Удивительно, что Джейн поняла это далеко не сразу… Может, все дело было в том, что и из книг, и по прежним рассказам Тора она представляла царя Асгарда немного другим. Справедливым, милосердным… Человечным.
Перед ней же была холодная статуя с обликом человека — жесткий, бескомпромиссный правитель, что не остановится ни перед чем ради достижения своих целей.
— Отец, но она… — начал Тор, подтверждая догадку Джейн, но Один его резко прервал:
— Я знаю, кто она. Джейн Фостер.
Она вздрогнула, хотя не была уверена, что он обратился именно к ней, а не просто назвал имя.
— В нее что-то вселилось! Что-то, мне неведомое!
— В ее мире полно врачевателей и докторов, это — их дело! — отрезал Один и приказал: — Стража! Вернуть ее в Мидгард.
Стражники, пришедшие вместе с царем, шагнули к Джейн.
— Ее лучше не… — попытался предупредить их Тор, рванув наперерез, но ладонь одного из стражников уже болезненно схватила ее за локоть, отчего новый приступ расшвырял всех собравшихся к стенам. Остались стоять разве что Тор и Один, но и их знатно покачнуло.
— …трогать! — закончил Громовержец и подбежал к Фостер, которая на этот раз хотя бы не потеряла сознание. Да и голова болела заметно меньше. — Джейн, ты как?
— Нормально… — пробормотала она, ощущая накатившую слабость. Перед глазами плясали кроваво-красные круги.
Подошедший Один осмотрел Джейн цепким взглядом и провел по ее руке, не касаясь. Нечто красное и будто живое шевелилось под кожей, растекаясь вместе с кровью по венам.
— Это невозможно! — нахмурился царь, похоже, догадываясь о причине «недуга».
— Зараза ее… защищает? — спросила возникшая рядом Инга.
— Нет, не ее, а себя, — проговорил Один медленно, будто задумавшись. — Пойдемте…
И, никого не дожидаясь, он вышел из комнаты. Тор помог Джейн спуститься с помоста, и они поспешили за царем, который в сопровождении стражи уже выходил из лазарета.
Довольно долгое, почти десятиминутное петляние по коридорам и лестницам в полном молчании привело их к очередным золоченым дверям. Стража тут же раскрыла двери, и Джейн смогла рассмотреть длинные ряды полок, заставленных книгами. Библиотека.
В помещении оказалось довольно светло, несмотря на то, что потолок был почти черен. Когда Фостер подняла взгляд, она едва не ахнула — казалось, что крыши и нет вовсе, потому что над ней простирался бескрайний космос с девятью кружащими в нем «галактиками».
— Девять миров Иггдрасиля, — шепнул ей Тор, заметив по-детски восторженный взгляд. Это было безумно красиво.
Тем временем Один подошел к одному из стеллажей и взял с полки книгу в золоченой оправе. Сколько же в Асгарде золота?..
— Существуют реликвии, что старше самой Вселенной… — вдруг начал мужчина, и Джейн вся обратилась в слух. — В твоих жилах как раз одна из таких. Девять миров — не вечные. Был у них рассвет, будет и закат. Но еще до рассвета темные силы — темные эльфы — властвовали безраздельно и неоспоримо…
Картинки, что показывал царь, двигались, и Фостер казалось, что она смотрит какой-то жуткий мультфильм.
— Порождения вечной ночи, темные эльфы, крадут у нас свет… — негромко проговорил Тор. — Я помню эти сказки, нам их мама рассказывала.
— Их предводитель, Малекит, из тьмы извлек оружие, названное Эфиром, — на картинке возникло бледнокожее человекоподобное существо с белыми волосами и красными, как кровь, глазами. — В отличие от других камнеподобных реликтов, Эфир — текуч и изменчив, превращает материю в антиматерию, вселяется в живые тела, питаясь их жизненной силой. Малекит хотел с его помощью обратить время вспять, повергнуть Вселенную во тьму. Многие века лилась кровь, однако мой отец, Бёр, одержал победу. И воцарился мир на тысячи и тысячи лет.
— Как ему это удалось? — спросила Джейн, когда Один прервался.
— Он всех убил, — ответил он с нечитаемым взглядом.
— Ты уверен? — нахмурился Тор. — Эфир тоже якобы уничтожен, но все-таки он здесь.
— Эльфы истреблены, — отрезал Один непримиримо, хотя Джейн не понимала, как можно быть настолько уверенным в собственной правоте.
Фостер старалась осмыслить все, что только что услышала. «Питаясь жизненной силой…» Значит, эта дрянь, что проникла в ее тело, будет медленно, а может, и не очень, сжирать ее, пока Джейн не умрет. Так себе перспектива для человека, строившего грандиозные планы на дальнейшую жизнь. Не для того она получала три высших образования, все свое время отдавала астрофизике, чтобы умереть на чужой планете в самом расцвете лет. Нет уж!
— А в вашей книге не написано, как извлечь из меня этот самый Эфир? — поинтересовалась Фостер, но ответ ей не слишком-то пришелся по душе.
— Нет, сожалею… — произнес Один, но Джейн не слышала ни капли сожаления в его голосе. Так, просто вежливость. — Ты можешь оставаться в Асгарде какое-то время. Тор, устрой ее как подобает.
Тор кивнул и даже позволил себе легкую улыбку — радовался, что они могут побыть вместе. Вот только Джейн не очень нравилась формулировка «какое-то время». В голове скреблась неприятная мысль, что ее просто оставили здесь умирать, как в дорогостоящем хосписе…
Один вышел и забрал с собой стражу, оставив Фостер наедине с Тором, который практически сразу перестал улыбаться, и его лицо отразило крайнюю степень мрачной решимости.
— Тор… — проговорила Джейн, делая к нему шаг.
— Джейн, — он взял ее ладони в свои и притянул к себе ближе, укрывая девушку в объятиях от всех невзгод окружающего мира. Интересно, почему на него не действовал этот Эфир? Или, быть может, дело в ее собственном ощущении от прикосновения, потому что каждый раз, как эта чертова сила срабатывала, Джейн чувствовала стойкое отвращение или испуг, сейчас же близость Тора была вполне желанной и не могла нанести никакого вреда.
— Джейн, — повторил он, коснувшись ладонью ее щеки. — Мы обязательно что-нибудь придумаем. Я ни за что не позволю тебе пострадать.
— Я знаю, — улыбнулась Джейн, твердо уверенная, что они справятся. Черт, они должны справиться, потому что не может все кончится вот так, когда она только-только получила то, что хотела.
Тор наклонился к ней, чтобы поцеловать, и Джейн сама подалась вперед, обхватив его за шею, но вдруг где-то в глубине библиотеки что-то упало, а затем послышался приглушенный возглас:
— Мордред!
— Кто здесь? — крикнул Тор, и из-за одного из дальних стеллажей выглянуло худое девичье лицо, обрамленное темными кудряшками. — Гермиона?
— Простите, что помешала, — покрасневшее лицо девушки явно говорило о том, что она видела и слышала многое. — Здравствуй, Тор!
— Гермиона! — Громовержец расплылся в радостной улыбке, а Джейн невольно ощутила укол ревности. — Ты где пропадала эти дни?
Девушка окончательно выскользнула из-за прикрывавшего ее стеллажа, и Джейн, наконец, смогла ее полностью оценить: невысокая, почти одного с Фостер роста, болезненно худая, с аристократически светлой кожей и копной каштановых кудрей, убранных в красивую прическу. На ней было темно-синее роскошное бархатное платье, переливающееся золотой вышивкой и совершенно не скрывающее беременности. Незнакомка была красивой какой-то чистой, незамутненной красотой, которую только подчеркивали большие карие глаза и пухлые губы.
Джейн невольно скрипнула зубами. Ее снедала целая буря чувств, не поддающихся осмыслению: и недоверие, и страх потерять Тора, и иррациональная обида на него, но она не спешила высказываться, потому что понимала, что еще ничего не ясно.
— Плохо себя чувствовала, — девушка тем временем улыбнулась, подходя к Тору, и тот мгновенно заключил ее в крепкие медвежьи объятия.
— Как поживает мой племянник? — спросил Тор весело.
— Хорошо, — с трудом выдавила из себя Гермиона, потому что, очевидно, мужчина перекрыл ей весь ток воздуха своими объятиями. — Но будет еще лучше, если ты меня не будешь так сжимать и трясти.
— Прости, — он отпрянул, аккуратно придерживая девушку за плечи.
— Кто это, Тор? — достаточно спокойно спросила Джейн, примерно понимая, в чем дело. По крайней мере, девушка была беременна не от Тора — это главное.
— Ох, да, — он снова улыбнулся, делая шаг в сторону. — Джейн, позволь познакомить тебя с еще одной нашей гостьей, леди Гермионой.
— Какая, к Мордреду, леди, Тор? — усмехнулась Гермиона, игриво шлепнув Тора по плечу. — Гермиона Грейнджер, мисс…
— Фостер, Джейн Фостер, — улыбнулась в ответ Джейн, и тут ее осенило. Как она, прожившая несколько месяцев в Лондоне, могла этого не заметить? — Вы ведь с Земли, верно? Из Англии?
И правда, в говоре девушки отчетливо слышался английский акцент. А Тор объяснил их прошлую встречу, что магия позволяет асгардцам говорить на практически любом инопланетном языке, как на своем собственном.
— А вы из Штатов, если не ошибаюсь?.. — Гермиона вернула улыбку. Немногие британцы так радовались встрече с американцами…
— Погоди, — Джейн нахмурилась и обернулась к Тору. — Твой племянник? У тебя что, есть еще один брат? Или?..
Очевидно, что, раз девушка родом с Земли, быть сестрой Тору она никак не может, а значит, все дело в брате, но Фостер слышала лишь о Локи. Так что все это значит?
— Или, — не сговариваясь, ответили оба и, переглянувшись, невесело усмехнулись. Похоже, это была довольно запутанная, нелицеприятная история…
Внезапно мысль зацепилась за знакомую фамилию. Грейнджер… Джейн уже сегодня слышала ее из уст тех странных людей, что забрали себе лакомый кусок в виде гравитационно-пространственной аномалии.
— А это не та ли мисс Грейнджер, о которой спрашивали «те люди»? — спросила Фостер, посмотрев на Тора. В ее голове до сих пор не укладывалось все то, что она сегодня видела — а видела она как минимум телепортацию живой материи на неопределенное расстояние с сохранением жизнедеятельности объекта. То, над чем бились ученые всего мира, для каких-то непонятных людей не представляло совершенно никакой диковинки.
— Какие люди? — мгновенно напряглась Гермиона.
Джейн переглянулась с Тором, и тот утвердительно кивнул, как бы говоря тем самым, что девушке можно доверять. Фостер пришлось вкратце обрисовать произошедшее на Земле, а когда рассказ дошел до появления парня в очках, на лице Гермионы появилась грустная улыбка.
— Гарри никогда не может остановиться, если речь идет о безопасности его близких… — проговорила она негромко, будто для самой себя, и стало понятным, что девушка неплохо понимала, что это за люди. Она знала их, и одно это заставляло Джейн покрываться холодным потом.
Нет, Фостер была довольно авантюрной женщиной, все же она не хотела оставаться простым астрофизиком, просиживающим штаны за кафедрой университета. Нет, она любила путешествовать, лично исследовать неведомые никому явления, но вот все это… инопланетяне, мутанты, непонятные спецагенты — это уже слишком. Жизнь до неожиданной встречи с Тором казалась такой простой и понятной, сейчас же все летело в тартарары, и Джейн не знала, как к этому относиться.
Но сейчас Фостер заботила и еще одна мысль — если девушка знает тех людей, если тоже обладает какими-то способностями и при этом Тор ей доверяет, то возможно, она сможет помочь им найти ответ на вопрос, как спасти Джейн от неминуемой гибели?

27 октября 2012 года, Асгард

— Так как же так получилось? — спросила Джейн, стрельнув глазами в живот Гермионы.
Грейнджер два последних дня подспудно ожидала этого вопроса и была приятно удивлена выдержкой своей новой… подруги?
Джейн Фостер оказалась умной, доброй и приятной в общении девушкой. За эти пару дней они неплохо сошлись с на почве любви к знаниям, и если сама Гермиона оценивала происходящее с точки зрения магического мира, то Джейн во всем видела исключительно научную подоплеку. Было безумно интересно дискутировать с ней по любому поводу — уж очень давно Гермиона не встречала настолько эрудированного человека, с которым ей было бы просто интересно общаться. Ну, кроме…
Нет, о нем Гермиона строго-настрого запретила себе думать. Хотя именно сейчас вопрос Фостер вновь заставил ее с головой окунуться в собственную обиду.
Грейнджер обещала себе не ждать от Локи хорошего, она шла к нему, чтобы сказать последнее «прощай» — асгардец сделал для нее слишком много, и Гермиона не могла просто так исчезнуть, не сказав ни слова.
Вот только, как оказалось, ему не нужны никакие ее слова. И она сама не нужна, совсем.
Мордред, ведь она знала это с самого начала, так почему от небрежно брошенных слов было настолько больно? Ее просто выкинули за ненадобностью, как какой-то мусор, вытерли об нее ноги, растоптав последнюю гордость.
На бесконечно долгие два дня Гермиона заперлась в своей комнате, склеивая себя из осколков. Получилось криво, косо, но более-менее правдоподобно…
Правда, она не была уверена, стоило ли покидать свою уютную нору, где никто не стремился причинить ей боль, но и такое вот сидение взаперти было противно энергичной натуре Гермионы.
К тому же именно на второй день своего заточения она впервые услышала о том, что теперь занимало все ее мысли.
«Схождение».
Событие космического масштаба, происходящее лишь раз в пять тысяч лет, когда все Девять миров выстраивались в одну единую линию, проникая друг в друга на энергетическом, физическом и астральном планах. В дни перед «Схождением», когда миры сближались особо сильно, нарушалась ткань пространства, и из одного мира в другой можно было попасть лишь сделав неверный шаг.
Гермиона не представляла, как это она раньше не слышала ни о чем подобном — здесь, в Асгарде, о таком масштабном событии судачили на каждом углу, ведь до грядущих празднеств оставалось меньше недели. Видимо, она настолько была погружена в собственные проблемы с ребенком и в выяснение отношений с Локи, что не слышала и не видела ничего вокруг. Сейчас же «Схождение» было именно тем, что помогало отвлечься от ненужных мыслей, позволяло держаться на плаву, не окунаясь в пучину глупых, совсем ненужных чувств.
Со всей возможной дотошностью Грейнджер изучала факты, мифы и легенды, правда, среди доступных ей книг было не так уж много стоящей информации. И именно за поиском оной ее и застал тот самый разговор.
Она как раз искала очередную книгу, скрывшись за стеллажами, когда в библиотеку кто-то вошел, и, вспоминая нежелательный разговор с Фрейей, Гермиона постаралась даже не дышать, чтобы никак не выдать своего присутствия постороннему.
В зал вошел Один в сопровождении Тора и незнакомой Грейнджер девушки. Гермиона порадовалась, что те ее не заметили, — царя она здраво опасалась и старалась лишний раз не попадать ему на глаза.
Невольно подслушанная история поражала — полуразумный артефакт, подпитывающийся жизненной силой носителя; темные альвы, они же темные эльфы, истребленные за попытку повергнуть Вселенную в хаос…
Когда Один ушел, Гермиона едва не стала свидетельницей интимной сцены между Тором и девушкой, которая, по всей видимости, была его возлюбленной, с которой он познакомился на Земле. Джейн Фостер.
Как оказалось, этот полуразумный артефакт, древняя сила, прозванная Эфиром, сейчас находилась в простом смертном теле Джейн, медленно ее убивая, и Гермиона с удовольствием согласилась помочь ребятам найти способ спасти девушку от неминуемой гибели.
Но, прежде чем зарыться с головой в пыльные фолианты, Тор предложил Джейн осмотреться, а то они обе были готовы окунуться в исследование с головой прямо сейчас. Фостер согласилась.
Джейн выделили соседнюю с Гермионой комнату, одарили нарядами и приставили личную служанку — Фригга ни для одной своей гостьи не делала исключений. Царица приняла девушку старшего сына так же тепло и радушно, как и Гермиону, не обращая внимания на недовольство собственного мужа и многих придворных. Но Грейнджер больше не было дела до постороннего мнения, ее только напрягала реакция Сиф, которая смотрела на Гермиону, не отходившую от «соотечественницы», как на врага народа.
Это казалось несколько странным — она не заверяла воительницу в собственной лояльности и дружбе, они разговаривали-то всего один раз, но асгардка вела себя так, будто Грейнджер нанесла ей сильнейшее оскорбление…
Встретившись на следующий день с Джейн, Гермиона отметила, что той некомфортно находиться во дворце — она стеснялась и была слегка зажатой, не знала, как вести себя в той или иной ситуации. Если у Гермионы был пятнадцатилетний опыт вращения в высших кругах магического мира Великобритании, то Джейн всю жизнь была просто собой, ученым-астрофизиком, не слишком-то заморачивающимся над собственным видом и манерами.
— Не переживай, ты привыкнешь, — приободрила ее Гермиона с легкой улыбкой.
— Если бы, — тяжело вздохнула Фостер, в очередной раз поправляя юбку.
От всей этой неуверенности темно-бежевое платье с длинными летящими рукавами и легким шифоновым подолом смотрелось на Джейн неестественно, но и не умаляло довольно красивой внешности девушки, подчеркнутой темно-каштановой ажурной косой и непринужденным макияжем.
Вот только Фостер бы лучше пригодилась ее прежняя одежда, потому что копаться в книжной пыли в таком великолепии было кощунственно, но выбора у обеих не было — местный дресс-код даже и обсуждать не стоило. Гермиона, Джейн и Тор решили практически весь день провести в библиотеке в поисках ответа на свои вопросы, и Грейнджер даже не думала, что это станет для нее серьезным испытанием…
Все это время Тор и Джейн старались быть как можно ближе друг к другу — за рабочим столом в читальной зоне они сидели рядом, периодически соприкасаясь руками и каждый раз краснея при этом как подростки. Несмотря на всю серьезность ситуации, оба были слишком расфокусированными, чтобы заниматься делом, — их больше волновала близость друг друга. Тор то и дело порывался провести ладонью по лицу Джейн: он то разглаживал хмурую морщинку у нее на лбу, то заправлял ей за ухо выбившуюся из прически прядь, то стирал с ее щеки невидимую пыль… После каждого прикосновения они замирали, глядя друг другу в глаза с трепетом, и Гермионе постоянно приходилось напоминать им о своем присутствии покашливанием или ничего не значащими фразами.
Ей не хотелось наблюдать за всем этим. Нет, она была счастлива за Тора, рада, что он мог быть рядом с той, кого любит, но вместе с тем Гермиону брала жгучая зависть от осознания, что у нее-то этого не было и уже никогда не будет. Будто она исчерпала свой лимит на счастье еще до своего рождения, и теперь если ей и удавалось урвать пару радостных мгновений, то за них потом приходилось расплачиваться болью и отчаянием.
— Кхм… — откашлялась Гермиона, невольно напоминая себе Долорес Амбридж. Тор наклонился к Джейн, лоб ко лбу, и, с легкой улыбкой заглядывая ей в глаза, нежно поглаживал ее ладонь, которую держал в своих. — Так, леди и джентльмены, с меня довольно. Если хотите побыть наедине — так и скажите, я все пойму…
Они оторвались друг от друга, словно школьники, застигнутые строгим завучем в раздевалке, и Гермиона бы посмеялась, если бы ей это настолько не надоело.
— Прости, Гермиона, — смущенно улыбнулся Тор, и Джейн вторила ему, стыдливо опустив взгляд. А ведь взрослые люди, ей-богу! — Мы просто давно не виделись…
Грейнджер закатила глаза.
— Мое предложение все еще в силе. Мне уйти?
— Нет, — жесткий ответ, и даже не переглянулись на этот раз.
— Сейчас важнее найти способ извлечь из Джейн Эфир, — продолжил Тор, становясь совершенно серьезным. — Иначе все будет напрасно.
— Сколько у нас хотя бы есть времени? — спросила Гермиона, радуясь, что к напарникам вернулся рабочий настрой.
Она знала, что Тор вновь водил Джейн к лекарям и они должны были проверить все еще раз, чтобы понять, насколько губительно влияние артефакта.
— В целом, Инга дала две недели, — ответил Громовержец. — Но она особо отметила, что, если мы не сможем ничего сделать в течение первой недели, процесс будет необратим и…
Он замолчал, опустив взгляд — нетрудно было догадаться, о чем Тор так и не смог сказать, и Гермиона ощутила давящее чувство вины. Она не хотела их расстраивать напоминанием о том, что Джейн могла вот-вот умереть.
— Попрошу принести обед сюда, — решил Тор и вышел из библиотеки, видимо не выдержав гнетущей тишины.
— Джейн… — сглотнув, Гермиона перевела взгляд на девушку. То, о чем она хотела сказать, никоим образом не касалось их проблемы, но… — Я вижу, как вас с Тором тянет друг к другу и… хочу предупредить — будь осторожна.
— О чем ты? — Фостер нахмурилась, отодвинув от себя очередную бесполезную книгу.
— О том, что если ты не хочешь оказаться на моем месте, — Грейнджер слегка усмехнулась, показав на свой живот, — то тебе надо быть внимательной. Я не просто так говорю, просто асгардцы очень… плодовитые.
Джейн слегка покраснела и отвела взгляд, грустный и немного уставший.
— У нас пока нет времени на что-то серьезное, — выдохнула она, разминая бледные, худые ладони, и Гермионе стало ее жалко, ведь она сама не так давно была практически в такой же ситуации, когда посторонняя неведомая сила хотела ее убить. — Но спасибо за предупреждение.
Просидев в библиотеке до самого ужина, они так ничего и не нашли, как, впрочем, и на следующий день, и потому, когда ближе к обеду третьего дня результатов по-прежнему не было, Тор, раздраженно захлопнув книгу, глухо зарычал:
— Это совершенно бесполезно!
— По-моему, еще рано опускать руки… — выдохнула Гермиона, поджав губы.
Ей и самой осточертели эти совершенно бесплодные поиски, но и сдаваться Грейнджер не собиралась, это было не в ее характере. Джейн — хорошая, добрая и милая девушка, она не заслуживала быть выпитой до дна агрессивным полуразумным артефактом.
— Никто не собирается опускать руки, — тон Тора стал мягче, и он даже слегка улыбнулся. — Но мне кажется, мы все заслужили перерыв хотя бы на пару часов… Мы… Я…
Он замялся, и Гермиона все поняла. Это было вполне ожидаемо, и она даже удивилась, что они терпели так долго. Могла ли она винить их, что они просто хотели побыть вдвоем и вдоволь насладиться друг другом? Пусть ей и казалось, что это немного безответственно.
— Я уже говорила, что если мешаю — вы просто скажите… — усмехнулась Гермиона кисло, искренне надеясь не покраснеть.
Тор и Джейн слегка недоуменно переглянулись, а затем одновременно смутились.
— Нет, что ты! Ты не так поняла! — заверила ее Фостер.
— Я просто хотел показать Джейн город, — пояснил Тор. — А то она, кроме библиотеки, толком ничего и не видела.
— О, — усмехнулась Джейн. — Поверь, что для меня эта библиотека — самая лучшая достопримечательность из всех возможных.
Гермиона усмехнулась — настолько ее собственное ощущение совпадало с мыслями американки. За первые несколько недель она пару раз была с царицей в городе, и там действительно было неимоверно красиво: просторные чистые улицы, белизна домов и обителей, золото крыш, зелень парков… Сказочный, воздушный город, красотами которого можно было восхищаться без устали. Но все-таки библиотека была ближе к сердцу.
— Да и тебе самой негоже целыми днями просиживать здесь, — заметил Тор. — Матушка звала тебя прогуляться, она о тебе беспокоится.
Казалось, что если бы не чрезмерная занятость, Фригга бы с удовольствием присоединилась к ним за поисками.
За всеми этими заботами Гермиона практически не видела царицу и поймала себя на мысли, что на самом деле была бы не против прогуляться по дворцовому саду или просто-напросто спокойно попить с ней чаю.
Договорившись с Грейнджер встретиться здесь же, в библиотеке, через два часа, Тор забрал Джейн в город, не скрывая радостной улыбки, и Гермиона в очередной раз постаралась убедить себя, что абсолютно не завидует.
— Гермиона! — радостно произнесла Фригга, когда девушка нашла ее в одной из многочисленных гостиных дворца. — Как ваши дела?
— Мы не теряем надежды, — Гермиона натянула вежливую улыбку. — Но решили взять небольшой перерыв. Тор и Джейн отправились в город на прогулку.
Царица кивнула в знак одобрения. Стайка девушек, сидевших подле нее, внимательно прислушивалась к каждому слову… Как же Гермионе надоело, что каждый их чих или вздох активно обсуждался по всему дворцу! Видимо, придворным было настолько скучно, что они цеплялись за любой повод для сплетен. Грейнджер бы совершенно не удивилась, если бы по дворцу ходили слухи, что они там втроем не решение проблемы ищут, а занимаются всякими непотребствами…
— Полагаю, нам тоже стоит проветриться, — Фригга чинно поднялась и, протянув Гермионе руку, вывела ее из гостиной, жестом приказав остальным оставаться на месте, и Грейнджер показалось, что чужие взгляды, полные ненависти, вот-вот прожгут в ней сквозную дыру. Как же, какая-то смертная девка царице дороже, чем весь ее двор!
— Несмотря на то, что мои сыновья упорно заявляют, что совершенно разные, себе они выбрали слишком уж похожих девушек… — глубокомысленно заявила Фригга после нескольких минут затяжного молчания.
— Думаю, в случае с Локи это была абсолютная случайность, — Гермиона невольно поджала губы. — И если говорить о выборе, то он уже давно выбрал себе другую…
Пусть он и говорил, что Фрейя ему безразлична, но Грейнджер не понимала, как можно быть вместе с человеком в течение тысячи лет и при этом совершенно ничего к нему не чувствовать. Значит, скорее всего, Локи лгал. Что еще ожидать от Бога Лжи и Обмана.
— Ты о Фрейе? — спросила Фригга, и Гермиона глубоко вздохнула.
Они спустились в дворцовый парк и ступили на узкую парковую дорожку, терявшуюся в тени раскидистых, удивительных деревьев с пожелтевшими кронами.
— Почему вы мне не сказали о ней? — ответила Гермиона вопросом на вопрос. Ее уже довольно давно это интересовало, но как-то не было подходящего случая спросить.
— Потому что не видела смысла беспокоить тебя всякими пустяками. Их ничего не связывает, Гермиона…
«Ничего, кроме секса. Замечательно!»
— Да откуда вам знать?! — Грейнджер невольно повысила голос, но тут же стушевалась. — Простите. Откуда вам знать?
— Локи все же мой сын. Как бы он ни старался закрыться от меня, я вижу его насквозь. Всегда видела. Фрейя не нужна ему, и никогда не будет. Она не сделает его счастливым.
— Как будто я бы могла… — едва слышно буркнула Гермиона, но Фригга, видимо, все равно услышала.
— Ты не узнаешь, если не попробуешь, — ответила царица.
Гермиона подняла на нее взгляд и увидела в глазах женщины что-то, чему не могла найти описания. Будто Фригге были открыты тайны будущего, все его нити и хитросплетения. Гермиона даже невольно задумалась, а не владела ли царица силами норн, перед которыми судьба любого человека раскрывалась как на ладони.
Но вот Фригга моргнула, и наваждение пропало, заставив Гермиону сомневаться в сказанных только что словах.
Не узнает, пока не попробует? Как тут пробовать, если она здесь, а Локи в темнице? Если ему совсем это не нужно?
К тому же до родов оставалось меньше месяца, а там… А что будет после — Гермиона не знала. Фригга раз от раза просила подождать, не торопить события, но Грейнджер от всего этого устала, не физически, но морально.
— Это все не имеет никакого смысла… — Гермиона опустила голову, придавленная тяжестью собственных мыслей и чувств. — Я даже не знаю, что меня ждет.
— Этого никто не знает, — мягко произнесла Фригга. — Узреть нить своей судьбы не может даже норна…
— Но сейчас моя судьба в ваших руках, а вы ничего не говорите, — сказала Гермиона, надеясь, что ее слова не звучат обвинительно. Она слишком уважала Фриггу, чтобы переходить черту в отношении с ней. — Два месяца я жила в неведении…
Как же она не любила терять контроль над ситуацией, не любила неизвестность — та всегда пугала.
— Я понимаю, — Фригга ободряюще коснулась руки Гермионы, и девушка грустно улыбнулась. — Но тебе не стоит сильно беспокоиться. Один строг, но не жесток.
Грейнджер могла бы поспорить с этим утверждением.
— Он не тронул тебя тогда, когда ты появилась, — не тронет и сейчас. Да и после родов у него не поднимется рука на живого младенца. Поверь, я знаю, о чем говорю.
Фригга многозначительно улыбнулась, явно намекая на Локи, но Гермиона не могла отделаться от мысли, что Всеотец за последние два месяца не раз говорил, что совершил ошибку, оставив жизнь младенцу-полукровке. Не решит ли он в этот раз принять иное решение?
Возможно, Гермионе стоило попытаться сбежать еще два месяца назад, но она не питала иллюзий по поводу успеха этого предприятия. Беременная, в незнакомом городе — куда она могла пойти? К тому же она искренне надеялась, что доверилась Фригге не зря.
— Гермиона, — проговорила Фригга, видя все ее сомнения. — Я знаю, что у тебя нет причин мне доверять, но будь уверена, что я не дам в обиду ни тебя, ни твоего ребенка.
— Я доверяю вам, моя царица.
«Именно поэтому я все еще здесь».
Они продолжили прогулку по парку, переведя разговор на более мирные и спокойные темы. Сквозь золоченые кроны деревьев просачивались яркие лучи осеннего солнца, делая это и без того сказочное место еще более чудесным. Было не по-осеннему тепло и достаточно уютно, и Гермиона ощущала, как робко и неуверенно разливается по телу приятное умиротворение, а напряжение, сковывавшее ее последние недели, отошло на второй план. Хотелось хоть ненадолго забыть обо всех тревогах и просто жить.
На противоположном конце тропинки появились Тор и Джейн, видимо вернувшиеся с прогулки по городу. Громовержец, махнув им рукой, потянул девушку за собой — оба довольно улыбались и словно светились изнутри.
— Матушка! — Тор взял ладони матери в свои.
— Моя царица, — Джейн постаралась изобразить реверанс, неуклюже, неуверенно, как умела, и оттого довольно трогательно.
Гермиона на мгновение представила, что нет никаких забот и волнений, что той же Джейн ничего не угрожает и они все просто живут, как… как в сказке.
Вот сейчас откуда-нибудь с боковой тропинки появится Локи, искренне всем улыбнется, обнимет мать, пожмет руку брату, галантно поцелует ладонь Джейн и притянет к себе Гермиону…
Тряхнув головой, она отбросила абсурдное, ванильно-сладкое видение. Откуда такое бралось в голове?
Разумом Гермиона понимала, что все это бред, вызванный всплеском гормонов, но это не мешало сердцу болезненно сжиматься в груди от мыслей, что такого никогда не будет. Да и нужно ли ей это? Просто фантазии, навеянные разговором с царицей, не больше.
За всеми этими размышлениями Грейнджер пропустила почти весь разговор — Тор и Джейн рассказывали, что успели посмотреть в городе за такой небольшой промежуток времени.
— Жаль, что не удалось увидеть больше… — закончила Фостер, и Гермиона поспешила ее приободрить:
— Не переживай, мы найдем способ тебе помочь — и ты лично осмотришь здесь каждый закуток…
Джейн улыбнулась. Развернувшись в обратную сторону, вся компания двинулась к дворцу. Тор о чем-то негромко переговаривался с матерью, пока Гермиона и Джейн в умиротворенном молчании шли следом за ними. Обе о чем-то задумались, и Грейнджер даже не могла себе представить, что Фостер заинтересует то, как же Гермиона оказалась беременной от Локи.
— Неужели астрофизик с тремя высшими не знает, откуда берутся дети? — усмехнулась Грейнджер, и Джейн смерила ее недовольным взглядом.
— Ты говоришь как моя ассистентка Дарси, — выдохнула она. — Прости, наверное, ты не очень хочешь об этом рассказывать?
— Не очень, — согласилась Гермиона.
Эти дни она старалась не думать о Локи и его жестоких словах, сказанных пусть и не ей самой, но во всеуслышание.
— Просто я не представляю себе Локи отцом.
Признаться, Гермиона тоже не особо представляла. Ведь важно не просто подарить ребенку жизнь, важно — быть с ним и заботиться. Быть отцом, как, впрочем, родителем в общем, — это скорее призвание, а не просто передача генов. Но, видимо, Джейн имела в виду не только это, потому что лицо ее было довольно мрачным и каким-то немного брезгливым.
— На самом деле, он может быть достаточно… притягательным.
Стоило только вспомнить их первую встречу — Локи слегка пугал, да, но в то же время был крайне учтив и всем своим видом располагал к себе.
Фостер посмотрела на Гермиону с изрядной долей недоверия.
— Ты встречала его лично? — спросила Грейнджер, предполагая причину такого недоверия.
— Нет, — призналась Джейн, и все сразу встало на свои места. — Но Тор довольно много о нем рассказывал.
Гермиона усмехнулась.
— Поверь, все то, что могут рассказать Тор и его друзья, не идет ни в какое сравнение с реальностью, — заверила она собеседницу.
Если самой Грейнджер и удавалось вызвать кого-то из ребят на откровенность, все факты о Локи были далеко нелицеприятными, и хоть отражали какую-то часть его сути, не объясняли всего, и, конечно же, совсем не характеризовали обложку. Асгардский принц был очень многослоен — за красивой оберткой пряталось довольно гнилое, на первый взгляд, содержание, но, в то же время, Гермиона искренне верила, что сумела заглянуть за этот второй слой, найдя там израненную душу и доброе сердце. Правда, последние события сильно пошатнули эту веру, но не изжили ее до конца. В душе Гермионы по-прежнему теплилась надежда…
Джейн хотела что-то еще спросить, но ее внезапно прервал громкий, оглушительный вой, раздавшийся с самой высокой башни дворца.
Тревога.

27 октября 2012 года, Асгард

— Они эти дни безвылазно сидели в библиотеке, — негромко шептал Рагнар, слегка повернув голову в сторону Локи, спрятавшегося под иллюзией у самого края сети, в углу. Для всех остальных он вальяжно развалился на кровати, поигрывая пустым стаканом, то подбрасывая его вверх, то вновь ловя ладонью. — Не знаю, что они там ищут, но, похоже, что-то важное. Эта новая смертная чем-то больна, и даже наши лекари ее вылечить не могут.
Интересно, чем же может быть больна простая смертная, что ее не в силах вылечить даже асгардские лекари, славившиеся во многих мирах своими непревзойденными умениями? Впрочем, неважно. До торовской подстилки ему не было совершенно никакого дела.
«Как и до Мышки», — уверял себя он, но вместе с тем жадно вслушивался в краткие, малосодержательные рассказы Рагнара.
Что поделать, мальчишка старался как мог, вызнавая какую бы то ни было информацию, он даже получил язвительный комментарий за излишнее рвение — Локи совершенно не собирался выслушивать чьи-то грязные инсинуации, в которых фигурировало имя Тора и двух смертных девушек. Представлять Мышку в объятиях брата не хотелось абсолютно. Так, в целях профилактики братоубийства.
Локи злился, особенно в тот день, когда пришла Фрейя. С наглой стервой хотелось расквитаться за все ее манипуляции, останавливало асгардца только собственное заточение и то, что ванахеймская принцесса, по сути, помогла ему добиться того, чего он планировал еще месяц назад, — окончательно отпугнуть Мышку.
Вряд ли после того разговора Гермиона еще хоть раз решится спуститься в темницы, что при здравом размышлении все же было к лучшему. Теперь ее ничего здесь не держало, и это не могло не радовать…
Вот только Локи почему-то совсем не радовался. Он находился в смятении, и даже не мог объяснить самому себе то чувство, что его снедало. С одной стороны, Локи искренне пытался убедить себя в том, что ему все равно и что девчонка должна проваливать на все четыре стороны, с другой — одна мысль об этом ввергала его в непонятную меланхолию.
— Я мало что могу вызнать, мой принц, сами понимаете… — повинился Рагнар, воровато оглядевшись вокруг. На него никто не обращал внимания: двое стражников устроились вдали, у противоположного конца коридора, и о чем-то переговаривались, то и дело взрываясь смехом, и юноша слегка расслабился. По идее, стражам было запрещено разговаривать с заключенными, но, кроме самого Рагнара, таких смельчаков (или глупцов, как хотите) не было.
— Понимаю, — невесело усмехнулся Локи и прислонился затылком к холодной стене, мысленно радуясь, что его никто сейчас не видел, — слишком усталой и расслабленной была поза, но асгардец привык прикрываться мелкими и не очень иллюзиями, так что даже не беспокоился.
От разговора их отвлек громкий хлопок и пронзительный крик. Заключенный, которого только сегодня утром привели из Ванахейма и поместили в одну из дальних камер, с рыком рухнул на пол, колотя по нему кулаками от боли. Тело, закованное в мощные, украшенные шипами доспехи и массивный рогатый шлем, словно загорелось изнутри, отчего кожа дымилась и лопалась от нестерпимого жара. На какое-то мгновение узник исчез за этой дымной завесой и вдруг будто взорвался, расшвыривая сокамерников огненной волной в разные стороны. Когда же марево спало, тот самый заключенный как ни в чем не бывало подошел к сети, но теперь его можно было узнать лишь по рогатому шлему, потому что все, что было ниже, продолжало тлеть — это было видно и под осколками доспеха, впаявшегося прямо в почерневшую кожу.
Поджав губы, Локи следил за происходящим. Подобную безалаберность асгардских стражников можно было оправдать только чрезмерно завышенным самомнением — сам он всегда считал крайне недальновидным оставлять заключенным доспехи. Но, несмотря на то, что иногда узникам удавалось пронести что-либо в камеру, использовать это для побега у них не получалось, как бы кто ни старался. Но ведь рано или поздно у кого-то могло бы и выйти…
Вот и сейчас, заключенный, без всяких сомнений, использовал какой-то артефакт. Такое Локи видел впервые, хотя читал и изучал немало. Да, какая-то зацепка мелькала в голове, но он не мог за нее ухватиться.
Стражи ошалело и недоуменно следили за происходящим, и Локи искренне хотелось дать им хорошего пинка, потому что он уже примерно представлял, что сейчас произойдет.
Схватив одного из сокамерников, Чудовище, в которого превратился пленник, надавило им на решетку, и до Локи донесся тошнотворный запах горелой плоти — при долгом соприкосновении кожи с решеткой последняя начинала жечь уже не фантомно, а по-настоящему. Ударив сокамерника по голове, Чудовище продавило ограждение окончательно, и то лопнуло, осыпаясь золотистыми искрами. С какой же силой надо было бить, чтобы преодолеть магически уплотненную сеть?
— Стоять! — первым отмер Рагнар и бросился наперерез беглецу, остальная стража последовала его примеру.
— Рагнар! — крикнул ему вслед Локи, понимая, что мальчишке будет не по плечу такой противник. Первый беглец из асгардской тюрьмы за все тысячелетия ее существования! Локи полагал, что это гордое звание будет принадлежать ему, но…
Но Рагнар будто не слышал его, выхватывая из ножен меч.
Их было трое на одного, но и с таким численным перевесом все было тщетно — отшвырнув от себя Рагнара, сильно приложившегося головой о стену, Чудовище схватило двух других стражей за шею, и запах горелой плоти стал намного сильнее. Бросив на пол высушенные останки охранников, монстр подошел к ближайшей камере и одним точным ударом разбил наложенное заклятие, выпуская запертых внутри головорезов. Нет, с этим монстром однозначно было что-то не то, потому что даже снаружи сеть обладала невиданной прочностью, которую просто невозможно было пробить с такой легкостью. К тому же о многом говорил кинжал, рукоять которого торчала между сочленениями доспеха, и на который Чудовище не обращало ровным счетом никакого внимания, будто совсем не чувствовало боли.
Разрушение заклятий подняло тревогу, и можно было быть уверенным, что в течение пары минут сюда набежит полгарнизона дворца, потому Локи, подавив беспокойство, нацепил на лицо маску ленивого интереса. Возможно, и ему представится возможность сбежать?..
Пока Чудовище неторопливо прохаживалось от камеры к камере, выпуская все больше заключенных, те подхватывали припасенное здесь для охраны оружие и бросались в атаку на подоспевших стражников. Дойдя до темницы Локи, Чудовище остановилось, смерив узника долгим пронзительным взглядом.
Локи изобразил на лице усмешку, мысленно взывая, чтобы существо выпустило и его, но вслух не произнес ни слова. Только надеждам принца было не суждено оправдаться — Чудовище в прежнем гнетущем молчании двинулось в сторону выхода.
— Лучше по той, что слева, — бросил Локи вдогонку, продолжая усмехаться. Монстр, на секунду обернувшись, скрылся за массивной золоченой дверью, откуда продолжали доноситься звуки боя.
Из темниц на выход вели две лестницы. Правая была узкой и витиеватой и терялась среди этажей, ведя к различным служебным помещениям; именно по ней заключенным доставлялась еда и иные принадлежности; и по этой лестнице можно было добраться до черного хода из дворца. Если бы Локи представилась возможность сбежать, он бы воспользовался именно ею, потому что людей там было немного, а от редких прохожих легко можно было спрятаться под невидимостью.
Левая же, «парадная», лестница вела из темниц прямо к главному выходу из дворца. По ней обычно водили знатных пленников или тех, чье заключение надо было выставить на всеобщее обозрение. Именно по ней вели в темницы самого Локи. Здесь было намного более людно, чем на другой лестнице, и, кроме того, часть пути проходила рядом с казармами дворцовой стражи.
Если Чудовище не остановят сейчас, то, возможно, перехватят у казарм.
Как бы Локи мстительно ни радовался переполоху, он понимал, что появление такого чудища опасно для обитателей дворца, в том числе и для Фригги. И Мышки, чего уж тут.
Сейчас Локи как никогда остро осознал, что переживает. Ему безумно не хотелось, чтобы девушка стала случайной жертвой бандитов, вырвавшихся на свободу по чьей-то прихоти. К тому же несложно было догадаться, что это — лишь диверсия, отвлекающий маневр. Назревало что-то более опасное, нежели простой бунт заключенных.
Но кто мог такое провернуть? Чудовище изначально было в ванахеймских доспехах, но это ни о чем не говорило. Такие доспехи мог нацепить на себя любой, а здесь, за этой магической преградой, Локи плохо ощущал чужие потоки магии и потому затруднялся сказать, что за существо проникло во дворец.
Если в происходящем был замешан Ванахейм, как намекала Фрейя, то Локи бы выпустили в числе первых. Или, возможно, его резкие слова настолько сильно отвратили от него принцессу, что она передумала освобождать асгардца?
Вариантов было множество, и Локи не видел смысла гадать. Все равно он был здесь, заперт и беспомощен, и не мог при всем желании повлиять на ситуацию. Оставалось надеяться, что Тор не даст в обиду ни мать, ни ее новых «подружек»…
— Вернитесь в темницы — и никто больше не пострадает, даю свое слово… — Локи едва сдержался от того, чтобы грязно выругаться, потому что на пороге темницы возник Тор. Конечно, куда же без этого безмозглого вояки! Громовержец на мгновение замер, ожидая реакции на свои слова, и тут же получил кулаком в лицо. — Ну, раз так — беру обратно!
Мъёльнир с характерным свистом закрутился в руках Тора, расшвыривая противников в разные стороны. Где-то за его спиной, за пределами темницы, виднелись Фандрал и Вольштагг, тоже участвующие в битве.
— Тор! — выдохнув, Локи решился позвать брата.
Если этот недоумок пришел сюда, значит, мать и девушки сейчас где-то во дворце — без какой-либо охраны… И пусть Фригга сама прекрасно могла за себя постоять, впрочем как и многие асгардские женщины, они все равно были в опасности.
— Тор! — воскликнул Локи еще громче, когда Громовержец проигнорировал его зов, увлеченный жаром схватки. — Тор, самый главный ушел по центральной лестнице!
Отбившись от ближайшего противника, мужчина бросил на Локи короткий, полный подозрения взгляд и вернулся к сражению. Очевидно, он решил, что брат хотел лишь отвлечь его, чтобы воспользоваться суматохой, но это было по меньшей мере глупо. Локи заперт в темнице без какой-либо возможности выбраться — такой же недюжинной силы, как у Чудовища, у него не было, а магия не могла причинить зачарованной сети-решетке хоть какой-нибудь вред.
Закатив глаза, Локи отвернулся, оперевшись о стол сжатыми в кулаки руками. Тор, когда было не надо, становился излишне упрямым и подозрительным. Убеждать его сейчас в собственной правоте было совершенно бесполезно, и это-то пугало сильнее всего — где-то там, наверху, и Фригга, и Мышка находились в серьезной опасности. Да, их могли охранять другие стражи, но все же, сколько бы Локи ни плевался ядом, он не мог отрицать, что из всех воинов Асгарда Тор — самый лучший. И находился он совершенно не там, где ему бы следовало.
Внезапно, подтверждая мрачные мысли младшего принца, откуда-то сверху раздался оглушительный взрыв, сотрясший дворец до самого основания.
Сражение на мгновение замерло, и, обернувшись к брату, Локи видел, как в глазах Тора зажигается понимание вперемешку с опасением. Идиот!
Пробормотав что-то, подозрительно похожее на «Джейн!», Громовержец начал стремительно пробиваться к лестнице, оставив заключенных на своих друзей и остальных стражей.
Локи не стал кричать ему что-либо вдогонку, потому что вряд ли смог бы сдержаться от едкого комментария.
Не хотелось смотреть на Фандрала и Вольштагга, усмиряющих взбунтовавшихся узников, а потому он сел за стол, демонстративно отвернувшись ото всех, и сделал вид, что увлечен чтением. Вот только буквы перед глазами расплывались, а взгляд не мог зафиксироваться на чем-то определенном.
Локи даже не знал, что пугало его больше: угроза, нависшая над Мышкой, или сам факт того, что его волнует ее судьба. Лгать самому себе не было никакого смысла — он переживал за Гермиону, и страх за ее жизнь сковывал сердце ледяным обручем. Когда он успел к ней так привязаться?
Впрочем, это-то уж точно было неважно. Главное, что Локи впервые за всю свою жизнь жалел, что не мог быть рядом с другим человеком, не мог защитить и уберечь.
Необходимость сидеть здесь взаперти заставляла обжигающе холодные волны гнева плескаться в груди, не давая дышать и превращая привычное выражение насмешки на лице в застывшую, ничего не выражающую мраморную маску.
Вскоре шум битвы стих, и Локи краем глаза мог следить, как немногих оставшихся в живых узников вновь разводят по камерам. Сильно раненых определили в несколько отдельных камер, которые вот-вот должен был обойти кто-то из лекарей — асгардцы в последнее время старались показывать собственное милосердие. Правда, этих самых лекарей отчего-то все не было видно, хотя этому даже не стоило удивляться: всех раненых стражей уже оттащили в лазарет, так что до заключенных еще просто не дошла очередь.
Время тянулось невыносимо медленно, словно вязкая патока, и Локи ощущал, что увязает в этом бессмысленном ожидании, полном переживаний. Магия, с трудом сдерживаемая, клубилась в груди, причиняя самую настоящую боль, но Локи не был бы самим собой, если бы на его лице отразилась хотя бы толика этих мучений.
Через несколько часов здесь, в темнице, уже практически ничего не говорило о произошедшем, но Локи не сомневался, что все это — лишь верхушка айсберга, потому что стражи, заступившие на смену, были мрачны и молчаливы, и весь их вид отображал всеобщий траур.
Да что там произошло?
Локи сам бы ни за что не стал спрашивать, зная, что ему не ответят. Возможно, еще через пару часов, когда волнение станет совсем нестерпимым…
Но довести себя до крайности асгардцу не позволил протиснувшийся в темницы Рагнар — взъерошенный, будто нахохлившийся воробей, с перевязанной бинтом головой — он, очевидно, сбежал из лазарета раньше положенного срока. Мальчишка бросил взгляд на небольшое красное пятно, оставшееся на стене в том месте, куда его зашвырнуло Чудовище, и недовольно скривился, стыдливо покраснев. Да, конечно, лучше сейчас обугленной головешкой готовиться к собственным похоронам, чем живым и здоровым страдать оттого, что тебя вывели из строя на первой же секунде боя…
Проигнорировав недовольные взгляды остальных стражников, Рагнар решительно подошел прямо к камере Локи и встал у самого ограждения. Вся решительность тут же исчезла из его взгляда, и мальчишка замялся, стыдливо спрятав глаза за челкой.
Локи скосил на него свой взгляд, совершенно не подгоняя, уверенный в том, что выглядит крайне спокойно и невозмутимо. Вот только то, что он услышал, сорвало с него маску, заставив сердце пропустить удар.
— Ее больше нет, мой принц… — прошептал Рагнар и облизнул сухие искусанные губы.

28 октября 2012 года, Асгард.

Тор пустым взглядом провожал целую вереницу пылающих лодок, уплывающих вдаль, в бесконечность Вселенной. Еще немного — и души погибших отправятся в Вальхаллу…
Сколько сегодня погибло асгардцев? Тор не брался считать. Пятьдесят, может шестьдесят. И это только тех, что погибли при штурме дворца, численность же погибших горожан исчислялась парой сотен. И все они здесь, ждут своего часа.
Для любого асгардца погибнуть в бою — настоящая честь, и можно было бы предположить, что никто из тех, кто сегодня пал смертью храбрых, не жалел бы об этом. Вот только Громовержец, несмотря на это, не мог избавиться от удушающего чувства вины, будто именно он послал всех этих людей на смерть.
Нет, при здравом размышлении он понимал, что в этом-то он не виноват. Да, Тор подспудно, подсознательно ждал чего-то подобного, но это было для него слишком непонятно, неосознаваемо. Если бы кто-то спросил его еще сутки назад, в чем причина этой настороженности и дурного предчувствия, Тор бы не нашелся с ответом и даже не смог бы определить, когда это началось. С пропажи Джейн там, в Мидгарде? Или уже здесь, после заверений отца, что темных альвов больше не осталось?
Последние действия Одина сильно подточили веру Тора в справедливость и непогрешимость Всеотца, позволили Громовержцу увидеть, что и его отец был лишь человеком, имеющим право на ошибки. И когда Один решительно опроверг возможность возвращения темных эльфов, Тор засомневался. И оказалось, не зря.
Они напали жестоко и подло, исподтишка, заслав своего диверсанта, что выпустил заключенных из темниц и разрушил защитные системы дворца. А затем на Асгард ринулись несколько отрядов — они действовали стремительно и быстро, их главной целью был именно дворец, в который эльфы попали без каких-либо особых проблем. Они не щадили, не брали пленных — альвы кровожадно вырезали любого, кто встречался у них на пути…
Всего этого Тор вначале не видел. Он как сопливый юнец повелся на обманный маневр и недооценил соперника, хотя казалось, что после всех хитростей Локи Громовержец должен был быть подготовлен к чему-то подобному…
Но нет.
Сам Локи пытался предупредить его, но Тор настолько привык сомневаться в брате, что не поверил ему, разглядев в предостережении подвох. А когда вскрылась вся правда — было уже слишком поздно.
Услышав шум взрывов, Тор бросился наверх, к комнатам Фригги, куда мать должна была увести смертных девушек — она ведь пообещала за ними присмотреть. И, надо отдать ей должное, она защищала их до самого конца…
Когда Тор ворвался в покои матери, перед его взором предстало ужасающее зрелище — часть гостиной была разрушена взрывом, пыль, осколки мебели и стекла были разбросаны по всей комнате, а сбоку от эпицентра лежало окровавленное тело Фригги. Бегло осмотрев комнаты, он не нашел ни Джейн, ни Гермионы.
С утробным рыком бросившись к матери, Тор даже не сразу понял, что она… жива. Ее рваное, едва заметное дыхание почти не колыхало залитой кровью груди, и, подняв женщину на руки, Громовержец поспешил в лазарет — действовать надо было быстро. Он буквально пальцами ощущал, как с кровью из матери вытекает жизнь.
У самой лестницы Тор столкнулся с отцом.
— Фригга! — неверяще воскликнул он, перехватывая, почти силой вырывая ее из рук сына. Бросившись вниз по лестнице с прытью, которую сложно заподозрить в человеке его возраста, Один остановился у самого подножия и, обернувшись, властно приказал Тору: — Займись оставшимися противниками!
Он хотел возразить, сказать, что пропали девушки, но не успел, потому что Всеотец уже скрылся за ближайшим поворотом. Боги!
Тор давно не ощущал себя в подобной растерянности. Долг говорил ему послушаться отца, но вот сердце…
Если бы только мать была в сознании, если бы только она могла пролить свет на то, что произошло… Быть может, опасения Тора беспочвенны и Фригга лишь спрятала девушек в одной из бесчисленных комнат дворца? В этот вариант хотелось отчаянно верить.
С возложенной на него миссией Тор справился довольно легко — большая часть темных эльфов на своих кораблях вновь скрылись в неизвестном направлении так же внезапно, как появились до этого. Добить остатки оказалось просто, Фандралу и Вольштаггу даже удалось взять «языка», но тот активировал какой-то артефакт, устроив самоубийственный взрыв и едва не унеся с собой друзей Тора — те лишь чудом остались в живых.
Следующие несколько часов прошли будто в тумане, наполненные кровью и трупами. Никогда прежде Тору эта сторона битв не казалась настолько отвратительной. Куда делись его прошлые бесшабашность и безразличие к чужим страданиям? Почему теперь траур, в который погрузился дворец, ощущался настолько остро?
Обыск всех помещений дворца ничего не дал — девушки словно провалились сквозь землю, и это пугало больше всего. Вновь обыскав гостиную матери, Тор нашел сумку, которую часто видел у Гермионы, и обломки ее палочки. Что же там все-таки произошло? Где они сейчас?
Он вспомнил о Хаймдалле и его способностях, но Хранитель Радужных врат не мог дать ответов.
— Эти две смертные недосягаемы для моего взора, как и темные эльфы, — повинился мужчина, недовольно сжав губы в тонкую линию. — Какой толк от стража, если он не может исполнять свой долг?
Мысль о том, что девушки могли быть в руках темных эльфов, пугала до дрожи. Зачем альвы напали? В чем их цель? Кто их ведет?
Хотя нетрудно было догадаться о цели — Эфир, эльфы приходили именно за ним и добились своего. Но почему только сейчас, спустя пять тысяч лет? Накапливали мощь? Ждали подходящего момента? За пять тысяч лет, насколько знал сам Тор, этих моментов было предостаточно. Так что дело было, скорее всего, именно в Эфире и в том, что Джейн «вынесла» его оттуда, где он был спрятан все эти годы…
Хотелось что-то делать, действовать, искать хоть какую-то зацепку, чтобы вернуть Джейн и Гермиону, но приходилось стоять на возвышении, рядом с отцом, и выражать одним своим видом вселенский траур. Тор был плохим притворщиком, он был больше разозлен, чем опечален, и это, скорее всего, было написано у него на лице. Успокаивало то, что злился не он один.
Проводить павших в последний путь собрались тысячи горожан, они молчаливой толпой растянулись по всему побережью в обе стороны от Радужного моста. Места в первых рядах не хватало, но никто не жаловался — на лицах многих можно было прочесть не только глухую тоску и скорбь по погибшим, но и яростную, кровожадную жажду мести. Это было низкое чувство, но Тор не мог винить людей за подобное, потому что и сам был объят гневом.
Вместе с отцом и первыми лицами государства Громовержец стоял на небольшом возвышении, с которого хорошо было видно, как лодки дошли уже до самого края, норовя сорваться вниз, в Бездну.
Переведя взгляд на Одина, Тор поймал себя на мысли, что отец тоже не горел желанием стоять здесь — его место было в лазарете, рядом с отчаянно борющейся за жизнь Фриггой. Тор знал, что состояние матери практически стабилизировалось, и весь яд из ее организма уже вывели, осталось только залечить рану — брюшная полость была пробита насквозь, и Громовержец даже не мог себе представить, как Фригга умудрилась выжить.
Еще немного — и лодка царицы плыла бы здесь одной из главных…
Когда первые лодки свесились с обрыва, Один ударил Гунгниром по помосту, и звук этот, казалось, разнесся по всему городу. В ту же секунду тела на лодках превратились в рой маленьких огоньков и, словно пузырьки газа, полетели вверх, чтобы исчезнуть в пестрящей звездами темноте.
Именно потому церемония всегда проводилась ночью, фактически за полночь.
В толпе также начали зажигаться огни — это горожане, кто умел, создавали сферы света и запускали их в воздух, в знак сострадания семьям погибших. Многие плакали, даже те, кто никого не потерял — сам момент настраивал на грустные мысли.
Когда последняя лодка исчезла в Бездне, а все шары света затерялись меж звезд, люди начали расходиться. В прежнем молчании, в мрачном настроении. Все понимали, что это еще не конец, враг произвел точечный, умелый удар, уязвил асгардцев в самое сердце и ушел, растворился во множестве миров. Эльфы получили, что хотели, захватили Эфир, но на этом они не успокоятся…
Оседлав своих коней, Тор и Один двинулись во дворец. Слейпнир, конь Всеотца, недовольно фыркнул, когда Бильскильнир, жеребец Тора, попытался его обогнать. Громовержец вдруг подумал, что злость на Локи за все его выходки не мешала им с отцом в полной мере пользоваться его дарами. И речь даже не о восьминогой химере, что создал младший принц просто ради развлечения, а о Мьёльнире и Гунгнире, за которые Локи когда-то расплатился сполна.
А ведь Локи даже, наверно, и не знал о произошедшем… При мыслях о брате Тора затопило чувство вины, ведь если бы он сразу послушался его и пошел за Чудовищем, оставившем за собой след из выжженных трупов, то, скорее всего, девушки были сейчас в Асгарде, да и мать была бы цела и невредима…
Можно было спуститься в темницы и поговорить с Локи, но их последняя попытка вести диалог с треском провалилась. Громовержец помнил, как брат усиленно старался всех убедить, что до Гермионы и их ребенка ему не было никакого дела, и пусть в душе мужчины теплилась надежда, что это все было ложью, но… Сам Тор не хотел вновь сталкиваться с братом и слышать его язвительные комментарии. Пока не хотел.
Потому, когда длинная процессия во главе с царем достигла дворца, Тор отправился не в темницы, а в библиотеку. Именно там сейчас было его место.
Краем глаза он отметил, что отец свернул в коридор, ведущий к лазарету. Это было даже не предположение, Тор был уверен, что Один отправился проведать Фриггу. Он сам тоже хотел бы сидеть под дверью палаты, но понимал, что это все равно ничего не изменит и он просто потратит лишнее время. Потому он шел в библиотеку.
Сейчас Тор как никогда остро ощущал, что изменился. Прежний он бы рвал и метал, стремился броситься в атаку, искал бы врага по всем Девяти мирам, скорее всего безуспешно… Нынешний же закопался в древние трактаты пятитысячелетней давности, чтобы найти хоть какую-то информацию об эльфах и их возможном месторасположении. Как-то же Бёр смог их победить!
Время летело ужасающе быстро — только недавно часы перевалили за полночь, а сейчас уже утро, и служанка, отчаянно краснея, принесла ему завтрак прямо сюда.
Оттолкнув от себя книгу, Тор откинулся на стуле, и тот надсадно скрипнул, с трудом выдерживая непривычный вес. Проведя ладонями по лицу снизу вверх, он вцепился себе в волосы и крепко сжал руки в кулаки. Боль немного отрезвила Громовержца, вернула ясность мысли.
Он практически ничего не нашел. Точнее нет, информации было довольно много, но в основном о прошлом альвов — об их быте, основных городах (ныне заброшенных), о методах ведения боевых действий… Но это было не совсем то. Да, Тор уже успел понять, что эльфы используют отравленное оружие и магически заряженные кристаллы, что после активации могут взрываться, притягивать к себе предметы наподобие черной дыры или превращать используемого в настоящего монстра, сильного, быстрого и не ведающего боли и страха. Видимо, один из таких и проник в темницы, освободив там заключенных.
Но только Тор так и не узнал, где можно найти эльфов. После затяжной войны с ассами пять тысяч лет назад они покинули свои города и скрылись в бескрайних скалах Свартальфхейма. Тор нашел дневник деда, но Бёр описывал все крайне скупо, и все, что можно было понять из его записей, что асгардцы до последнего не знали, где скрывался враг, и просто дождались, когда те нападут первыми. И они напали — на Мидгард — планируя во время Схождения выпустить разрушительную силу Эфира, уничтожив одним разом все Девять миров.
Подобной тактики, видимо, решил придерживаться и Один. Он хотел дождаться, когда эльфы извлекут Эфир и начнут атаку, и ему явно было совершенно все равно, что при этом Джейн и Гермиона, скорее всего, могли погибнуть. Вот только сам Тор не мог позволить подобному случиться. Но и что-то сделать тоже не мог, потому что не знал, куда идти.
От отчаяния хотелось кричать и рвать на себе волосы.
— Мой принц, — служанка, что приносила ему завтрак, вернулась спустя пару часов. — Царица пришла в себя и зовет вас…
Это была замечательная новость, кроме облегчения принесшая и робкую надежду, что Фригга прольет свет на произошедшее.
До лазарета Тор в буквальном смысле долетел, пользуясь способностями своего молота.
Отца, как ни странно, в палате не было, Фригга лежала одна, бледностью соревнуясь с белизной простыней — из-за ранения она потеряла много крови. Светлые волосы раскинулись по подушкам, под глазами залегли темные круги, а губы были до синевы бледными. Боги, Тор никогда прежде не видел мать такой слабой и уязвимой!
— Матушка! — воскликнул он радостно, до последнего сомневаясь, что сказанное служанкой правда. — Как ты?
Тор в несколько шагов преодолел расстояние до кровати и взял ледяную ладонь матери в свои.
— Могло быть и хуже, — ответила она с легкой улыбкой, но тут же ее лицо стало серьезным. — Тор, тебе надо торопиться, Малекит забрал девочек…
— Малекит? — он был искренне удивлен, услышав это имя. По всем его прикидкам, правителю темных эльфов должно было быть порядка восьми тысяч лет, а ни один «бессмертный» столько не жил, даже альв, пусть и темный. — Он разве жив?
— Жив и вполне здоров, — подтвердила Фригга и продолжила: — Он выглядит так, будто и не прошло пять тысяч лет…
Скорее всего, здесь была замешана серьезная магия…
— У тебя совсем мало времени, — затараторила женщина, и в ее глазах Тор углядел лихорадочный блеск. Ей надо было отдыхать, это ясно как день. — Он знает какой-то способ извлечь Эфир, но мне кажется, что в таком случае Джейн погибнет… Надо их найти!
— Но как? — прошептал Тор, обескураженный напором матери. — Мы не знаем, где они прячутся. Даже Хаймдалл его не видит.
— Локи.
— Что? — не понял он.
— Локи сможет найти Гермиону, я же говорила тебе про их связь…
Тор едва сдержался, чтобы не хлопнуть себя по лбу. Какой же он идиот! Правда, и Фригга, и сама Гермиона говорили, что связь практически разорвана, но если есть хоть одна нить, хоть одна зацепка… Он был готов встать на колени перед братом, лишь бы тот помог, и плевать, важна ему Гермиона или нет, — Тор спасет обеих! Вот только…
— Отец не позволит выпустить Локи из темницы.
— Тогда ничего ему не говори! — Фригга сильнее сжала ладонь сына.
Признаться, Тор был шокирован этими словами — чтобы мать сама предложила обмануть отца? Это не вписывалось ни в какие рамки!
— Иди к Локи, убеди его помочь, — зашептала она, подавшись вперед. — Ты должен!
Эти слова решили все дело. Тор поднялся и произнес:
— Ты права!
Он развернулся и поспешил на выход, и у самых дверей его остановил окрик:
— Не переживай, я потом переговорю с отцом, и вам не будет ничего грозить.
Кивнув, Громовержец вышел за дверь. Последнее, о чем он сейчас переживал, так о последствиях побега.
Путь в темницы пролегал недалеко от коридора, ведущего в кабинет Одина. Оттуда доносились приглушенные голоса, и Тор, не удержавшись, подошел поближе. Дверь была приоткрыта, а значит, он легко мой войти внутрь, что не замедлил сделать.
— Магическая защита дворца уничтожена, — проговорил Фандрал, и Тор отметил, что никогда прежде не видел такой озабоченности и растерянности на лице друга. Даже когда его серьезно ранили в стычке с ётунами — этот заправский сердцеед лишь улыбался, а в процессе лечения заигрывал с молоденькими медсестрами. Сейчас же ему явно было не до улыбок. — Мой царь, мы как на ладони…
Все обратили внимание на вошедшего, и обсуждение быстро свернулось. Фандрал, Вольштагг и Ньерд отошли и по требовательному взгляду Одина покинули помещение.
— Матушка проснулась, отец, — счел нужным доложить Тор.
— Я знаю, — кивнул Один, и на его лице читалось облегчение. — И если ты пришел сюда лишь для того, чтобы мне это сообщить, то…
— Нет, не только из-за этого.
Видимо, в тоне Тора было что-то, что очень не понравилось отцу, потому что он нахмурился.
— Я не ищу с тобой ссоры… — ответил Один твердо, но как-то слишком устало. Сейчас он позволял себе быть просто отцом и мужем, и Громовержец, что бы ни говорил, ценил такие вот проявления.
— Как и я с тобой, — кивнул он. — Отец, мы должны отправиться на поиски Малекита, я отправлюсь за ним в погоню и…
— Никто никуда не отправится, — отрезал он жестко, и Тор отчетливо увидел эту грань между Одином-отцом и Одином-«Всеотцом». Сейчас это был второй вариант.
— Но…
— Никаких «но». Малекит спрятался, залег, и я не собираюсь распылять силы и изматывать воинов в тщетных поисках. Когда он выйдет из тени — мы нанесем решающий удар. Так же, как сделал когда-то мой отец. Я знаю, где его ждать. Мы будем готовы.
Один был решителен и неумолим.
— Да, но у Малекита в руках будет Эфир! — воскликнул Тор. — Он уничтожит все Девять миров!
— Ты переоцениваешь силы темных эльфов… — пренебрежение сквозило в голосе Всеотца.
— Нет, просто дорожу жизнями людей! — Громовержец не знал, как же достучаться до того, кого раньше считал самым справедливым и милосердным. — Я должен найти Джейн и Гермиону, спасти их. Если мы протянем — Малекит просто убьет их!
— Смертные постоянно умирают… — и снова это пренебрежение, от которого уже было тошно.
— Но не так! — Тор едва боролся с отчаянием. Он пришел сюда, в глубине души надеясь, что отец поддержит его и поможет. Но Один казался неприступной скалой, холодной и беспощадной. Он для себя уже все решил и выбрал определенную тактику. Зная отца, свернуть его с намеченного пути будет практически невозможно. Но попытаться стоило. — Я найду Малекита и не дам ему завладеть Эфиром, я захвачу его и заставлю рассказать, как извлечь эту силу из Джейн. Мы уничтожим Эфир и…
Еще даже не закончив фразы, он понял, что не смог убедить Всеотца.
— Коли не выйдет, я потеряю единственного сына, — произнес Один уже мягче, с потаенным теплом во взгляде. И оттого было еще гаже. — Мы даже не знаем, где Малекит. Ты потратишь время впустую, ища призраков ради собственной прихоти…
Тор открыл было рот, чтобы объяснить, что это не просто прихоть и что Локи может помочь в поисках, но тут же закрыл его обратно. Он отчетливо осознал: какие бы доводы он ни приводил, отец ни за что не согласится выпустить Локи из темницы — самолюбие царя было слишком уязвлено. По сути, Локи был нужен только для того, чтобы найти и спасти девушек, пока еще не поздно. Если еще не поздно…
Вот только очень уж был велик шанс, что Локи вновь обманет и сбежит — Один никогда не пойдет на столь рискованный шаг. Тем более ради смертных.
— Ты останешься здесь — это приказ, — голос отца вновь стал жестким, будто сталь. — Когда придет время, именно ты поведешь наше войско, поведешь десять тысяч асгардских мечей…
Такая большая ответственность… Раньше бы Тор обязательно обрадовался, но сейчас он лишь спросил:
— И сколько наших людей сложат головы?
Тысячи. И это только ассов. А сколько погибнет землян? Их стоило бы хоть как-то предупредить…
— Столько, сколько понадобится! — вдруг воскликнул Один, ударив внезапно появившимся копьем об пол. По телу Тора пробежали мурашки. — Будем биться! До последнего вздоха, последней капли асгардской крови.
Отведший до этого взгляд Тор вновь посмотрел на отца с недоверием и даже страхом. Неужели гнев и страх за жизнь супруги настолько сильно ослепили его?
— И в чем твое отличие от… Малекита? — спросил Громовержец, хотя едва не назвал другое имя. Так ли уж Локи был неправ, когда говорил, что в своих завоеваниях следовал примеру Одина? К чему это пустое кровопролитие?
— Отличие в том, что я одержу победу! — процедил Всеотец и, развернувшись и взмахнув красным, как у Тора, плащом, вышел из кабинета, оставив сына одного.
Обессиленно рухнув в стоявшее рядом кресло, Тор спрятал лицо в ладонях. Он до последнего надеялся, что сможет договориться с отцом, довести до него свою точку зрения, но тот был совершенно глух к доводам рассудка.
Неужели придется делать все тайно, исподтишка? Та еще задачка.
Проблема была в том, что Один, в довершение ко всему, обладал схожей с Хаймдаллом силой, только если Хранитель Радужных врат видел и слышал все, что происходит во Вселенной, то сила царя распространялась лишь на Асгард и его бескрайние земли. Можно было быть уверенным: как только Локи переступит порог своей камеры — Один об этом узнает и вмешается.
Одному Тору здесь не справиться — если бы на свободе был Локи, то он бы провернул что-то подобное с закрытыми глазами, но ирония в том, что именно его и надо было вызволять.
Необходимо собрать команду и проработать план…

28 октября 2012 года, неизвестно где

— Гермиона, ты как? — голос Джейн казался гулким и едва различимым, словно говорила она за закрытой бронированной дверью.
С трудом приоткрыв глаза, Гермиона тут же вновь прикрыла их, жмурясь от невыносимой боли в висках. Невольно дернувшись от неприятного ощущения, она глухо застонала, потому что спину прострелило, а живот скрутило острым спазмом, отчего малыш нервно забарахтался в утробе. Главное, что он жив и, хотелось верить, невредим, потому что после того, что произошло, в этом могли быть серьезные сомнения.
Боль в пояснице немного отступила, и Гермиона осмотрелась, стараясь понять, где она и что происходит. Она лежала на довольно прохладном, грязном полу, а голова ее покоилась на коленях у Джейн. Подняв взгляд наверх, Гермиона отметив бледность лица Фостер и страх, запрятанный во взгляде. Руки американки были холодными и мелко подрагивали, но сама она при этом выглядела достаточно собрано. Вряд ли она когда-либо оказывалась в подобных ситуациях, когда на кону стояла жизнь, но при этом девушка умудрялась не терять самообладания — это радовало. Не хотелось сейчас сталкиваться с чужой истерикой, когда собственное душевное равновесие оставляло желать лучшего.
— В порядке, — выдохнула Гермиона, предприняв попытку подняться. — Сколько я была без сознания?
Новый приступ головной боли заставил Гермиону поморщиться, но она пересилила себя, переждав нахлынувшую вместе с болью тошноту. Возможно, она умудрилась заработать сотрясение мозга.
Правда, Гермиона была искренне удивлена, что вообще до сих пор жива. Она могла понять, зачем эльфам Джейн — те планировали извлечь из нее Эфир. Но почему они взяли с собой и ее? Особенно если учесть, сколько хлопот она доставила им в процессе пленения.
К тому же было не очень понятно, где они и куда их везли. Немного придя в себя, Гермиона осмотрелась и поняла, что их с Джейн посадили в небольшую, два на два, камеру с довольно низким потолком, сплошь состоящую из черного камня с темно-красными прожилками. Через эти прожилки в комнату лился слабый кроваво-красный свет, освещая все вокруг. Помещение мелко тряслось, и где-то снаружи раздавался низкий, утробный гул — эта камера или нечто, где она находилась, куда-то двигалось.
— Сложно сказать, — нахмурилась Джейн. В мрачном освещении комнатки ее кожа казалась еще более бледной, чем обычно, а под глазами залегли темные круги — пагубное воздействие Эфира явно увеличилось. — Я сама пришла в себя лишь недавно…
Голос Джейн дрогнул, и стало понятно, что нервничала она гораздо сильнее, чем пыталась показать. Но уж лучше так, чем неконтролируемая истерика…
Сама Гермиона из последних сил не давала подступающей панике захлестнуть ее с головой, несколько раз глубоко вздохнув. Головная боль отошла на второй план, оставшись легким ноющим фоновым дискомфортом, живот слегка потягивало, но ощущения тоже казались терпимыми. Все же сейчас Гермиону больше беспокоило не собственное состояние, а то безвыходное положение, в каком они оказались: они в плену у жестоких, малоизвестных существ, и вряд ли кому-то в Асгарде есть до этого дело. Фригга либо мертва, либо тяжело ранена, судьба Тора тоже оставалась неизвестной. На кого еще надеяться?
И ведь вначале ситуация не казалась настолько плачевной…
Едва только раздался сигнал тревоги, Тор, сначала мрачно переглянувшись с Фриггой, бросил обеспокоенный взгляд на Джейн и Гермиону. Он в тот момент был похож на гончую, что рвалась на охоту, но ждала позволения хозяина. В этот момент Гермиона не могла не отметить, насколько он похож характером на Гарри — тот тоже не мог игнорировать опасные ситуации. Грейнджер в такие моменты думала, что друг все никак не мог навоеваться, кто бы знал, что она сама страдала точно такой же болезнью…
Все пятнадцать лет после войны Гермиона старалась вернуться к обычной жизни, и ей казалось, что она смогла, но сейчас понимала, что лишь предпочитала обманывать себя. Она не навоевалась и, возможно, никогда не сможет. Эти годы Грейнджер только существовала, увязая в скуке и рутинности быта, будто бы тупея, сейчас же она чувствовала, как разливается адреналин в крови, как прочищаются мысли.
— Не беспокойся, — тем временем кивнула сыну царица. — Я присмотрю за девочками. Иди.
Слегка сконфуженно улыбнувшись, Тор отцепил с пояса молот и, раскрутив его, взлетел, практически сразу скрываясь за деревьями.
— И нам тоже пора, — Фригга ободряюще улыбнулась, успокаивая Гермиону одним своим уверенным видом. Что бы ни произошло, ситуация будет под контролем.
Правда, это не помешало Грейнджер достать из сумки палочку и покрутить ей, разминая кисть.
Царица повела девушек обратно во дворец, где их компания практически сразу столкнулась с Одином, спешившим куда-то в окружении стражников.
— Послать гонца в оружейную, защищать любой ценой! — командовал Всеотец, и в этот момент Грейнджер полностью осознала всю ту грозность и всемогущество, что олицетворял собой царь Асгарда. Это был сильный, прославленный воин, которого стоило брать в расчет, несмотря на преклонный возраст. Завидев супругу, Один направился к ней, и лицо его неуловимо смягчилось. — Фригга! Узники буянят, бояться нечего!
В отличие от мужа, который выражал свои чувства лишь малейшими изменениями мимики, царица не стеснялась расплыться в улыбке.
— Ты никогда не умел лгать, — отметила она, и лицо ее было немного укоряющим и чуточку встревоженным.
— Ступай в свой чертог, приду, как управимся… — его слова звучали как приказ, но в то же время тон был не настолько жестким, как можно было предположить.
— Береги себя, — сказала Фригга негромко, с бескрайней теплотой во взгляде. В очередной раз Гермиона убеждалась, что брак царя и царицы не был формальным — они на самом деле любили друг друга.
— Сколько раз меня пытались убить, а царица все трясется надо мной, — проговорил Один чуточку насмешливо и ворчливо. Слишком по-человечески.
— Только потому, что трясусь, тебя до сих пор и не убили, — с укором ответила Фригга.
Гермиона почувствовала себя неловко, присутствуя при этом разговоре, — словно подглядывала через замочную скважину. Как ни странно, ни разу за эти два месяца Гермиона не присутствовала при разговорах Одина и Фригги, она полагала, что царица держала смертную вне поля зрения мужа, чтобы не напоминать ему лишний раз о ее существовании. Даже за ужином девушка всегда сидела отдельно, чаще всего в компании Тора.
С одной стороны, все это было очень интересно, но с другой — слишком уж смущающее.
Один удалился, отправившись, видимо, решать проблему с бунтующими заключенными. Фригга же повела девушек в сторону своих покоев.
— Идите за мной и делайте так, как я скажу, — отчеканила она твердо. За эти дни Гермиона еще не видела царицу такой. — И без вопросов!
В руках Фригги блеснул меч, признаться, Грейнджер пропустила момент его появления. Живо вспомнилось то, что рассказывала ей царица еще в самом начале сентября: в Асгарде женщина должна была заслужить право носить доспехи. Нет, многие из местных дам, насколько успела узнать Гермиона, спокойно могли постоять за себя и знали, с какого конца браться за меч. Когда сто процентов мужского населения владеют холодным оружием, надо соответствовать.
Но, несмотря на такую воинственность, немногие могли заслужить ношение доспехов — для этого женщина должна была пройти специальную военную подготовку, которую, по сути, не выдержал бы и среднестатистический земной мужчина. Из увиденных Гермионой ранее женщин такое право было лишь у Фригги, Сиф и Фрейи (но это — вообще отдельная тема, поскольку она, по сути, — последняя живая валькирия, а к ним изначально было другое отношение).
Что примечательно, в этот день царица как раз была в доспехах — позолоченный нагрудник был надет прямо поверх платья и сверкал на солнце.
— Да, моя царица.
— Да, мэм.
Они с Джейн ответили практически в унисон, и, переглянувшись, обе слегка нервно улыбнулись. В душе Гермионы зарождалось дурное предчувствие, ей отчего-то виделся какой-то подвох во всем происходящем, но она не могла определить, что же ей не нравится.
Кроме того, Один сказал, что бунтуют узники в темнице, а именно там сейчас находился Локи. Не был ли он причиной, зачинщиком бунта?
Даже если он и не был вовлечен в бунт, он все равно был там, в центре событий, и как-то мог пострадать, и Гермиона искренне переживала за него.
«Я тоже за него трясусь…» — невесело усмехнулась про себя Грейнджер.
Она бы хотела отбросить все эти мысли, но не могла…
Вот только закрутившиеся вокруг события заставили ее забыть обо всем, кроме тщетных попыток сохранить свою жизнь.
Они не успели дойти до комнат Фригги, когда снаружи дворца стали раздаваться выстрелы и взрывы. Два крупных черных корабля, больше похожих на сорвавшиеся с потолка пещеры сталактиты, подлетали к городу со стороны Бездны. С каждого из них стартовали несколько дюжин более мелких кораблей, внешне как две капли воды похожих на своих больших «собратьев», и на удивительно высокой скорости ринулись прямо в город, к дворцу.
Незваных гостей обстреливали из энергетических пушек, расставленных на башнях по всему городу, но корабли противника оказались довольно маневренными и с легкостью уходили с линии огня, то и дело меняя траекторию полета. Но, видимо, уровень асгардских стражей был не хуже, и те начали преследовать чужие корабли на оснащенных пушками лодках. Два подбитых вражеских корабля рухнули прямо на город, одновременно с этим один из больших кораблей, что пролетал ближе к Радужному мосту, загорелся и грузно обрушился в реку, чудом не сломав лишь недавно отстроенный мост.
Вместе с тем вокруг дворца куполом начал подниматься золотистый переливающийся щит, очень похожий на сеть, что сдерживала заключенных в темнице. Пара вражеских кораблей, не успев увернуться, врезались в полупрозрачный купол, будто в жесткий металл, и разлетелись на куски. Что ж, хотя бы дворец был в полной безопасности, однако Гермиону коробило то, что город оставался беспомощным. Но тут пушки снова напомнили о себе, показывая, что Асгард был далеко не беспомощным.
Все это девушки наблюдали, практически бегом пересекая галерею с огромными, почти от пола до потолка, окнами. До комнат Фригги оставалось пройти несколько коридоров.
— Не лучше ли спрятаться где-то в другом месте? Там, где нас никто не будет искать? — спросила Гермиона на бегу, наплевав на приказ не задавать вопросы.
— Покои царицы магически защищены, там нам будет безопаснее всего, — приободрила ее царица, улыбнувшись, и эта ее улыбка отдаленно напоминала оскал стюардессы во время падения самолета.
Защита была поднята едва ли до середины, когда несколько взрывов изнутри дворца заставили стены содрогнуться, а щит вдруг стал опадать с той же стремительностью, что до этого возводился. Похоже, защита дворца была прорвана.
Им пришлось свернуть в коридор без окон, а потому Гермиона уже не могла наблюдать за происходящим снаружи, правда, не очень-то и хотелось, тем более в открытой галерее, где один неверный выстрел с пролетавшего мимо корабля мог прервать ее жизнь.
В гостиной Фригги девушки смогли перевести дух. Царица, как заправский мечник, несколько раз крутанула мечом, разрабатывая кисть, и это выглядело завораживающе.
— И часто тут у вас такое бывает? — деланно безразлично поинтересовалась Джейн, выдохнув и рухнув на диван. Гермионе же не давали расслабиться выстрелы, слышимые из открытого окна. Стоило надеяться на уверения Фригги, что тут они в безопасности.
— Иногда, — на этот раз губы женщины лишь едва дрогнули в усмешке. — Встаньте ближе друг к другу, я наложу на вас заклинание невидимости…
Грейнджер собралась было возразить и сказать, что у нее есть мантия-невидимка, но вдруг подумала, что та не спасла от Хаймдалла… Кто знал, на что способны враги, напавшие на Асгард?
— Кто же осмелился пойти сюда войной? — спросила Гермиона, кивнув на открытое окно, из которого можно было разглядеть единственный из двух больших кораблей. Ей почему-то казалось, что Фригга знала ответ — она выглядела встревоженной и обеспокоенной, но никак не шокированной или удивленной.
— Я никогда не видела таких кораблей, лишь слышала рассказы о них… — проговорила царица негромко, задумавшись о чем-то своем. Возможно о муже и сыне, что находились в самом пылу битвы. Как они там? Живы ли? — Темные эльфы прилетают на черных, как ночь, кораблях и крадут у нас свет… Это были любимые сказки Тора.
— Но Один сказал, что темные эльфы истреблены, — заметила Джейн, нахмурившись. Она послушно, но слишком медленно встала и подошла к Гермионе вплотную, соприкасаясь с ней рукавом платья.
Они втроем в каком-то оцепенении смотрели, как черные кораблики кружат вокруг башен дворца, обрушивая на них целый шквал плазменного огня.
Очередной взрыв, раздавшийся совсем близко, возможно в той самой галерее, что девушки пробегали всего пару минут назад, заставил их вновь сосредоточиться.
— Стойте смирно! — приказала Фригга, и Джейн с Гермионой замерли, пока царица, сосредоточившись, проводила над ними руками.
Эта невидимость не шла ни в какое сравнение с привычными Грейнджер дезилюминационными чарами, они были разными даже по внутренним ощущениям. От простых чар казалось, что на голове кто-то разбил сырое яйцо и его содержимое растекалось по телу. Здесь же магия была легкой, невесомой как шелк, но вместе с тем прочной. Гермиона ощутила лишь легкое дуновение ветра на коже, оставшееся мягкой прохладой.
К слову, она не видела ни себя, ни Джейн — хоть заклинание было одно, действовало оно на обеих по отдельности. Секунду спустя в предплечье Грейнджер вцепилась тонкая рука.
— Я здесь, — произнесла Гермиона тихо.
— Я знаю, — отозвалась Фостер. — Просто непривычно.
Шум голосов и звуки перестрелки стали приближаться.
— Отойдите вон туда, — Фригга ткнула пальцем в небольшой альков, где стояли маленькие диванчик и столик. Царица порой любила там сидеть — защита стен с трех сторон давала иллюзию уединенности, к тому же от остальной гостиной можно было отгородиться легким тюлем.
Девушки послушно отступили, когда на дверь обрушился первый удар и по светлому дереву прошлась золотистая волна защиты.
— Стойте там и никоим образом не выдавайте своего присутствия, — Фригга понизила голос и махнула рукой вбок, в сторону центрального диванчика, на котором появилась живая иллюзия Джейн.
— Но я могу помочь! — прошептала Гермиона в ответ, стараясь расслабить руку с палочкой — та должна была двигаться свободно, без скованности.
— Нет! — успела ответить царица, как дверь сотряс оглушительный взрыв. Защита не выдержала — и дерево пополам с камнями влетело внутрь.
Фригга и иллюзорная Джейн отступили от входа, нисколько не пострадав, они были достаточно далеко, чтобы находиться в безопасности, как и настоящие Джейн и Гермиона.
Через разрушенный дверной проем в комнату вошли пятеро. Четверо — обычные солдаты в черных тонких кожаных одеждах, призванных не сковывать движения и позволявших воину оставаться маневренным и ловким, и светлых, цвета слоновой кости, нагрудниках. Вместо шлемов у людей были белые, будто фарфоровые, маски, прикрывавшие только лицо и служившие, очевидно, для запугивания противника — самой Гермионе смотреть на эти маски было не слишком приятно, сразу всплывала ассоциация с Пожирателями Смерти.
Но особенно выделялся мужчина, шагнувший через порог самым первым, возвышавшийся над остальными на полголовы. Его светло-серая кожа оттенялась просторным черным камзолом, делавшим его еще внушительнее. Светлые, платиново-белые волосы мужчины были заплетены в сложную косу.
Что-то Гермиона читала про эти прически во время поисков информации по Эфиру… У темных эльфов они отображали статус, и ходить простоволосым было стыдно и значило отсутствие какого-либо положения в обществе…
Фригга отправила в проем двери энергетический шар, который, взорвавшись, взметнул в воздух облако пыли и мелких обломков двери. Недолго думая, Грейнджер послала следом несколько «Бомбард», но практически сразу остановилась под требовательным взглядом царицы. Та махнула в их сторону рукой, и девушек мягко опрокинуло на диван, который тут же совершенно бесшумно пришел в движение, вместе со стеной повернувшись вокруг своей оси. В считанные доли секунды Гермиона и Джейн оказались в спальне Фригги.
— Мордред! — выругалась Грейнджер, с трудом слезая с дивана.
С одной стороны, она не могла злиться на царицу за данный поступок — та защищала их и постаралась скрыть, чтобы девушки были в безопасности. Но с другой — жажда справедливости и шило в причинном месте не давали Гермионе сидеть спокойно. Она хотела помочь, хоть как-нибудь…
Подбежав к двери, Грейнджер покрутила ручку, но ту будто заклинило — похоже, Фригга подстраховалась и здесь. Вероятно, она хотела, чтобы девушки попробовали сбежать через какой-нибудь потайной ход, но лично Гермиона не знала ни одного, а тратить время на поиски не было никакого смысла. У нее имелась пара идей получше.
— Ты где? — раздался от дивана сдавленный шепот Джейн.
— Около двери, — ответила она, отступая назад на пару шагов и взмахивая палочкой.
В двери появилось небольшое, видимое только с этой стороны окно, через которое та могла наблюдать за происходящим в соседней комнате. В этот же момент Фостер вслепую отыскала ее и впилась в предплечье левой руки пальцами, но Грейнджер не очень волновала боль — все ее внимание было направлено на происходящее снаружи.
Похоже, ни заклинание Фригги, ни «Бомбарда» Гермионы не принесли желаемого результата — мужчина вышагнул из облака пыли, как ни в чем не бывало, и перед ним переливался полупрозрачный бордовый магический щит.
— Убирайся, отродье, если тебе дорога жизнь! — почти прорычала Фригга, поднимая ладонь для нового «залпа».
— Я переживал и не такое, — холодно заметил пришелец, голос его был глубоким и каким-то рокочущим. Он, оглядевшись, нашел иллюзорную Джейн, прижавшуюся к стене рядом с дверью в спальню царицы. Во взгляде мужчины практически не было никаких эмоций — лишь кроваво-красная мгла, мрачная, как весь его образ.
— Кто ты? — Фригга склонила голову вбок, вместе с тем отступая от противника на несколько шагов. Острие ее меча было направлено ровно эльфу в лицо, и рука царицы не дрогнула ни разу.
Вот только Гермиона не видела смысла в том, чтобы выводить соперника на диалог, поскольку время само по себе играло против женщины — пока она отвлекалась на предводителя, его подручные без всяких указаний стали рассредоточиваться по периметру комнаты, обходя царицу с боков и заходя ей за спину.
— Я Малекит! — главарь тем временем подходил все ближе, загоняя Фриггу в тиски, но ее как будто бы это нисколько не смущало, хотя Гермиона знала, что маневр эльфов не укрылся от ее взора.
Имя пришельца было знакомо — так звали Владыку темных эльфов, что пять тысяч лет назад хотел погрузить Вселенную в хаос. Но был ли это тот же самый человек? Насколько Гермиона успела понять, мало какое существо могло прожить дольше пяти тысяч лет, и эльфы как раз входили в большинство — их продолжительность жизни примерно равнялась асгардской. Этот Малекит же выглядел слишком молодо, чтобы быть тем самым Владыкой. Возможно, потомок? Или просто тезка?
— Тот самый? — Фриггу, видимо, также взволновал этот вопрос, и по легкой, едва заметной усмешке мужчины, совершенно не коснувшейся его глаз, можно было понять, что царица попала в точку. — Но как такое возможно?
— Магия многогранна и могущественна, — бросил Малекит и едва уловимо дернул головой.
Это, видимо, был какой-то сигнал, потому что солдаты, окружившие царицу, в одно мгновение пришли в движение, бросившись напрямую к своей жертве. Иллюзорную Джейн, похоже, никто не брал всерьез.
Фригга взмахнула мечом и приняла на него первый удар. Гермиона удивилась, увидев, с какой скоростью и грацией двигалась царица — та была легка и стремительна, словно ветер, уворачиваясь от атак и наступая в ответ. Порой даже взгляд Гермионы не успевал за столь быстрыми перемещениями.
Сплетя заклинание, Фригга отшвырнула им от себя двух эльфов, что до этого заходили сзади, третьего она полоснула мечом, четвертого же проткнула насквозь. Несложно было догадаться, что в бой царица вступала далеко не в первый раз, потому что перед убийством она не замешкалась ни на секунду.
Не останавливаясь, она в два стремительных шага сократила расстояние до Малекита и навязала ему бой, но Владыка темных эльфов оказался более искусным мечником, чем можно было предположить, наблюдая за его подручными. Фригга танцевала вокруг него, нанося меткие, жалящие удары, стараясь пробить защиту соперника и заставить его раскрыться, но все было тщетно.
Увидев брешь в защите женщины, Малекит перешел в наступление, оттесняя царицу от иллюзорной Джейн. То ли Фригга пыталась увести противника из комнаты, то ли сам он загонял царицу, но схватка быстро придвинулась к разрушенной двери. И последовавшие за этими события заставили Гермиону все же склониться к версии о тайном плане Малекита…
Сама Грейнджер даже не заметила, как это нечто возникло, оно появилось, будто из пустоты: огромная человекоподобная фигура с каменной кожей, шипами на плечах и груди, в рогатом шлеме, впаянном в темно-серое лицо. Чудовище было настоль быстро, что иной раз казалось неуловимым для глаза — секунду назад его еще не было, а через мгновение оно обхватило Фриггу локтевым сгибом за горло и прижало ее к своему огромному торсу так, что ноги царицы доставали земли лишь самыми носами туфель. Малекит выбил из ее рук меч и, усмехнувшись, повернулся к иллюзорной Джейн. Настоящая же невольно вцепилась в руку Гермионы еще сильнее, невольно отвлекая девушку от воплощения задумки. Еще чуть-чуть…
— Дитя, — обратился он к Джейн довольно мягко, но это была обманчивая мягкость, не предвещающая ничего хорошего. Иллюзорная Фостер попятилась, испуганно озираясь по сторонам. — Ты посягнула на чужое! Так отдай!
Малекит загнал Джейн в угол комнаты и протянул к ней руку, желая, по всей видимости, схватить ее, но его ладонь прошла сквозь, практически сразу развеивая иллюзию.
— Ведьма! — злобно взревел эльф, будто зверь, упустивший долгожданную добычу. — Где Эфир? Я чувствую, что он где-то здесь!
— Я никогда не скажу, — если бы Фригга могла в своем положении гордо вскинуть голову, она бы обязательно это сделала — столько вызова было в ее слегка хриплом голосе.
— Я тебе верю… — кивнул Малекит, и державшее царицу чудовище проткнуло ее мечом насквозь.
Джейн тихо вскрикнула, Гермиона же поджала губы — она предполагала, что что-то подобное произойдет, и безумно не хотела, чтобы Фригга жертвовала ради девушек своей жизнью. Но царица сама приняла такое решение, и теперь оставалось надеяться, что она выживет и что Грейнджер и Фостер смогут успешно скрыться от противника.
Тем временем Малекит перебросился с Чудовищем несколькими словами (оно, оказывается, умело разговаривать!) на незнакомом языке, отдаленно напоминающем арабский или древнеегипетский, и то двинулось по периметру комнаты, заглядывая во все двери. Оставалось дождаться, когда оно войдет в спальню.
Перехватив Джейн за руку, Гермиона отвела ее немного в сторону: достаточно далеко от двери, чтобы не пострадать при взрыве, но в то же время близко, чтобы, когда он все-таки произойдет, сбежать.
Чудовище добралось до входа в спальню и распахнуло дверь, сразу же делая решительный шаг вперед. Руны, нанесенные Гермионой на косяк двери и порог, на мгновение зажглись алым, а затем высвободили переданную им энергию, заставляя дерево взорваться, как при мощной «Бомбарде».
Чудовище отбросило внутрь спальни, косяк и часть стены вокруг были разрушены, но Грейнджер не стала дожидаться, пока осядет пыль. Она сразу же потащила Джейн за собой в гостиную, аккуратно ступая по периметру комнаты, стараясь не привлекать внимания настороженно озиравшегося Малекита.
Возможно, их выдал хруст камней под ногами или заклинание Фригги перестало действовать… Малекит, дернувшись, бросил в их сторону нечто, отдаленно похожее на гранату, испещренную красными прожилками. Камень не долетел несколько ярдов и, ударившись об пол, взорвался, отталкивая девушек ударной волной в стену. Болезненное столкновение дезориентировало и оглушило Гермиону. Перед тем, как провалиться в беспамятство, она увидела лицо склонившегося над ней Чудовища, грубо поднявшего ее с пола за лиф платья.
Удивительно, как после всего этого и она, и ребенок были вполне целы и здоровы. Вновь осмотрев себя, Грейнджер обнаружила лишь несколько синяков и ссадин на ногах и руках, а также знатную шишку на затылке, которым она приложилась об стену. Платье все было покрыто пылью, подол местами порван и обуглен, а от прически остались одни воспоминания, но Гермионе было все равно.
— Я могу понять, зачем им я, — произнесла Джейн вполголоса, смотря усталым, опустошенным взглядом в стену. — Но зачем они схватили еще и тебя?
— Возможно, не смогли точно узнать, в ком из нас находится Эфир? — предположила Гермиона, но практически сразу отмела этот вариант. — Или взяли в качестве заложника…
— Но почему они тогда не взяли кого-нибудь еще? — спросила Фостер. — Мне почему-то кажется, что мы здесь одни.
— Во-первых, ты можешь ошибаться, а во-вторых, они могли взять меня не для того, чтобы манипулировать асгардцами, а для того, чтобы манипулировать тобой. Окажись у тебя возможность сбежать, тебе будет сложнее сделать это со мной.
Гермиона не тешила себя надеждой на побег — тело казалось ватным, спину снова прихватило ноющей болью, но самым ужасным было не это. Ни палочки, ни сумочки — Грейнджер была совершенно безоружна и беспомощна.
— Мы что-нибудь придумаем, — ободряюще улыбнулась она, и Джейн выдавила из себя неуверенную улыбку в ответ. — Мы обязательно что-нибудь придумаем…

29 октября 2012 года, Асгард

Локи без каких-либо эмоций на лице рассматривал свои разбитые в кровь руки и ощущал полную, абсолютную апатию. Гнев за несколько часов выжег в нем все лишние чувства, и теперь он не ощущал в себе совершенно никаких сил. В таком состоянии Локи пребывал лишь один-единственный раз в жизни — когда также сидел под арестом после смерти Бальдра, в которой все обвинили его. Тогда это было настолько неожиданно и незаслуженно, что ярость, не сдерживаемая ничем, оставила после себя одно лишь опустошение.
Мысли текли вяло, то и дело возвращая Локи к последнему разговору с Рагнаром.
— Ее больше нет, мой принц… — прошептал мальчишка, нервно облизнув губы. Его глаза тут же широко раскрылись, будто он сам был шокирован своими словами. — Я имею в виду, что ее больше нет в Асгарде! Ее похитили…
От этих слов легче не стало. Локи уже даже не удивился своей реакции на мысль, что девчонки могло не быть в живых, — грудь обожгло ледяными иглами, будто там был ощетинившийся шипами снежный ком, что рос с каждой долей секунды и не давал дышать, сковывая внутренности. Он уже почти смирился с мыслью, что судьба Гермионы волновала его достаточно сильно.
— Что-то еще? — спросил Локи довольно прохладно. Он изо всех сил вцепился в свою маску безразличия, но уже не был уверен в ее натуральности.
— Царица в лазарете, — ответил Рагнар, опустив голову. Он даже не пытался всматриваться в лицо собеседника, и в данном случае это было на руку Локи — он не желал, чтобы кто-то видел его в настолько уязвимом состоянии. — Она защищала смертных девушек и была серьезно ранена.
Маска приняла на себя очередной удар и держалась с трудом. Хотелось надеяться, что новых потрясений не будет, но и прежние не давали покоя.
Это Чудовище добралось до Фригги и девушек? Как и, главное, зачем? У Локи совершенно не хватало данных, чтобы самостоятельно ответить на эти вопросы.
— И как же это произошло?
— Это были темные альвы, мой принц, — Рагнар бросил на Локи быстрый взгляд из-под челки. — Тот демон был их лазутчиком, он разрушил защиту дворца и впустил сюда целую армию…
Части мозаики понемногу стали вставать на свои места, но нескольких крупных кусков все равно недоставало…
Локи предполагал, что темные эльфы выжили и затаились, проиграв войну, но даже и подумать не мог, что они рискнут напасть на своих извечных врагов — слишком неравны были силы. Но факты говорили сами за себя: альвы ударили, метко и жестко, вот только чего они хотели добиться? Новой войны? Слишком уж безрассудно.
В тот раз, пять тысяч лет назад, они рискнули действовать, только заполучив один из шести могущественных реликтов Вселенной — Эфир. Бёр же, по его собственным словам, сумел захватить его и уничтожить. Только сейчас, после длительных раздумий, Локи сомневался, что эти слова деда были правдой, — узнав от Таноса об истиной силе Камней Бесконечности, асгардец понимал, что невозможно так уж легко уничтожить настолько опасный артефакт. Значит, Бёр спрятал его, соврав всем, а темные эльфы каким-то образом об этом узнали…
Став вспоминать обо всем, что он знал об Эфире, Локи, наконец, смог рассмотреть всю картину происходящего.
Тор привел свою смертную в Асгард, утверждая, что она больна незнакомой хворью. Один лично (!) позволил ей остаться на Земле Богов, а затем братец вместе с обеими девушками искали способ излечить Фостер. Обо всем сложно было бы догадаться, если бы не нападение эльфов, при котором в плен была взята именно Джейн. Непонятно, зачем они взяли Мышку, это несколько выбивалось из общего плана, но Локи мог бы поставить тысячу золотых, что глупая девчонка сама полезла на рожон — с нее бы сталось.
Все дело в Эфире. Джейн Фостер каким-то неведомым образом умудрилась заполучить реликт, и тот, скорее всего, проник в ее тело, медленно убивая носителя. Было у этого камня подобное свойство — слабых смертных он выпивал досуха.
От осознания всего этого было нисколько не легче: Мышка похищена, мать при смерти — а он сидит здесь, будто загнанный в клетку зверь, и ничего не может сделать…
Закрыв глаза, Локи перешел на астральное зрение и только потом открыл их, будто страшась увидеть подтверждение своим мрачным мыслям. Но увиденное пока обнадеживало — от асгардца в небытие отходила тонкая, с человеческий волос, нить. Само ее наличие говорило об одном — девчонка пока жива. Пока.
Подтянув к себе колени, Локи облокотился на них и вцепился пальцами в растрепавшиеся волосы. Хорошо, что его никто не мог видеть, — для всех остальных он, откинувшись на стуле и закинув ногу на ногу, в сотый раз листал какую-то книгу.
— Здравствуй, брат, — тихо произнес кто-то, и Локи поднял голову, не веря собственным ушам.
Нет, слух его не подводил: у самой камеры стоял Тор, закутавшийся в широкий темно-серый плащ.
Несмотря на удивление и полный шок оригинала, иллюзорный Локи лениво обернулся и, вскинув бровь, усмехнулся.
— В кои-то веки могучий Тор явился к своему недостойному брату с визитом! — поднявшись, иллюзия подошла к самой сети и склонилась над Громовержцем. — Чего ради? Чтобы злорадствовать? Глумиться?
— Локи, довольно, — резко оборвал его Тор. Конечно, старшему брату никогда не нравилось, когда с ним разговаривали в настолько язвительном тоне. Но, как оказалось, дело было совсем не в нем. — Хватит иллюзий.
Неужто увидел? Нет, вряд ли, познаний Громовержца в магии едва хватало на то, чтобы использовать свою стихию, он никогда не мог невооруженным взглядом различить качественную работу Локи, и вряд ли что-то изменилось за пару месяцев, что они не виделись.
Видимо, Тор просто догадался, но это совершенно ничего не значило. Хотел ли Локи сам открыться перед братом, показать, что произошедшее с девушками и матерью не прошло для него бесследно? Если только ради того, чтобы надавить на него. Возможно, Тор сейчас — единственный его путь на свободу…
Скосившись в сторону караулившего у его темницы стражника, Локи увидел, что тот спит, как и стражи в другом конце коридора. Что ж, это уже становится интересным…
Привычка держать иллюзию настолько въелась в него за эти два месяца, что Локи потребовалось определенное усилие воли, чтобы ее снять.
Перед Громовержцем предстала удручающая картина: вся мебель, что находилась в камере, была разбита в щепки, местами на кипенно-белых стенах и полу алели уродливые пятна крови — выплескивая всю свою ярость, Локи совсем не жалел себя, разбивая в кровь руки и ноги. Сам принц представлял собой не менее жалкое зрелище: одетый в одни лишь черные кожаные штаны и зеленую рубашку, босой, растрепанный, с темными кругами под глазами, весь в крови…
— Лицезрей меня, брат, — выдохнул Локи, еле изогнув губы в усмешке. В отличие от иллюзорного, его настоящее лицо с трудом поменяло свое выражение опустошенности. — Как там мать?
Сам Тор выглядел не лучшим образом — усталый, какой-то помятый, с синюшными провалами глаз. Похоже, последние несколько ночей он не спал вовсе, и Локи мог бы позволить себе ощутить хоть толику сострадания, если бы он не был столь зол на брата.
Именно Тор притащил сюда свою смертную, поглотившую Эфир, именно он проигнорировал предупреждение Локи, позволив матери и девушкам попасть под удар. И это если не вспоминать о том, что он прохлаждался где-то почти двое суток, совершенно не собираясь сообщать брату какие-либо вести, и, если бы не Рагнар, Локи был бы в абсолютном неведении относительно того, что вообще произошло во дворце. Он бы не знал ни про тяжелое состояние царицы, ни про похищение Мышки и Фостер и, возможно, совсем сошел здесь с ума от информационного вакуума.
И пусть сам Локи всегда старался убедить окружающих, что ему наплевать на чужие судьбы, Тор строил из себя героя, «хорошего парня», и простой визит к брату как никогда лучше вписывался в само понятие честного, порядочного поступка. Но нет.
Собственно, иного от брата Локи и не ждал, но от этого на душе было не менее противно. Вот он, наследный принц, во всей свей красе.
— Ей лучше, она уже пришла в себя, — Тор сглотнул, стыдливо отведя взгляд, — он, похоже, был впечатлен тем, каким разбитым и слабым выглядел Локи. Сейчас это даже было на руку.
— Я рад, — скривившись, ядовито выплюнул Локи, ожидая, наконец, услышать, зачем Громовержец решил его навестить. Тот бы ни при каких обстоятельствах не пришел к брату просто для праздного разговора, значит, ему что-то было нужно.
— Я пришел не поделиться с тобой информацией, — резко ответил Тор, видимо оскорбленный сарказмом в голосе Локи. — Но дать шанс на священное искупление.
— Слушаю, — произнес Локи после небольшой паузы. Ему и в самом деле было интересно узнать, что же такого задумал Громовержец.
— Знаю, ты не меньше моего жаждешь отомстить…
— За что? За нападение на Асгард? Ты знаешь, я бы с удовольствием помог эльфам в их расправе…
Тор недовольно сощурился.
— Нет, за мать, — сказал он. — За то, что они сделали с ней, — она на самом деле едва не умерла… Поможешь мне бежать из Асгарда и найти девушек — у тебя появится возможность отомстить, а после — вернуться сюда.
Что ж, это было очень даже щедрое предложение. Тору ли было не знать, сколько на самом деле Локи мог найти уловок, чтобы после «мести» не возвращаться обратно в камеру.
— В каком же ты отчаянии, брат, раз обратился ко мне, — протянул он, расплывшись в хищной улыбке. — По-твоему, мне можно верить?
— Я и не верю, — Тор нахмурился еще сильнее. — Мать верит. Именно она сказала, что ты можешь помочь.
— Могу, — согласился Локи и добавил с усмешкой: — но хочу ли?
Какое-то время братья мерили друг друга взглядами, словно стараясь не только сразиться в стойкости и упрямстве, но и желая проникнуть в самые потаенные уголки души соперника. Только в этот раз глаза Тора имели слишком уж отцовское выражение — строгость вкупе с непримиримой уверенностью. От этого взгляда стало неприятно.
— Хочешь, — медленно проговорил Тор с неожиданной стойкостью в голосе. — Сколько бы ты ни говорил — судьба Гермионы тебя на самом деле волнует, иначе ты бы не убивался вот так, — Громовержец многозначительно махнул рукой на обломки мебели. — Я уверен, что времени осталось совсем немного — их обеих вот-вот убьют, если уже не убили.
— Не убили, — выдохнул Локи, понимая, что проигрывает битву, которую вообще не стоило начинать.
Какое-то время помолчав и не дождавшись никаких других слов, Тор бросил:
— Но если ты все-таки не хочешь помочь, то… — он развернулся, намереваясь уйти.
— Стой! — окрикнул его Локи, окончательно сдавшись. — Каков твой план?
Усмехнувшись, Громовержец воровато оглянулся и просунул сквозь сеть браслет-пропуск. И где он только его достал?
Поднявшись, Локи подошел ближе, на ходу облачаясь в привычные доспехи, и аккуратно подцепил пальцами лежащий на полу браслет. Металл приятно холодил кожу, и мужчина не сдержал довольной улыбки — все же за два месяца заточения это место основательно ему осточертело, и даже такая вот возможность его покинуть была в радость. Только неужели Тор на самом деле полагал, что после всего Локи вернется обратно под стражу?
Выдохнув, он в один шаг преодолел сеть и стремительно спустился по ступеням, тут же попав в цепкие лапы брата — тот сразу же перехватил Локи за предплечье, до боли сжимая руку.
— Только я предупреждаю, в прошлых наших стычках я все надеялся, что ты остался мне братом, — невзирая на достаточно неприятный захват, тон Тора был вкрадчивым и достаточно спокойным. — Сейчас эта надежда умерла. Предашь меня — я тебя убью.
Вместо ответа Локи лишь усмехнулся, но улыбка тут же померкла, когда на его запястьях оказались магические кандалы. Что ж, ладно хоть ошейник снова не надели…
Схватив брата за локоть, Тор потащил его прочь из темниц.
Как оказалось, план Громовержца был достаточно прост — он со своими дружками при помощи сонного зелья нейтрализовал каждый пост стражи от темниц до черного хода. Никто в Асгарде не ожидал от наследного принца и его команды подобного предательства, к тому же Хаймдалл тоже оказался втянут — он отвлекал на себя Одина с его всевидящим взором.
Слегка раздражало то, что каждый из этой веселой компашки счел своим долгом пригрозить Локи жестокой расправой, если он только задумает предать Тора. Ничего удивительного, за своего предводителя они были готовы любому перегрызть глотку.
В итоге из дворца им удалось сбежать практически незамеченными, но вот снаружи одинокая лодка привлекла на себя слишком много внимания, и только благодаря Фандралу Тор и Локи смогли оторваться от преследования.
И как же приятно было видеть удивление и даже страх на лице Громовержца, когда он понял, что для того, чтобы покинуть Асгард, им придется пролететь через узкую расселину в скалах, заканчивающуюся червоточиной в другой мир.
— Где это мы? — спросил Тор, осматриваясь по сторонам, когда лодка вылетела из червоточины и, потеряв управление, с грохотом рухнула на серый, похожий на пепел песок.
В отличие от брата, Локи практически сразу понял, где они.
— Свартальфхейм… — ответил он негромко.
До того, как сигануть в разрыв между мирами, асгардец несколько раз сверялся со Связью и знал, что та нить вела Локи именно сюда. Гермиона была где-то в Царстве Тьмы, что с одной стороны было вполне логично, но с другой — достаточно странно. Темные эльфы давно бросили свою родину, затаившись где-то. Зачем им было возвращаться в родной мир?
Еще раз проверив связь, Локи определился с направлением. Он не мог понять, почему связь оказалась настолько крепка, что ее не могли оборвать ни стены темницы, ни магические кандалы, не позволявшие асгардцу колдовать. Но в данном случае он был несказанно этому рад.
— Нам туда, — Локи ткнул пальцем в сторону темневших вдали скал. Здесь, как и в Асгарде, была глубокая ночь.
Правда, он сомневался, что и днем здесь было слишком уж светло… На самом деле Свартальфхейм, насколько он знал, был миром вечных сумерек и темных, усеянных пеплом пустынь, а небо ни на минуту не отдыхало от густых грязно-серых облаков. Здесь ничего не росло, эта планета погибла задолго до того, как ассы пришли к власти в Девяти мирах… Лишь скалы, пыль и пепел.
Не это ли ждало его самого в Мидгарде? Живо вспомнились предостережения Мышки — а ведь она говорила это всего два с половиной месяца назад, но казалось, что прошло минимум полжизни.
Тору и Локи с трудом удалось вновь поднять лодку в воздух — пролет среди скал и совсем не мягкое приземление в песок прилично повредили артефакт, он трясся, и дребезжал, и, казалось, был готов вот-вот рухнуть обратно вниз. Возможно, стоило бросить лодку, но Локи не мог сказать, насколько далеко находилась Мышка, а Тор не умел летать на Мьёльнире вместе с кем-то.
Возможно, было лучше отправить Громовержца одного, но тот мог легко сбиться с курса без каких-либо ориентиров, и потому братьям приходилось терпеть нудное присутствие друг друга.
Впрочем, Локи было все равно — он то и дело сверялся со Связью, искренне надеясь, что та не оборвется в самый неподходящий момент, а найти девушек без нее казалось практически невозможным.
— Что же все-таки там произошло, во дворце? — поинтересовался Локи будто бы в пустоту, разглядывая унылый, монотонный пейзаж свартальфхеймских скал, острыми пиками торчавших в разные стороны, будто остовы затонувших кораблей.
— Если вкратце, — Тор даже не повернулся, его взгляд был направлен вперед, в сумрачную мглу. — Малекит хитростью проник во дворец и похитил Джейн, в которой заточен Эфир. Вместе с ней он забрал Гермиону и попутно едва не убил нашу мать…
— Малекит? Тот самый?
Тор кивнул. Ничего нового Локи не услышал, лишь подтвердил все то, о чем догадался, сидя в темнице, хотя новость о том, что прославленный Владыка темных эльфов до сих пор жив и вполне здоров, удивила его достаточно сильно.
— И что же ты собираешься делать дальше? — чуть ехидно поинтересовался Локи, удобнее перехватив руль лодки — та была не слишком отзывчива, а впереди маячил особо опасный и узкий участок ущелья.
— Найдем Малекита и девушек, заставим его рассказать, как извлечь из Джейн эту дрянь, и всех спасем.
Звучало крайне инфантильно и непродуманно, но ничего другого от Тора Локи и не ждал.
— И как ты все это себе представляешь?
Они не знали, ни где искать эльфов, ни того, какова их численность и что они могли сделать.
— Будем импровизировать, — Тор пожал плечами, а Локи закатил глаза. — Или ты сам можешь предложить какой-либо план?
Хмыкнув, Локи задумался. В их компании именно он всегда был мозговым центром, отвечавшим за планирование любой операции или за координацию действий команды уже во время заварушек. Тор был фактическим начальником, Локи же был начальником тактическим. Сейчас Громовержцу явно не хватало продуманности, но вот у его брата уже появились пара стоящих идей. Он знал кое-что, на что темные эльфы могли клюнуть…
— Будем импровизировать, — невесело усмехнулся Локи, не собираясь раньше времени раскрывать перед братом свои карты. — Но ты хоть представляешь, насколько это опасно? Какая мощь содержится в Эфире? Хотел бы я ее заполучить…
Последняя фраза вырвалась почти случайно, задумчивым полушепотом. Локи не мог отделаться от мыслей, что было бы, получи он еще один шанс воспользоваться силой Камня Бесконечности. Смог бы он заполучить власть где бы то ни было?
— Эта мощь тебя убьет, — заявил Тор уверенно. Его ли винить в подобном заблуждении? О Камнях было мало что известно, они всплывали то тут, то там по всей Вселенной, но по какой-то причине все равно считались выдумкой, мифом.
— Твоя Джейн вроде как была жива. На момент похищения, по крайней мере.
— Но Эфир влиял на нее, медленно убивал, — проговорил Тор тихо. — Но мы справимся. Она справится, она сильная. Сильнее тебя во многом.
— Но, тем не менее, она обречена, — Локи не сдержал ехидной усмешки. Он не мог удержаться от издевательств над братом и от привычки давить ему на самое больное.
— Не в этот раз, — отчеканил Громовержец твердо.
— Не сейчас — так потом. Что для тебя полсотни лет? Пустяк, жалкий миг, с этим не свыкнуться. Единственную, чья любовь тебе дорога, ты потеряешь…
— К твоему удовольствию, — процедил Тор, с трудом сдерживая свой гнев. Локи видел это во взгляде, в сжатых в кулаки руках. Но тут выражение его лица изменилось, приобрело слишком уж ожесточенное выражение. — А ты сам? Неужто тебя самого не волнует, что Гермиона может вот-вот умереть? Даже если Малекит не убьет ее — она имеет все шансы не пережить родов. Ты дорог ей, ради тебя она поставила под угрозу свою жизнь, отправившись в Асгард. Неужели для тебя это совсем ничего не значит?
Локи лишь недовольно поджал губы. Он и сам пока не знал, что чувствует, — он не хотел позволить Мышке умереть от рук темных эльфов, об остальном же предпочитал не думать.
— Я лишь опрометчиво обещал ей, что помогу дожить до родов, и собирался сдержать свое обещание, — Локи невольно все больше и больше повышал голос, он ненавидел, когда кто-то лез ему в душу, особенно тогда, когда он и сам в ней не до конца разобрался. — Кто же знал, что эта глупая девка очертя голову бросается в каждую опасную ситуацию, попадающуюся у нее на пути? Так что не стоит искать во мне того, чего нет и в помине.
Тор бросил на брата долгий, пристальный взгляд.
— Ты можешь говорить, что хочешь, — ответил он. — Но знай — я не сдамся! Если будет нужно, я силой заставлю тебя помочь. Я спасу и Джейн, и Гермиону, раз уж тебе нет до нее никакого дела…
— Какая самоотверженность! — выплюнул Локи почти как оскорбление. — Тор, сын Одина…
— Не только Одина! — Громовержец неожиданно вспыхнул еще сильнее. — Ты думаешь, ты единственный, кто любит нашу мать? Тебе она потакает, а мне доверяет!
Не сдержав презрительной мины, Локи холодно бросил:
— И чем для нее обернулось это доверие? Мать чудом избежала смерти, и в этом нет никакой твоей заслуги. А Гермиона? Она вверила тебе свою жизнь, едва не лишилась ее, пока ты где-то прохлаждался, и сейчас находится в смертельной опасности…
Возможно, Локи задействовал в голосе чуть больше эмоций, чем хотел, будто развенчивая собственные же слова, и это еще больше разозлило его.
— Ты рушишь все, к чему прикасаешься, — проговорил он, понизив голос до ледяного пренебрежения. — Я и троном-то пытался завладеть, лишь бы он не достался тебе. Ты бы разрушил Асгард и все Девять миров, превратил их в гнездо пьянства и разврата… И даже твоя смертная скоро умрет — и все из-за тебя!
Лицо Тора превратилось в застывшую маску — Локи знал, что бил твердо, метко и безжалостно, выплескивая на брата всю свою боль, гнев и отчаяние.
Всю эту тысячу лет Громовержец жил не ведая горя и страданий, все это полной чашей за него хлебал младший принц, и вот именно сейчас, когда брат был особо уязвим, Локи вымещал все то, что в нем накопилось за многие годы. И останавливаться не собирался.
— Тогда, в темницах, я предупреждал тебя, но ты остался глух к моим мольбам, — продолжил он. — Каково тебе знать, что ты во всем виноват?
Тор поднял на него опустошенный, почти потухший взгляд, и Локи даже на долю секунды ощутил укол совести. Не перестарался ли он?
— В том, что произошло, нет моей вины, Локи, — сказал Тор, но его тихий, сломленный голос заставлял сомневаться, что он на самом деле так думал. — И ты не заставишь меня считать иначе.
— О, в этом весь ты, брат! — бросил Локи, презрительно скривившись. — Ты никогда меня не слушал.
Но, как ни странно, с этими словами Тор не был готов согласиться.
— Конечно, слушал! И последний раз стоил мне родного дома, бессмертия и магических сил.
— Не ври хотя бы себе, Тор. Ты в тот момент слушал лишь самого себя, и никто во всех Девяти мирах не смог бы тебя переубедить. Я лишь поддержал тебя, подлив масла в огонь.
Очередной болезненный удар по самолюбию Громовержца.
— А вот в этом весь ты, брат! Лишь только хитрость и манипуляции! Легко критиковать со стороны… Раз ты такой умный, что же сам не помог? Сидел там в своей темнице…
— Я сидел? — Локи невольно округлил глаза, повышая голос. — Вы с Одином сами заточили меня там! Посадили под замок, как шелудивого пса! И после этого ты спрашиваешь, почему я не помог?
— Ты сам виновен в своем заточении! — голос Тора глухо разносился вокруг, подобно грому. — Из-за тебя погибли тысячи землян! И если я все рушу, лишь прикоснувшись, то ты способен уничтожать, даже не касаясь! Ты топчешь все прекрасное, что находится рядом с тобой: Сиф, Бальдр, Гермиона…
Последние слова он выплевывал Локи в лицо, схватив его за грудки, готовый в любую секунду применить силу, но этого и не требовалось. У младшего принца были свои уязвимые места, и Тор сейчас неожиданно смело бил в некоторые из них. Когда он научился так атаковать одними словами? Из них двоих это всегда делал именно Локи.
— Давай, ударь меня! — процедил он. — Сразимся, и ты мне покажешь всю глубину своего гнева.
Тор занес кулак, злобно раздувая ноздри, и Локи понадобилась вся его выдержка, чтобы не зажмуриться — он знал, насколько тяжела рука Громовержца, когда он в таком неуравновешенном состоянии. Но вместо того, чтобы ударить, Тор ослабил хватку и сделал несколько шагов назад, позволяя Локи вновь взять управление над лодкой. Они в это время лишь чудом не разбились о скалы.
— Нам нужно быть готовыми к атаке, — пояснил Тор свое решение. — Если я тебя здесь размажу — вряд ли мы доберемся вовремя.
— Верно, — усмехнулся Локи, поправив камзол.
Дальнейшее путешествие проходило в полном тягостном молчании. Незаконченная ссора острым мечом висела над братьями, норовя обрушиться на них в любую минуту, от неосторожного движения или слова. Им требовалось биться рука об руку, как прежде, но они оба не ощущали друг к другу нужного доверия, не видели возможности повернуться спиной.
Не глупо ли было отправляться на сложную миссию в таком состоянии? Вполне, но ни у Тора, ни у Локи не было другого выхода, если они хотели увидеть обеих девушек живыми…
Полет продолжался несколько часов. Прежде лодка могла лететь быстрее, но после столкновения с землей в ней что-то сломалось, и она делала едва ли тридцать или сорок миль в час. День, казавшийся в Свартальфхейме практически таким же мрачным, как ночь, уже клонился к закату, когда они, наконец, достигли пункта назначения.
Впереди, между скал, высился огромный черный корабль, в полумраке сливавшийся с остальным пейзажем.
— Почему их так мало? — нахмурился Тор шепотом. — Лишь один корабль? Я думал, у эльфов целая армия…
Они спрятались за массивным камнем, издали наблюдая за кораблем. Свою лодку они оставили почти за милю отсюда, как только враг показался на горизонте.
Локи едва не пропустил вопрос, вновь сверяясь со Связью. Нить вела прямо к кораблю, а значит, Гермиона находилась именно на нем.
— Скорее всего, Малекит уже отправил большую часть своего войска туда, откуда он нанесет решающий удар по всем Девяти мирам…
— Что ж, это нам на руку… — Тор поднялся, собравшись, по всей видимости, отправиться за Джейн прямо сейчас.
— Стой, — Локи схватил его за руку. — Вот куда ты собрался? Ты хоть понимаешь, что твоя излюбленная тактика «иду напролом» здесь не сработает?
— Если ты пытаешься запудрить мне мозги, я и тебе что-нибудь проломлю… — огрызнулся Громовержец.
— Идиот! — выдохнув, Локи ткнул пальцем в небо. — Сегодня же день Кровавой луны!
— Свартальфхеймское полнолуние? — удивился Тор, его брат же был поражен, что тот вообще слышал о таком явлении, как Кровавая луна Свартальфхейма.
Вообще, насколько Локи знал, у этой планеты было целых три спутника, но два из них находились настолько далеко, что их отсвет совсем не пробивался через гущу облаков. Третий же, та самая Кровавая луна, была достаточно близко, но двигалась вокруг так медленно, что полнолуние здесь проходило лишь раз в полгода.
Движение этого спутника сильно влияло на почти иссякшие магические потоки планеты, немного их усиливая, именно во время полнолуния эльфы предпочитали проводить разнообразные ритуалы. Извлечение Эфира, похоже, было одним из таких.
Локи подмечал это в течение последнего часа — за облаками все сильнее разгоралось алое свечение.
— Малекит прилетел именно сюда не зря, — пояснил Локи. — Смотри.
Он ткнул пальцем в середину небольшого плато, над которым и завис корабль. В центре плато ровным кругом были расставлены факелы и уже был начертан эльфийский ритуальный узор — благодаря своему улучшенному зрению Локи видел его так же отчетливо, как если бы стоял совсем близко.
— Он хочет извлечь Эфир именно здесь, сегодня. Возможно, это для него символично, не знаю, или все дело в том, что Эфир впервые получили именно темные эльфы и важно провести ритуал извлечения в Свартальфхейме. Сейчас он заперся в корабле и ждет, но он обязательно появится, чтобы все закончить, и твоя Джейн тоже будет здесь. Вероятно, нам стоит подождать всего несколько часов и напасть во время ритуала, чем пытаться проникнуть на корабль, рискуя быть загнанными в ловушку.
— Ты уверен, что все будет именно так, как ты говоришь? — Тор позволил себе засомневаться в словах брата.
Но все дело в том, что Локи и сам сомневался. Если он не прав — Мышка погибнет... Был ли он готов рискнуть?
— У нас не так много вариантов. Не уверен, что будет правильно бросаться в бой сломя голову, — нас всего двое, да и у девушек в таком случае больше шансов оказаться на линии огня…
Очевидно, что-то мелькнуло на его лице, потому что Тор, чуть помедлив с ответом и бросив на брата взгляд, произнес:
— Быть может, ты сам этого не до конца осознаешь, Локи, но Гермиона тебе далеко не безразлична. Это так же ясно, как день. Ты изменился…
— Не настолько, насколько тебе бы того хотелось, — ответил Локи, не став в очередной раз спорить.
— Но достаточно, чтобы я снова смог доверить тебе свою спину… — с этими словами Тор отпер кандалы, все это время сковывавшие кисти Локи, и протянул ему кинжал — единственное оружие, которое он носил при себе, кроме молота.
Размяв немного затекшие конечности и покрутив кинжалом в пальцах, Локи улыбнулся Тору и с некоторой долей ехидства произнес:
— Я бы на твоем месте не был столь опрометчив, брат.

29 октября 2012 года, Свартальфхейм

Она не бралась судить, сколько прошло времени, ясно было одно — с момента, когда они с Джейн пришли в себя в этой камере, минуло больше полусуток. Время тянулось вязкой патокой, и даже разговоры на отвлеченные темы не давали расслабиться. Они даже успели вздремнуть, прижавшись друг к другу в попытке немного согреться в прохладном помещении.
За это время к пленницам никто не заглянул, даже кормить их явно не собирались.
Только придя в себя, Гермиона и Джейн внимательно осмотрели свою камеру, каждый дюйм стен и пола, но ничего не нашли.
Монолитный каменный мешок с такой же каменной дверью, наглухо закрывшей единственный проход. Из всех удобств — круглое, всего пару дюймов в диаметре, отверстие в полу в дальнем от двери углу, видимо для справления естественной нужды. Напротив стоял кувшин с, на первый взгляд, водой — ни цвета, ни запаха жидкость не имела, но девушки не решались даже прикоснуться к кувшину, несмотря на то, что пить хотелось неимоверно.
Они попытались достучаться до своих тюремщиков, но с той стороны двери не было слышно ни звука. Либо там никого не было, либо тот, кто там находился, не собирался ни при каких обстоятельствах открывать дверь.
Это значило, что пока все планы по своему спасению откладывались на неопределенный срок. Вряд ли эльфы похитили девушек, расчитывая заморить их здесь голодом…
Перестав метаться по камере, Джейн и Гермиона в обнимку устроились неподалеку от кувшина.
— Куда нас, интересно, везут? — проговорила Фостер в пустоту, и хоть вопрос и казался риторическим, Грейнджер решила на него ответить:
— Скорее всего туда, где из тебя извлекут Эфир.
— Неужто Малекит знает способ это сделать?
— Даже если и знает, мне это все заранее не нравится, — задумчиво произнесла Гермиона. — Вряд ли у нас будет много шансов сбежать, но что-то мне подсказывает, что лучше сделать это до того, как Эфир будет извлечен.
Джейн хотела возразить, но не стала. Гермиону радовало, что ей было не обязательно пояснять свою мысль — американка понимала ее с полуслова. Даже жаль, что девушки вряд ли встретились бы при иных обстоятельствах, Грейнджер бы с удовольствием пообщалась с такой незаурядной личностью, находясь где-нибудь подальше ото всех этих эльфов, ассов и прочих инопланетян.
Оставалось только ждать и, скрипя зубами, терпеть ноющую боль в пояснице — похоже, Гермиона при взрыве достаточно сильно ушиблась позвоночником, который простреливало при каждом неудобном движении. И бороться с жаждой, то и дело окидывая кувшин все менее подозрительными взглядами.
— В конце концов, они бы не стали нас красть, чтобы отравить, — заявила Джейн, решившись первой. — К тому же у меня Эфир, они бы не подвергли мою жизнь опасности. По крайней мере, пока.
Убедив себя и заодно более скептически настроенную Гермиону, Фостер сделала глоток. Примерно через час, когда Джейн не ощутила особых изменений, к кувшину припала и Грейнджер.
Утолив жажду, девушки начали негромко переговариваться и в итоге задремали, склонив друг к другу головы. Когда же Гермиона проснулась, она не могла понять, что изменилось. Что-то явно было не так, но спросонья она не могла понять что.
И вдруг ее осенило.
— Мы приехали, — сказала она негромко, выдергивая из сна и Джейн.
— Что? — пробормотала она.
— Мы приехали, — повторила Грейнджер несколько громче.
Пол и стены перестали мелко вибрировать, и теперь вокруг раздавалась удручающая, звенящая тишина, разбавляемая только нервным перестуком двух сердец и рваным тяжелым дыханием.
Спустя минуть десять за дверью послышались чьи-то грузные шаги. Гермиона встала не без помощи Джейн и подняла с пола кувшин, готовая, если нужно, запустить его в дверной проход, когда кто-то решится к ним заглянуть, но дверь так и не открылась.
Вместо этого в помещение из многочисленных, не видимых глазу щелей стал поступать серовато-бурый туман, быстро заполнивший всю камеру. Девушки, почти не сговариваясь, оторвали от своих и без того измочаленных подолов по куску ткани и, смочив их водой, прикрыли дыхательные пути, но тщетно. Мелкие частички газа все равно проникали сквозь ненадежную преграду.
Гермиона, и без того измотанная переживаниями за последнюю неделю, ощутила безмерную усталость. Глаза сами собой стали закрываться, и никакие волевые усилия не помогали удерживать их открытыми. Она опустилась на колени, услышав звук падения — на маглу Джейн отрава подействовала быстрее, — и вскоре сама утонула в дымных, туманных всполохах.
Сознание возвращалось медленно, какими-то неровными вспышками: ее опять волокут куда-то, схватив за платье; вокруг полумрак, и где-то на грани слышимости — негромкий разговор на незнакомом языке; неровный свет факелов, тугая веревка на запястьях…
Окончательно все осознать Гермиона смогла, только полностью придя в себя — их вынесли на улицу. Вокруг царили сумерки, местность разглядеть было практически нереально, и лишь только где-то на горизонте, где темно-бордовое небо встречалось с черной землей, виднелись острые пики скал. Они окружали местность со всех сторон, куда ни глянь, будто какой-то гигантский инопланетный Колизей.
Сама Грейнджер полувисела-полусидела, привязанная к высокому каменному столбу, разрезавшему небо тонкой иглой. Кинув взгляд себе за плечо, Гермиона увидела край платья Джейн — значит, она тоже была здесь, рядом. Это обнадеживало.
Справа совсем близко возвышалась огромная гора, широкая наверху и более узкая к низу. И только сейчас до Грейнджер дошло, что это эльфийский корабль, как один из тех, что проникли в Асгард.
Девушки сидели на небольшой поляне, подсвеченной по кругу факелами, вокруг них на добрых пять ярдов раскинулся незнакомый Гермионе рисунок — острые угловатые значки, длинные ломаные линии сплетались в замысловатый узор.
Повернув голову налево, Гермиона вздрогнула — она могла поклясться, что прежде там никого не было, теперь же прямо у столба стоял один из рядовых эльфов в их стандартном облачении, вооруженный парой длинных изогнутых кинжалов.
Приставили к ним стражника, значит… Правда, Грейнджер не была уверена, что там, в сумраке, за пределом кольца света, не было других эльфов, потому что ей пару раз мерещилось чье-то движение.
Джейн негромко застонала и пошевелила ногами.
— Ты в порядке? — шепотом спросила Гермиона, надеясь, что Фостер ее услышит.
— Голова гудит как с похмелья, — пробормотала она не совсем внятно. — Что происходит?
— Похоже, эльфы готовы извлечь из тебя Эфир…
Надзиравший за ними эльф что-то резко бросил на своем языке, видимо требовал заткнуться. Острие его кинжала оказалось в опасной близости от лица Грейнджер, и поэтому, сглотнув, она замолчала.
В очередном томительном ожидании прошло еще десять минут. Из темноты доносились чьи-то негромкие голоса, указывая на то, что стражник здесь был не один. Сколько их там было? Десять? Двадцать?
Гермиона закрыла глаза и прислонилась затылком к столбу. За время сна, навеянного газом, боль в пояснице так и не прошла, она наоборот стала возникать чаще. Возможно, все дело было в не очень удобной позе…
Расслабив руки, Грейнджер постаралась вытащить их из пут, но узел был крепким и практически не поддавался.
— Постарайся освободить руки, Джейн, — прошептала Гермиона, надеясь, что подруга услышит, ведь повторить сказанное не было никакой возможности, поскольку надзиратель, до этого отошедший от них на несколько шагов, вернулся на свой пост.
Никогда прежде Грейнджер не радовалась тому, что у нее были тонкие руки. Веревки медленно соскальзывали с вспотевших ладоней, пока она едва заметно крутила ими. Она пока не знала, что сделает, если освободится, но борьба, какая бы она ни была, — намного лучше, чем слепое повиновение незавидной участи.
Ей не хватило какой-то пары минут — из кольца тьмы со стороны корабля вышел Малекит в сопровождении давешнего Чудовища. Владыка темных эльфов подошел к столбу, оглядывая пленниц цепким взором, а Гермиона мысленно чертыхалась, ругая на все лады слишком тугой узел.
Малекит окинул Гермиону мимолетным, ничего не выражающим взглядом и посмотрел на Джейн. Его лицо осталось по-прежнему бесстрастным, но в глубине глаз зажегся какой-то лихорадочных огонек предвкушения.
Ну да, эльфы ждали этого дня пять тысяч лет, еще бы ему не предвкушать…
«Если Малекит добьется своего, все Девять миров погрузятся в хаос…» — эта мысль не давала Гермионе покоя вместе с планами о побеге.
Мужчина бросил несколько коротких фраз в темноту, и оттуда донесся стройный гул голосов, но не было похоже, что их там слишком много. Не больше пятидесяти.
И как она смогла бы прорваться через такую толпу? Если бы у Грейнджер была палочка, она могла бы предположить какие-либо варианты, но вот так…
Твердо чеканя шаг, Малекит стал обходить круг, внимательно изучая выцарапанный прямо на камне узор, видимо проверяя его правильность.
Удовлетворившись увиденным, мужчина расправил плечи и, достав из своих ножен кинжал, двинулся прямо к Грейнджер.
— Подождите! — вдруг взмолилась Фостер, подняв на эльфа взгляд. — Вам нужна лишь я, заберите Эфир, но прошу, отпустите ее, — она кивнула на Гермиону. — Вам все равно она не нужна. Пожалуйста! Будьте милосердны.
На лице Малекита не дрогнул ни один мускул.
— Другие расы не были столь милосердны, присоединившись к асгардцам, чтобы свергнуть нас, — ответил он после продолжительной паузы. — И тогда, когда мы уже сдались, сами асгардцы также не проявили милосердия, учинив кровавую расправу…
Гермиона не знала, о чем речь, но догадалась, что за желанием эльфов уничтожить все Девять миров стояла какая-то причина. Впрочем, какой бы она ни была, Грейнджер не собиралась проникаться к этим существам сочувствием. То же самое, что оправдывать все бесчинства Волдеморта тем, что у него было трудное детство.
— Пожалуйста! — снова повторила Джейн со слезами.
Гермиона лишь поджала губы, чувствуя, как жжет глаза. Такая вот неожиданная жертвенность Фостер тронула ее до глубины души.
— Для того, чтобы извлечь Эфир, нужно пролить жертвенную кровь, — пояснил Малекит холодно. — Ты ошибаешься, думая, что твоя подруга нам не нужна. Она — необходимая жертва.
Теперь все встало на свои места. Они захватили Гермиону не просто так, это было запланировано с самого начала. Возможно, если бы рядом с Джейн не было Грейнджер, они бы похитили еще кого-нибудь…
Сердце ухнуло куда-то вниз, оборвавшись.
— Так что довольно, — отрезал Владыка. — Пора приступать.
Он сделал оставшиеся несколько шагов к Гермионе и обрезал веревку, на которой она висела. Схватив ее за волосы и вздернув наверх, Малекит пророкотал что-то грубым, низким голосом и обхватил Гермиону рукой под грудью, во второй его руке был кинжал, который эльф приставил к горлу девушки, болезненно прижимая его к самой коже.
В ту же секунду над поляной раздался громкий, до боли знакомый голос:
— Малекит!
Нет! Этого просто не могло быть!
Скосившись в ту сторону, она увидела, как из темноты в сопровождении полудюжины окруживших его эльфов вышагнула высокая фигура, затянутая в черно-зеленый камзол. Бледное лицо, обрамленное черными волосами, расплылось в коронной хитрой усмешке.
Над уверенно чеканившим шаг Локи висело нечто, завернутое в алую ткань.
— Я Локи из Ётунхейма, — представился мужчина. — И я пришел к тебе с подарком!
С этими словами он медленно, не вызывая подозрений, опустил прямо перед Малекитом то самое нечто, что он левитировал над головой.
Опустив взгляд на «сверток», Гермиона тихо охнула.
Перед ней лежало тело Тора, сплошь покрытое ранами и кровоподтеками.

30 октября 2012 года, Свартальфхейм

Малекит смерил его подозрительным взглядом, даже не обращая внимания на «сверток».
— И что же это? — поинтересовался Владыка эльфов, отступив на шаг и потянув за собой Мышку.
— Тор, сын Одина, — Локи лениво взмахнул ладонью в сторону истекающего кровью брата.
Он знал, что Малекит купится, не мог не купиться.
Когда-то давно, в качестве «легкого чтения», Локи изучил записки Бёра относительно той войны с эльфами. Многое показалось ему непонятным и нелогичным — темные альвы почти сдались, велись дипломатические переговоры, но вскоре война вспыхнула с новой силой по неизвестной причине.
Ответ Локи нашел почти спустя тысячелетие, когда вместо Одина сел на трон. Ему, как «заместителю», открылись записи Всеотца, которые тот прятал ото всех в своем собственном кабинете…
Асы не вечно жили в Асгарде, прежде своей землей они называли совершенно другое место, но почти шесть тысяч лет назад там произошла какая-то катастрофа, и народу пришлось искать себе новый дом. Так они попали в Девять миров и практически сразу заявили о своем желании всем здесь заправлять. Но для начала асам нужно было где-то укорениться, и они выбрали себе землю, которую, по обыкновению, назвали Асгардом, «землей асов».
Но на этой земле уже властвовали темные эльфы, для которых Асгард служил источником магии, ведь именно оттуда через Иггдрасиль шли все магические потоки.
Пришедшие же асы по незнанию изменили течение потоков, и жизнь в Свартальфхейме стала гаснуть, планета стремительно превращалась в бесплодную пустыню.
И разразилась война.
Бёр не раз предлагал эльфам перемирие и дипломатическое разрешение вопроса, и только потерпев несколько разгромных поражений, те согласились.
Один родился уже в конце войны, но все-таки застал самые ожесточенные бои, в ходе которых асы, теряя тысячи людей, с трудом сумели отстоять свое право жить в Асгарде. Потому, когда Бёр решил заключить с альвами мир, его средний сын воспротивился этому и отправился в Свартальфхейм с компанией ближайших друзей, чтобы «навести там порядок». В своих записях Один пояснял, что хотел отомстить за своего старшего брата Вили, погибшего на войне с эльфами (и, как подозревал Локи, хотел заработать воинских почестей).
Во время вспыхнувшего сражения был убит единственный сын Малекита, а также младший брат Одина Ве, которого тот зачем-то утянул за собой в Царство Тьмы.
Конфликт разгорелся с новой силой. Малекит, огорченный смертью своего ребенка и разозленный вероломством асов, затребовал жизнь Одина в качестве расплаты, но Бёр отказался, поступив не как разумный правитель, но как отец. Он не мог отдать на растерзание последнего оставшегося в живых сына.
Тогда эльфы решились на отчаянный шаг, раздобыв один из Камней Бесконечности, но, несмотря на это, Бёр сумел одержать победу.
Локи надеялся, что Малекит не откажется от соблазна отомстить Одину, убив сына заклятого врага.
Но мужчина не спешил с ответом, тщательно разглядывая гостя, пока не вмешалось то самое Чудовище. Оно произнесло пару фраз на эльфийском, и Локи, довольно сведущий в остальных языках, разобрал лишь пару слов — его не очень-то интересовал ставший мертвым язык. Из контекста он понял, что Чудовище вступилось за него, пояснив, что Локи помог тому при побеге.
Ну, тут уж как посмотреть…
— И что же ты, Локи из Ётунхейма, хочешь за свой подарок? — лицо Владыки эльфов осталось практически бесстрастным, но в глубине его глаз появился лихорадочный блеск. Отлично.
— Практически ничего, — Локи пожал плечами. — Лишь только место, откуда я смогу наслаждаться видом полыхающего Асгарда. Ну, и еще ее.
Усмехнувшись, Локи ткнул пальцем в Мышку, которую Малекит держал за горло.
Девушка казалась более бледной и осунувшейся, чем обычно, словно и не было тех трех месяцев после ритуала, когда она немного набрала форму и пришла в себя, не выглядя иссушенным скелетом. Волосы Гермионы спутались, на бледном лице остались высохшие дорожки слез, под глазами залегли темные круги, а платье, особенно его подол, представляло собой измочаленные, местами прожженные лоскуты.
Во взгляде Мышки царили непонимание и страх — она совсем не смотрела на Локи, с ужасом разглядывая окровавленное тело Тора. Глупо, она должна быть рада, что он готов заплатить за нее такую цену. Или, возможно, в слухах, ходивших по дворцу, была своя доля правды и Мышка привязалась к Громовержцу сильнее, чем хотелось бы самому Локи?
— И зачем тебе простая смертная? — лицо Малекита было слишком бесстрастным, чтобы заподозрить в мужчине неуемное любопытство. Скорее, он пытался вызнать все детали, чтобы определиться с выбором.
— Эта смертная — моя собственность, — усмехнулся Локи. — Она принадлежит мне, а асгардцы решили отнять ее у меня.
Владыка эльфов размышлял почти минуту.
— Забирай, — пророкотал он, отшвырнув от себя Мышку, будто девушка совсем ничего не весила.
Это было, по меньшей мере, странно — Локи на месте Малекита просто взял бы незваного гостя под стражу или — лучше — убил бы, но тот не сделал ни того, ни другого. Значило ли это, что темные эльфы были мягче, чем хотели казаться? Подобный поступок никак не вязался с образом мрачного, жестокого правителя эльфов, хотя, вероятно, все дело было именно в большой разнице между жестокостью и коварством. Именно коварным Малекита не называли никогда.
Локи легко перехватил Мышку магией еще в полете, не давая той ушибиться о землю, и, аккуратно поставив Гермиону на ноги, сделал шаг назад и тут же прикрыл их двоих иллюзией.
— Ты в порядке, Мышка? — спросил он тихо, слегка наклонившись к девушке. Она уткнулась лбом Локи в грудь, пальцами сжимая рукава его камзола на предплечьях, и дыхание ее было довольно тяжелым.
Сам он краем глаза наблюдал за Малекитом, даже не прислушиваясь к его пространной речи, с которой тот обратился к стоявшим в тени пятидесяти альвам — Локи неплохо рассмотрел всех еще с утеса.
Убедившись, что все в порядке и окружавшие их эльфы не следят за ними, Локи вновь обратил свое внимание на Мышку. Она не поднимала взгляда, и он был в какой-то степени этому рад. Мысль, что вот сейчас она посмотрит на него осуждающе или неприязненно, неожиданно неприятно скреблась в душе.
До чего же он докатился? Неужели его так сильно волнует мнение смертной девчонки?.. Впрочем, это уже было неважно.
Но тут Мышка подняла голову, и во взгляде ее, вместо укора или злости, была крайняя степень понимания.
— Ты в порядке? — повторил Локи, совладав с голосом. Увиденное поразило его до глубины души — девчонка переживала за него, верила ему, несмотря на все то, что он сделал ей.
Она лишь быстро кивнула, нервно закусив губу.
— Тогда уходи, — отрезал Локи и, не глядя, сунул ей в руки ее же сумку. Его взгляд был прикован к Малекиту — тот, закончив свой короткий монолог, начал ритуал, обходя по краю ритуальный круг и читая заклинание.
— Но… — она еще попыталась что-то возразить, но Локи приложил палец к ее губам.
— Уходи, Гермиона, — попросил он мягко и сам удивился, насколько легко просьба сорвалась с губ, хотя он не привык просить — лишь приказывать и требовать. — Прямо за мной, среди скал есть червоточина в Мидгард, ты легко найдешь ее — я оставил знак. Уходи.
Ей следовало бы поторопиться и убраться подальше, пока ритуал еще не вошел в активную фазу.
Вздрогнув от звука собственного имени, Мышка сглотнула и перекинула длинную ручку сумки через плечо.
— Только не говори мне, что больше здесь никого нет… — взмолилась Гермиона шепотом, видимо опасаясь, что окружавшие их эльфы услышат. Хотя зря, ей ли не знать, какие качественные у него были иллюзии.
— Ты как-то сказала, что веришь мне, — заметил Локи, и она неожиданно смутилась, но лишь на мгновение.
— Верю, — твердо ответила Мышка и, помедлив долю секунды, зарылась в свою сумочку по самый локоть, доставая оттуда мантию-невидимку.
— Тогда иди, — шикнул он на Гермиону, и девчонка, наконец, накинула себе на плечи ткань, мгновенно исчезнув.
— Будь осторожен, — снова шепнула она, сжав на прощание его руку в своих пальцах.
Вряд ли Мышке составило бы труда покинуть оцепление эльфов — те стояли не вплотную и больше были сосредоточены на своем Повелителе, чем на госте и его смертной девке.
Малекит закончил обход, во время которого он добавлял недостающие элементы в ритуальный рисунок, вычерчивая их кинжалом прямо на песке и камнях. Дорисовав последний символ, он двинулся в сторону лежавшего в самом центре Тора.
Локи сделал несколько шагов вперед и бросил взгляд на Джейн, застывшую статуей у столба. Ее взгляд был холодным и полным какого-то обреченного достоинства — Фостер молчала, высоко подняв голову, и лишь две дорожки слез на щеках выдавали то, как ей страшно и обидно.
Она на удивление неплохо держалась для той, что суждено умереть — если девчонка не погибнет в процессе извлечения Эфира, то Малекит, скорее всего, убьет ее после, заполучив желаемое.
Видимо почувствовав на себе чужой взгляд, Джейн посмотрела на Локи, и ее лицо скривилось от смеси злобы и чистой, незамутненной ненависти. В ответ на это он лишь усмехнулся, посмотрев на Малекита, склонившегося над Тором.
Владыка эльфов занес кинжал, собираясь пронзить им сердце наследного принца Асгарда.
— Давай! — воскликнул Локи, мгновенно развеивая все наложенные им иллюзии.
Пропал жавшийся к нему иллюзорный образ Гермионы, сам же он оказался за спиной у одного из окруживших его эльфов. Но это были не все изменения — с Тора, распластавшегося на земле израненной, окровавленной тушей, также слетели все внешние иллюзии. В руках Бога Грома из ниоткуда возник верный молот, и Тор сразу же ударил им об землю, вызывая целый каскад разрядов молний, отшвырнувший от него Малекита за пределы рунного круга.
Локи же, не медля и секунды, перерезал горло стоявшему спереди эльфу и ринулся к другому настолько молниеносно, что тот даже не успел среагировать. Если Тор полагался на силу и магию Мьёльнира, то Локи при помощи тренировок и магии довел свою скорость реакции до предела, и противники за ним не успевали.
Тор продолжал атаковать молниями, оставлявшими на эльфах сильные ожоги, кроме того сам молот представлял собой крайне опасное оружие, несмотря на не слишком удобную, укороченную рукоять. Впрочем, Громовержцу не удалось нанести Малекиту ощутимого вреда — тот поднялся, обожженный в нескольких местах, и, достав из ножен меч, вернулся в круг, не сводя с Тора глаз.
Отвлеченный наблюдением за Владыкой эльфов, брат не замечал приблизившегося к нему Чудовища, обошедшего врага со спины. Локи попытался отвлечь монстра на себя, периодически швыряя в того ножи, но те отскакивали от него, словно от прочного камня.
— Тор, сзади! — единственное, что мог сделать младший принц, поскольку сам серьезно увяз в схватке, к тому же у него было свое важное задание.
То и дело отвлекая противников иллюзиями, Локи приближался к центру круга. Ему удавалось избегать серьезных травм, хотя один из альвов смог пробить его защиту и оставить Локи длинную рану на бедре, отчего нога тут же стала неметь. Несмотря на это, он довольно быстро оказался рядом со столбом и в один точный удар кинжала перерубил удерживающую Джейн веревку.
Сдернув девушку с земли, Локи прикрыл ее собой, приняв на кинжал несколько ударов.
До него не сразу дошло, что эльфы осторожничали, избегая использовать кристаллы, ведь они могли задеть Джейн, и это пока было на руку асгардцам.
Тор тем временем, внемля предостережению Локи, сумел увернуться от резкого выпада Чудовища и уйти с линии атаки, кинувшись на монстра с молотом. От удара, который обычно проламывал черепа и отшвыривал противника прочь, Чудовище лишь пошатнулось, норовя упасть, но устояло и практически сразу перешло в рукопашную атаку, которую Громовержец не без труда принимал на Мьёльнир.
В одно мгновение все переменилось — задние ряды противника сотрясли три взрыва, один за другим. Они не были оглушительными или слишком серьезными, но эльфы стояли плотно, отчего из боя были выведены сразу семь или восемь из них. За толпой сложно было разглядеть детали, но казалось, что взорвавшееся вещество было похоже на какую-то кислоту, потому что пара альвов, которых не задело непосредственно взрывом, все равно оказались ранены, облитые непонятной жидкостью.
Отвлекшийся на взрывы Тор получил мощный удар в голову от Чудовища и упал, но, похоже, не сильно пострадал, тут же силясь подняться на ноги. Локи с трудом отбивался от окруживших его эльфов, принимая удары мечей и кинжалов на свой кинжал. Нога почти не ощущалась и не слушалась, отчего асгардец стал здраво опасаться не выйти из круга живым.
Раздался еще один взрыв, практически сразу за ним — второй. Локи попытался краем глаза проследить, откуда идет атака, но ничего не было видно — факелы слепили глаза, погружая в непроглядную темноту раскинувшийся за ними мир. Впрочем, ему не надо было видеть, чтобы догадаться, в чем дело, и эта самая догадка ему решительно не нравилась.
Упрямая, глупая девчонка!
Взрывы отвлекали и эльфов, благодаря чему обороняться было немного проще.
Тор отскочил от Чудовища и сошелся в схватке с ринувшимся к нему Малекитом — и, скорее всего, сделал это зря. Владыка эльфов, как и Локи, опирался на ловкость и скорость, а потому был более опасным противником. Вместо того чтобы блокировать удары Тора (которые мог блокировать далеко не каждый ас), Малекит грациозно уворачивался от них.
Но, с другой стороны, у Громовержца были свои козыри в рукаве, и он не постеснялся пустить их в ход — молнии были быстрее простых ударов молотом, и эльф, получив одну прямо в лицо, вновь отлетел в сторону.
— Сдавайся, Малекит! — голос Тора, раскатистый словно гром, разнесся вокруг, и битва резко замерла. Даже взрывы — и те стихли.
Медленно, с явным трудом, Владыка эльфов поднялся на ноги, правая сторона его лица была обугленной и слегка дымилась, и среди темной кожи ослепшим пятном белел глаз, но, казалось, все это не приносило мужчине того дискомфорта, какой должно было.
— Я не собираюсь сдаваться асгардским отродьям, — пророкотал Малекит, слегка сморщившись от боли. — Особенно тебе, сын Одина. Я ждал этого дня пять тысяч лет и закончу начатое, чего бы мне это ни стоило.
— Ритуал прерван! — бросил Тор. — Тебе не извлечь Эфир, пока нет кровавой жертвы…
Улыбка, исказившая израненное лицо эльфа, заставила Локи всерьез забеспокоиться. Что-то здесь не так…
— По мне, сейчас пролилось достаточно крови, чтобы все закончить, — ответил Малекит и гаркнул несколько слов на эльфийском.
Ритуальный круг засветился алым отражением лунного света, впитывая в себя кровь поверженных эльфов, и Локи пожалел, что не вывел Фостер из круга раньше. Девушку оторвало от земли незримой силой, из ее рта, носа и даже просто из пор на коже повалила красная дымка, мгновенно скрыв под собой Джейн. Дымное облако быстро разрасталось, клубясь туманом, кажущимся живым, и спустя пару мгновений тело Фостер выпало из него на землю.
— Давай, Тор! — крикнул Локи, а сам бросился вниз прикрыв девушку собой.
Собрав всю свою мощь в один-единственный удар, Громовержец выстрелил молнией из Мьёльнира, целясь прямо в Эфир. В воздухе запахло озоном, и Локи предусмотрительно опустил голову, слыша, как над ним «щебечет» электрический разряд.
С оглушительным взрывом Эфир взорвался, разлетевшись вокруг на сотни тысяч мелких осколков. Приподняв голову, Локи увидел, что почти все эльфы рухнули на землю, поверженные взрывной волной, но, тем не менее, многие были живы, вяло копошась и пытаясь подняться на ноги.
Надо было уходить, пока противники окончательно не пришли в себя…
— Жива? — без эмоций поинтересовался Локи у Джейн, увидев, что ее глаза открыты, а удивленный взгляд направлен точно на него.
Кивнув, Фостер без промедления приняла протянутую ей ладонь и поднялась на ноги, слегка пошатываясь. И не удивительно — девчонка за последние дни перенесла довольно много разных испытаний…
— Глупцы… — усмехнулся Малекит, поднявшись на ноги. — Неужели вы думаете, что Эфир так легко уничтожить?
Он развел руки в стороны и начал читать новое заклинание, темно-бордовые осколки, усеявшие землю, стали подниматься в воздух, повинуясь резким, рокочущим словам. Эфир довольно быстро стал стягиваться в одно большое облако, в процессе превращаясь сперва в жидкость, а затем в газ, и это облако молниеносно ринулось в сторону Владыки эльфов, проникая в него через глаза, рот и нос, заполняя его полностью.
Поток силы резко ускорился, будто Малекит сам втягивал его в себя, прилагая определенное усилие, и, возможно, так и было.
Ни Тор, ни сам Локи не могли ничего сделать. Их будто парализовало неведомой неподъемной силой, и только когда Эфир был весь поглощен, наваждение спало, дав возможность двигаться и, главное, дышать.
Сам Малекит привалился на одно колено, уткнувшись кулаками в землю, — сила Камня Бесконечности явно подчинялась со скрипом, делая Владыку эльфов слабым. Но был ли он уязвим? Возможно, был шанс уничтожить Эфир, пока тот находился в своем носителе?
Это был их шанс, но эльфы, видимо предполагая подобный поворот событий, пришли в движение. Несколько ближних к Малекиту альвов подхватили своего Повелителя под руки и помогли ему подняться, отводя от поля боя.
— Убейте их, — холодно приказал мужчина своим рокочущим голосом, и Чудовище выступило вперед, не давая Тору броситься в погоню.
Эльфы уводили Малекита к кораблю, и Громовержец явно был готов попытаться остановить Владыку, но Локи считал это глупым. Им следовало убираться отсюда подальше, пока еще была хотя бы призрачная возможность сбежать. Вероятно, Девять миров уже не спасти, так зачем стараться?
Можно было бы скрыться на какой-нибудь мирной, уютной планетке и даже захватить там власть, забрать с собой Мышку, Тор мог бы взять Джейн, а с Малекитом и его войском пусть разбирается Один…
Но разве Тор, этот инфантильный идиот, не мыслящий жизни без ненужного геройства, мог бы остаться в стороне?
Правда, подумав о брате, Локи совсем забыл о Гермионе, которая также обожала вечно лезть на рожон. Именно она начала действовать первой — в Малекита и Чудовище ударили стеклянные сосуды, мгновенно разлетевшиеся взрывами и обдавшие противников чем-то едким и правда похожим на кислоту.
По телу Малекита прошла огненно-красная волна, сводящая на нет весь возможный урон, Чудовище же даже не моргнуло глазом — остатки доспехов на нем расплавились, обнажая тлеющее, покрытое ожогами тело, но существу было явно все равно. Именно так действовало это странное эльфийское «проклятье» — делало альва почти невосприимчивым к физическому урону и сводя на нет магический.
Как можно уничтожить этого монстра?
Один из провожатых Малекита обернулся и бросил в их сторону активированный кристалл, не заботясь, что тот мог ранить кого-то из своих. Действуя на рефлексах, Локи оттолкнул от себя Джейн, не зная, какого эффекта ожидать. Но вместо того, чтобы взорваться, кристалл издал хлопок прямо в полете, начиная засасывать в себя окружающее пространство с интенсивностью черной дыры.
Локи и еще несколько эльфов, стоявших ближе всего, стало затягивать внутрь, отрывая от земли, и если бы не Тор, бросившийся наперерез, младшего принца бы расплющило усиленной гравитацией.
Оба асгардца отлетели на безопасное расстояние, и Громовержец отпустил брата, дав ему возможность подготовиться к бою.
Пока Тор и Локи спасались от воздействия кристалла, Малекит добрался до корабля, и тот взмыл в воздух, скрываясь под мощнейшими чарами невидимости.
— Проклятье! — выругался Тор, одновременно еще больше отвлекая на себя внимание эльфов. Разумно, потому что Фостер по-прежнему находилась среди противников, стараясь быть как можно более незаметной.
Братья, почти не сговариваясь, разделились, обходя группу из оставшихся двух дюжин эльфов с разных сторон. Альвы тоже разделились — Чудовище в сопровождении пяти воинов двинулось в сторону Тора, оставшиеся повернулись к Локи, растягиваясь и стараясь заключить его в кольцо.
Но он не собирался давать им возможность себя окружить — создав множество своих иллюзорный копий, Локи под прикрытием их бросился в атаку, и одновременно с этим двое самых дальних от него эльфов исчезли в кислотном взрыве.
— Уходи! — рявкнул Локи, откровенно злясь на глупую девчонку.
Возможно, она все-таки послушалась, потому что новых взрывов не последовало.
Локи метался из стороны в сторону, вырезая одного врага за другим. В принципе, эльфы были довольно слабыми противниками, их специализацией все-таки было убийство из укрытия, а не прямой бой. Про Локи можно было сказать то же самое — он не был приспособлен к длительным схваткам, в которых важнее были сила и выносливость, но асгардец владел магией, которая в данном случае решала все. Альвы даже не успевали реагировать, запутанные многочисленными иллюзиями.
Слегка немела правая рука из-за неглубокой раны на предплечье, нога тоже ощущалась все хуже, и Локи с трудом мог сохранять координацию движений. Чертовы эльфы с их отравленными клинками!
Несмотря на неудобства, Локи продолжал сражаться, и вскоре последний эльф был повержен. Тяжело дыша, мужчина, наконец, смог посмотреть, насколько успешно справлялся его брат.
Дела у Тора были не очень — Чудовище почти не реагировало на разряды молний, прямые удары молотом для него также были сущей мелочью. Радовало, что следовавшие за монстром альвы не были столь непрошибаемы и оказались повержены. Само же Чудовище с удивительной легкостью сбило с места стоявший на возвышении валун и метко швырнуло его в Громовержца, не успевшего среагировать и заваленного камнями. Для любого другого такой удар оказался бы смертелен, но Тор, слегка пошатываясь, поднялся, готовый продолжать. Тем не менее инициатива была потеряна, и мужчине приходилось защищаться, а не атаковать.
Чудовище ловко загоняло Тора в тупик, нанося тяжелые, мощные удары голыми кулаками, больше напоминающими камни, асгардец пятился, отражая молотом атаку, но не мог атаковать в ответ — банально не успевал, настолько существо было быстрее.
Вот он, понял Локи, его блестящий шанс! Он был свободен и легко мог уйти, оставив ненавистного Тора самого разбираться со своими проблемами — свою часть сделки Локи выполнил и даже с лихвой, несколько раз выдернув Джейн Фостер из лап смерти.
Он напрягся, готовый бежать, как вдруг услышал пронзительный возглас:
— Эй, урод!
На долю секунды он даже решил, что Мышка обращалась непосредственно к нему, но обернувшись, Локи увидел, что девчонка, полностью видимая, стояла в паре десятков ярдов от Чудовища, закидывая его небольшими, с кулак величиной, камнями. Монстру такая атака была совершенно безразлична, но, тем не менее, сумасшедшая идиотка сделала свое дело — существо отвлеклось от Тора, дав тому небольшую передышку и возможность перейти в контратаку.
Громовердец в очередной раз попытался нанести Чудовищу удар молотом, но то, увернувшись, схватило мужчину за нагрудную пластину и зашвырнуло Тора в ближайшую скалу. Взгляд Чудовища метнулся в сторону Мышки, и та стала быстро отступать, обхватив ладонью живот.
Пылавший злостью Локи, глухо зарычав, рванул наперерез шагнувшему к Гермионе монстру, мысленно проклиная самоотверженную дуру, не ценящую свою жизнь, и злясь на собственную медлительность.
Магически усилив и заострив подхваченный с земли вражеский меч, Локи с трудом вонзил его в спину Чудовища через дыру в пластине доспеха. То будто не заметило удара и застрявшего в собственной груди острия.
Но это оказалось не так. Монстр мгновенно обернулся, сделав ловкий выпад, схватил Локи, не успевшего отскочить из-за ноги, и резким рывком притянул его к себе, насаживая на торчавший из груди меч.
Где-то на заднем фоне в унисон закричали Тор и Мышка, но Локи едва слышал их, оглушенный гулом крови, стучавшей в голове.
Боль пришла только тогда, когда Локи сумел оттолкнуть себя от Чудовища. Рану обожгло, но неприятные ощущения сразу же пропали, сменившись онемением, мешающим сделать вдох.
Локи не удержался на ногах, рухнув на землю, но на его лице царила легкая победная усмешка.
— Отправляйся в Хельхейм, тварь! — выдавил он из себя на последнем дыхании.
В ту же секунду один из кристаллов, висевших на поясе Чудовища, засветился красным и начал втягивать в себя окружающее пространство, сминая и корежа монстра, как лист бумаги. Пара мгновений — и существо исчезло, будто его и не было.
Только тогда Локи позволил себе обессиленно уронить голову на песок, тщетно пытаясь вдохнуть, но получалось лишь частое, прерывистое дыхание из-за мерзкого холода, разливающегося по всей грудной клетке.
— Локи! — голос Гермионы доносился глухо, как из толщи воды, но он уже не успел ей ответить, теряя связь с реальностью.

30 октября 2012 года, Свартальфхейм

Она при всем желании не могла поверить собственным глазам. Локи здесь и пришел, чтобы спасти ее? Как? И зачем ему это?
Мозг буксовал на этой информации, и еще хуже было от того, что ради ее спасения он хотел отдать на смерть родного брата. И пусть между принцами в последнее время было слишком много разногласий, но они же росли вместе, всегда поддерживали друг друга, прикрывали спину. Как Локи мог?
Сама Гермиона бы легко отдала свою жизнь ради близкого человека: родители, Поттеры, подруги — а если бы ей пришлось выбирать между ними — умерла бы, но спасла всех.
Будь у Грейнджер возможность, она бы напала на Малекита, попытавшись вырваться, но он, схватив ее, что-то сделал, и она совсем не чувствовала своего тела, полностью парализованная ниже шеи. Локи же был свободен, и подберись он поближе…
Но ближе было лишь окровавленное тело Тора, который…
Внезапно Гермиону осенило. Ничего не выдавало лжи, иллюзия была безупречна, но от Локи и не ожидалось иного.
Всего лишь иллюзия.
Братья работали сообща, надеясь вызволить из плена двух смертных девушек. От этой мысли сердце Гермионы болезненно кольнуло.
— Эта смертная — моя собственность, — на губах Локи царила какая-то дикая, хищная усмешка, но, несмотря на это и на грубость его слов, по телу разлилось приятное тепло. Она ему небезразлична, он сбежал из заключения и рисковал своей жизнью ради нее. Ради нее, а не какой-то там ванахеймской принцессы. Мордред, отругала себя Гермиона, что за розовые сопли в неподходящий момент? — Она принадлежит мне, а асгардцы решили отнять ее у меня.
После недолгого размышления Малекит, придержав ее за лиф платья, зашвырнул Грейнджер в Локи, будто та совсем ничего не весила. От страха перехватило дух, но почти сразу Гермиона ощутила, как знакомая, чуть прохладная сила подхватила ее, не дав рухнуть на землю, и в следующее мгновение она уже оказалась в объятиях Локи.
— Ты в порядке, Мышка? — спросил он тихо, на самое ухо.
Грейнджер что-то невнятно буркнула, стараясь унять бешено стучащее сердце и ноющую боль в пояснице. И, невзирая на пугающую обстановку и смертельную опасность, в этот момент Гермиона ощутила непередаваемое чувство защищенности. Удивительно, что это она испытывала в руках одного из самых опасных преступников во Вселенной.
Но нежиться было совершенно некогда, и поэтому, выдохнув, Гермиона подняла голову, встретившись с Локи взглядом. Его лицо по-прежнему казалось бесстрастным, но от нее не укрылось напряжение и опасение, затаившиеся в глубине его глаз.
— Ты в порядке? — повторил он со странной интонацией, и Гермиона лишь кивнула, опасаясь, что собственный голос подведет, выдаст, что она совсем не в порядке.
— Тогда уходи, — в тоне Локи звенел холод ледяных глыб.
Он сунул что-то ей в руки, и, опустив взгляд, Гермиона с удивлением узнала свою сумку, что была потеряна еще в Асгарде. Возможно, здесь была и ее волшебная палочка? Если так, то это все меняло…
Но Локи больше ничего ей не передал. Возможно, никто не обратил внимания на кусок дерева, или, быть может, палочка была сломана при взрыве? В любом случае, это уже не имело значения — Грейнджер была безоружна, и это вряд ли могло что-либо изменить.
Гермиона пыталась хотя бы узнать, какой у них план, но Локи не дал ей этого сделать.
— Уходи, Гермиона, — попросил он мягко. — Прямо за мной, среди скал есть червоточина в Мидгард, ты легко найдешь ее — я оставил знак. Уходи.
Его интонации, легкое прикосновение рук, собственное имя на его губах… Локи умел быть убедительным.
— Только не говори мне, что больше здесь никого нет… — взмолилась она шепотом.
Он промолчал, и это стало самым красноречивым ответом.
— Ты как-то сказала, что веришь мне, — проговорил Локи с призрачной полуулыбкой, и это замечание резануло Гермиону острым чувством вины.
Да, она уверяла его в полном доверии со своей стороны, но то был лишь бесхитростный способ манипуляции. На самом же деле она тогда не чувствовала ничего подобного и была готова выйти с асгардцем на прямую конфронтацию, лишь бы добиться своего.
Правда, с тех пор прошел целый вагон времени, и очень многое изменилось. Доверяла ли она Локи сейчас?
— Верю, — твердо ответила Гермиона, скорее своим мыслям, чем его словам.
За последние месяцы Локи смог заслужить ее доверие, несмотря на некоторые грубости. Просто Гермионе стоило примириться с мыслью, что у Локи слова часто расходились с делом.
Что ж, если он просил довериться ему и сейчас, то ей, похоже, стоило его послушать. Возможно, у них с Тором был какой-то план и одно ее присутствие здесь могло этот самый план нарушить. Не мешкая больше ни секунды, Гермиона достала из сумки спрятанную там мантию-невидимку и скрылась под ней.
— Будь осторожен, — попросила она едва слышно, с трудом заставив себя отпустить его руку.
От необходимости уйти было почти физически больно.
Аккуратно проскользнув между двумя не замечающими ее эльфами, Грейнджер окунулась в кровавый полумрак за пределами кольца света. Сзади слышался звучный, напевный голос Владыки эльфов, загоняющий Гермионе под кожу липкий, удушливый страх, но мужчина вдруг замолчал, и она обернулась, не удержавшись. Сейчас она была на вполне безопасном расстоянии в несколько сот ярдов и могла спокойно понаблюдать за ходом грядущего боя.
Малекит уверенными шагами пересек круг и склонился над Тором, занеся зажатый в кулаке кинжал, и Грейнджер бросила взгляд на Локи, но его действия были сокрыты от ее глаз. В тот момент, для нее, как и для всех остальных, он стоял на месте, слегка прикрывая собой иллюзорную копию самой Гермионы.
— Давай! — крикнул Локи, и действо тут же пришло в движение.
Тор, с которого слетели все иллюзии, отбил атаку Малекита, а Локи напал на окруживших его эльфов. Гермиона стояла, пораженная и завороженная его мастерством — он метался от противника к противнику со скоростью стрелы, будто в каком-то диком танце, пропадая или множась, запутывая врагов своими ловкими обманками.
Пусть Грейнджер и раньше могла получить представление об умениях Локи, все же она присутствовала при его бое с «Мстителями», но теперь становилось понятно, что там мужчина просто играл, не старался всерьез, зная, что ничего ужасного противники ему не сделают — посадят под замок, и только. Здесь же стоял вопрос жизни и смерти, и братья бились на славу.
От Громовержца во все стороны летели молнии, он тоже был быстр и ловок, правда не настолько, насколько Локи, и это служило ему дурной службой — сзади к Тору уже подбирался тот монстр, который похитил Гермиону и Джейн из Асгарда.
Грейнджер, обхватив себя руками, чуть ли не до крови прикусила губу. Она больше не чувствовала ни жажды и голода, ни слабости и головокружения, ни ноющей поясницы — все это отошло на второй план, было сметено жгучим, зудящим желанием вмешаться, помочь хоть чем-нибудь.
Все осложнялось тем, что она видела, что ее помощь на самом деле была нужна — несмотря на недюжинные способности и умения принцев, их теснили, заковывали в кольцо, не давая двинуться. Тор был зажат между Малекитом и Чудовищем, Локи же попытался вызволить из плена Джейн, но также оказался окружен…
Только что могла сделать простая смертная девчонка, лишившаяся волшебной палочки? Из подручных средств у Грейнджер была только сумка и ее многочисленное содержимое, и она стала судорожно перебирать в мыслях всевозможные варианты. Гермиона никогда не жаловалась на память и с девяностопроцентной уверенностью знала, что лежало в ее сумочке: целые стопки книг и разных документов, несколько смен одежды, небольшой запас продуктов для того, чтобы перекусить где-нибудь в дороге, множество самых разнообразных зелий и ингредиентов, а также разные, чаще всего ненужные, артефакты типа самопишущих перьев, амулетов ясной мысли и прочего.
Зелья. Ядов, особенно тех, что действовали через кожу, она не носила, потому что банально было незачем, к тому же таскать с собой подобное являлось незаконным — в Магической Британии просто так, конечно, никого не обыскивали, но жизнь могла повернуться любым боком.
В принципе, Грейнджер старалась не носить с собой ничего запрещенного или опасного, к тому же, чтобы быть уверенной в своей защищенности, ей всегда хватало одной волшебной палочки. Кто же знал, что она окажется в ситуации, когда ей нужно будет что-либо атакующее и при этом без палочки в руках.
Гермиона как никогда жалела, что всегда безжалостно избавлялась от продукции «Всевозможных Вредилок Уизли», которой ее то и дело пытался по-дружески завалить Джордж. Сейчас она бы с удовольствием воспользовалась чем-то подобным, лишь бы отвлечь эльфов от схватки.
Мысли вновь вернулись к зельям. Идея, родившаяся в голове, и напрягла, и обрадовала одновременно. Еще до беременности Гермиона постоянно использовала сильное тонизирующее зелье, так называемое «Второе дыхание», потому что кофе совершенно не спасал от усталости и недосыпа, но оно имело целый ряд противопоказаний, в том числе и то, что его нельзя было употреблять с зельями, содержащими в себе целый ряд ингредиентов. Просто потому что из-за взаимодействия с этими ингредиентами, зелье бодрости превращалось в мощную кислоту, разъедающую даже зачарованную на прочность сталь.
Стоило ли говорить, что подобным зельем баловались только такие сорвиголовы, как Гермиона Грейнджер?
Порывшись в сумке, девушка нашла лишь дюжину флаконов зелья, а также откопала порошок из панциря огнекраба (который сам по себе был довольно взрывоопасен) и коробку с летучим порохом.
Отлично.
Зажав в одной руке между пальцами сразу три флакона, Гермиона отвинтила крышки и понемногу засыпала в каждую бутылочку по щепоти обоих порошков. Толченый панцирь огнекраба запускал химическую реакцию и вызывал некоторое увеличение зелья в объеме, а летучий порох служил катализатором.
Все три бутылочки, одна за другой, отправились в толпу эльфов, а Грейнджер, покрепче перехватив ингредиенты, двинулась по кругу, чтобы альвы не могли так просто отследить ее местоположение.
Схватка разгорелась с новой силой, но на этот раз инициатива была на стороне асгардцев, и Гермиона упорно продолжала закидывать противников кислотой, невзирая на периодически ноющую поясницу.
Она едва не сдержала радостный возглас, когда Тор сумел поразить Малекита молнией. Кто же знал, что это не нанесет практически никакого вреда?
Владыка эльфов не собирался сдаваться, он умудрился закончить ритуал, высвободив силу Эфира, но, как оказалось, Тор и Локи предполагали подобное развитие событий. Очередная молния, самая мощная из тех, что Грейнджер когда-либо доводилось видеть, поразила бордовое облако, и взрыв, последовавший за этим, окатил Гермиону пылью и пеплом.
Замерев на месте, она со страхом вглядывалась в медленно оседавшее дымное облако, понимая, что Локи и Джейн были практически в самом эпицентре взрыва и легко могли пострадать.
Но тем не менее Эфир не был уничтожен, Малекит сконцентрировал его и впитал в себя, правда это далось ему совсем нелегко, и вместо того, чтобы сразу использовать силу реликта, Владыка эльфов лишь припал на одно колено, уткнув кулаки в землю.
Тор и Локи, не сговариваясь, дернулись вперед, чтобы воспользоваться ситуацией, но альвы поспешили увести своего правителя с линии атаки, и Гермиона, чертыхнувшись, постаралась приблизиться, чтобы попасть зельем точно в Малекита — у нее осталось всего несколько флаконов, которые требовалось использовать с умом. Приходилось смешивать ингредиенты прямо на ходу…
— Убейте их, — бросил негромко Малекит, и Чудовище заступило Тору путь, не давая тому приблизиться к Владыке.
Скосившись на Локи, Гермиона отметила, что он остался на прежнем месте, прикрывая собой Джейн и не давая остальным эльфам приблизиться к ней. Это вызывало удивление и определенную гордость. Кто бы сказал ей еще несколько дней назад, что Локи будет рисковать жизнью ради защиты простой смертной, — Гермиона бы ни за что не поверила.
Тор был заблокирован, Локи тоже, но кто-то же должен был действовать…
Грейнджер запустила флаконами точно в монстра и в Малекита — самых важных противников — и поразилась собственной меткости. Стеклянные фиалы разлетелись, обдавая врагов кислотой, но ни тот, ни другой почти не отреагировали, и если Чудовище само по себе было невосприимчиво к воздействию кислоты, то Владыка эльфов, осознанно или нет, использовал силу Эфира чтобы защититься от нападения.
Один из эльфов, что поддерживал Малекита по дороге к кораблю, обернулся и бросил в сторону асгардцев какой-то небольшой камень, который еще в полете с хлопком начал втягивать в себя окружающее пространство. Сила притяжения была настолько мощной, что Локи, стоявшего ближе всех, начало затягивать в воронку.
Вздрогнув, Гермиона до боли сжала кулаки — она могла бы что-то сделать, только будь у нее волшебная палочка, но, слава Мерлину, принцы справились и без нее.
Пока Тор спасал Локи от опасности, Малекит успел закрыться в своем корабле, и Грейнджер бросила наугад предпоследний флакон, но кислота стекла по обшивке, не причинив ей никакого вреда, судно взлетело и исчезло, как ни в чем не бывало.
Эльфы отвлеклись на асгардцев, стараясь разделить братьев и замкнуть каждого в кольцо, и Гермиона смогла спокойно добраться до Джейн и, на секунду показавшись ей, чтобы девушка не начала брыкаться, отвела от поля сражения.
— Гермиона, — выдохнула Джейн, когда Грейнджер втянула ее под защиту мантии. Дрожащими руками американка вцепилась в предплечье подруги, и ладони ее были холодными и слабыми — скорее всего, извлечение Эфира не вернуло ей потраченного здоровья и нервов.
— Подожди, — Гермиона отцепила от себя Джейн, занявшись смешиванием последнего флакона.
Тем временем Локи едва не оказался окружен сразу большим количеством противников, но, как успела заметить Гермиона, это его не особо побеспокоило — он сразу же создал вокруг себя множество собственных копий, которые рванулись в разные стороны, запутывая врагов.
Последний взрыв вывел из боя сразу двоих альвов, и практически сразу за этим раздался громкий рык:
— Уходи! — злобно рявкнул Локи, отвлекшись и едва не пропустив из-за этого удар.
В принципе, Грейнджер исчерпала весь свой запас возможностей. Что бы она ни попыталась сделать — это было бы слишком долго и бесполезно. Девушкам оставалось только ждать исхода сражения, вздрагивая от каждого звякания встретившихся клинков.
Гермиона не сводила глаз с Локи, следя за каждым его движением — он маневрировал между эльфами по-прежнему довольно ловко, но, кажется, слишком устало. Его что-то серьезно замедляло, но со своего места Грейнджер не могла понять, что именно.
И лишь когда последний эльф был повержен, Гермиона сделала судорожный вздох — она, оказалось, не дышала всю последнюю минуту, не замечая ничего: ни боли в спине и ногах, ни затравленно колотящегося сердца, ни прижавшейся к ней и дрожавшей, как осиновой лист, Джейн.
Удостоверившись, что Локи вне опасности, Грейнджер перевела взгляд на подругу: та, белая, как полотно, неотрывно следила за Тором и его схваткой. Из полудюжины его противников осталось лишь одно Чудовище, стоившее сразу нескольких десятков врагов.
Громовержец ушел в глухую оборону, не имея возможности атаковать, его уверенно теснили, загоняя в небольшое ущелье, закрытое с трех сторон отвесными скалами — невысокими, всего три ярда в высоту, но тем не менее отрезающими любые возможности для маневра.
Несложно было догадаться, о чем переживала Джейн.
Чудовище было готово добить Тора, и монстра требовалось отвлечь, и сделать это мог только Локи — на него была вся надежда. Посмотрев на младшего принца, Гермиона, в свою очередь, побледнела не меньше Джейн.
Локи замер на том же самом месте, у трупа последнего из соперников, взгляд его, холодный и расчетливый, горел сумрачным, ожесточенным огнем. Слегка усмехнувшись, он шевельнулся, сдвинувшись назад — это было даже не движение, лишь его призрачная, невесомая тень, вырвавшееся в реальность намерение.
Он собирался сбежать. Оставить брата разбираться с монстром и сбежать.
Раздумывать было некогда, надо было действовать.
Гермиона, подхватив с земли камень, зашвырнула его в Чудовище, но то совсем не обратило внимания на такую мелочь, продолжив планомерно избивать Тора, пропускавшего удар за ударом. Лицо Громовержца было покрыто кровью и синяками, тело тоже наверняка представляло собой сплошной синяк, но тем не менее он продолжал сражаться, хоть и выглядел еще хуже, чем до иллюзии Локи. Надолго ли хватит его выносливости и упорства?
Сглотнув, Гермиона подняла с земли еще несколько камней, ее пример повторила и Джейн, но координировать действия уже было поздно, как и объяснять, на что именно решилась Грейнджер.
Возможно, то, что она задумала, было неимоверной глупостью, но Гермиона не могла придумать ничего другого. Вышагнув из-под укрытия мантии, она, набрав в грудь побольше воздуха, крикнула, одновременно с этим швыряя в Чудовище камнями:
— Эй, урод!
Как ни странно, этот нехитрый маневр отвлек монстра, и Тор постарался этим тут же воспользоваться, атаковав в ответ, но Чудовище, увернувшись, отшвырнуло от себя Тора как мешок муки.
Массивная, покрытая шипами фигура повернулась в сторону Гермионы и довольно неторопливо (Грейнджер помнила, какую скорость могло развивать Чудовище, если хотело) зашагала. Захлебнувшись воздухом, Гермиона развернулась и постаралась отбежать, в глубине души понимая всю тщетность и глупость своего опрометчивого поступка.
Она никого не могла спасти: ни Тора, ни Джейн, ни друзей и родных. Она и себя-то не могла защитить…
Что-то невидимое схватило Гермиону за руку — Фостер, сориентировавшись, догадалась спрятать Грейнджер от опасности, правда, не было никакой уверенности, что это сработает.
От звука пронзаемой плоти голова Гермионы закружилась, она оглянулась и увидела, что прямо за спиной Чудовища, не дошедшего до них десятка ярдов, стоял Локи, а из груди монстра показалось лезвие меча.
Асгардец сделал невозможное — ранил практически неуязвимое существо, но Грейнджер не успела обрадоваться, потому что рана эта, казалось, совсем не обеспокоила монстра, и тот, резко развернувшись, насадил Локи на торчащее острие.
— Нет! — сдавленно ахнула Гермиона и повторила уже громче: — Нет!
Она дернулась вперед, но Джейн придержала ее за плечи, не дав совершить очередную глупость, и в то же мгновение Грейнджер ощутила, как по ногам потекла теплая влага.
Мордред, только не это! Слишком рано! И не вовремя!
Оттолкнувшись от Чудовища, Локи рухнул на землю и прошипел, умудрившись при всем еще и ехидно усмехнуться:
— Отправляйся в Хельхейм, тварь!
Кристалл, висевший на поясе Чудовища, стал всасывать в себя окружающее пространство и, заодно с этим, самого монстра. Удивительно, как он успел воспользоваться ситуацией, оказавшись в таком положении.
Секунда — и кроме Тора, Локи, Джейн и Гермионы на поле боя не осталось никого. Они победили…
Вот только радоваться совсем не хотелось. Невзирая на вспыхнувшую боль, сместившуюся с позвоночника на низ живота, Грейнджер бросилась к Локи и, придерживая живот, опустилась рядом с ним на колени.
— Локи! — воскликнула она, осматривая пульсирующую кровью рану и с ужасом заметив, что мужчина потерял сознание.
Еще одно довольно глубокое ранение виднелось сквозь изодранный правый рукав камзола, другое, еще более серьезное, «украшало» левое бедро по диагонали. Сразу стало ясно, отчего Локи во время схватки казался медлительным и усталым.
— Брат! — рядом на колени рухнул Тор, испуганный и обескураженный одновременно, он явно не знал, что делать в таких случаях.
Но Гермиона-то знала!
— Мордред тебя побери! — рявкнула она, злясь на себя за глупость, на Тора за беспомощность, на Локи — за… за все. Мордред! — Если ты думаешь, что так легко от меня избавишься, — нетушки!
Экстракт бадьяна влетел в руку, стоило только засунуть ту в сумку, и Гермиона стала обрабатывать рану, продолжая бормотать под нос претензии и оскорбления:
— Наглый, самоуверенный индюк! — тонким слоем обмыть снаружи. — Самовлюбленный, меркантильный поганец! — двадцать капель на язык, чтобы зажили внутренние повреждения. Нет, сорок, на асгардцев все зелья действуют слабее. — Высокомерный идиот!
Кожа вокруг раны на груди, несмотря на старания Гермионы, стремительно серела и покрывалась трещинами, будто иссушаясь на глазах. Изменения быстро перешли на шею, а затем на лицо.
— Что происходит?
Тор, до этого лишь сидевший рядом и державший брата за руку, встрепенулся:
— Яд! Эльфы наносят на свое оружие яд!
Бросив на Громовержца испепеляющий взгляд, Гермиона достала из сумочки стандартное противоядие — единственный завалявшийся там фиал.
Влить в рот, заставить проглотить.
Что-то было не так… Хриплое, едва заметное дыхание прекратилось совсем, и одновременно с этим живот Гермионы скрутило ноющей болью. Радовало одно — она была вполне терпимой, по крайней мере, пока.
Дрожащими пальцами Грейнджер коснулась шеи Локи, чтобы удостовериться в предположении, от которого в ее венах застыла кровь. Сердце Локи остановилось.
Мордред! Мордред! Мордред!
Реанимировать человека довольно легко, если под рукой есть волшебная палочка, но Гермионе пришлось рассчитывать только на знания магловской медицины. Непрямой массаж сердца.
Неожиданно к реанимации присоединился Тор — Гермиона делала вдох, а он нажимал на грудную клетку. Так даже было лучше — у нее хватало на это сил .
Минута. Две. Три.
Сердце самой Грейнджер заполошно билось в груди, а к горлу тошнотой подступало отчаяние. Нет, все не может закончиться вот так!
Вздрогнув, Локи издал рваный полувздох, и глаза Гермионы обожгло слезами облегчения. Рана на его груди слегка стянулась и перестала так сильно кровоточить, но не зажила совсем. Да, у них получилось не дать Локи умереть, но надолго ли? В любую минуту его сердце могло вновь остановиться.
— Нужно отправить его в Асгард! — проговорила Гермиона. — Его ведь вылечат там, правда?
Тор смерил ее мрачным взглядом, полным смятения.
— Сомневаюсь, — ответил он хмуро. — Мы оба теперь государственные изменники. Это бы изменилось, одержи мы победу, но… Малекит ушел, Асгард готовится к войне, и…
Замолчав, Громовержец поджал губы. Впрочем, он мог бы и не продолжать. Никто не станет лечить предателя и убийцу, когда лекари нужны, чтобы спасать раненых воинов, и это вряд ли бы изменилось, будь Фригга в полном здравии.
— Тогда отправимся на Землю. В любом случае нужно уходить, — выдохнула Гермиона, прикрыв глаза и сжав руки в кулаки — живот в очередной раз накрыл болезненный спазм. — С какой стороны вы пришли?
Осмотревшись, Тор уверенно ткнул в холмы справа от себя.
Он помог Гермионе подняться на ноги и передал ее в руки Джейн, которая все это время стояла чуть позади, стараясь не мешать и прижимая к груди мантию-невидимку. Сам же Громовержец подхватил на руки Локи и размашистым шагом направился в указанную сторону.
Вот только в итоге шли они слишком долго. Само плато, в центре которого они находились, было и без того достаточно большим, и до скал им требовалось преодолеть значительное расстояние. Все усугублялось накатывавшими на Гермиону схватками — каждые минуть десять-пятнадцать приходилось останавливаться, чтобы переждать очередной приступ. Кроме того, именно сейчас, когда непосредственной опасности для жизни больше не было, на нее в полной мере подействовал откат от стресса — ноги казались ватными и едва шевелились, руки дрожали, а голова гудела. Приходилось фокусироваться на каждом вдохе и шаге, мысленно перескакивая от переживаний за себя и ребенка на страх за жизнь Локи. Его сердце останавливалось еще дважды, и им чудом удавалось снова его завести.
Поднялся сильный ветер, поднимая в воздух клубы пыли, и Гермионе пришлось достать из сумки пару своих старых мантий, чтобы можно было спрятаться в них от забивающегося в легкие пепла. Третьей мантией они прикрыли Локи, чтобы в его раны не попадала грязь, Тор же замотал голову своим красным плащом.
Мужчина шел быстро и уверенно, но ему постоянно приходилось останавливаться, ожидая, пока Грейнджер снова сможет идти, Джейн же безмолвно поддерживала подругу за плечи, сжимая их каждый раз, как Гермиона замирала, корчась от боли. Меньшее, чего хотела ведьма, чтобы их с Локи ребенок появился здесь, в этом мертвом мире…
— Он свою силу обрушит не на Асгард, не на звезду, — вдруг задумчиво проговорила Фостер. Похоже, она все еще была под впечатлением от битвы и их позорного провала. Хотя стоило ли считать провалом то, что они выжили в суматохе, в которой могли умереть с девяностодевятипроцентной вероятностью? — Малекит разрушит все…
— Он отправится в Мидгард, — подтвердил Громовержец. — Именно там — сердцевина Девяти миров, их основа.
Самый крупный и самый густонаселенный мир, достаточно близкий к Асгарду и источнику Урд, сосредоточению магии, чтобы пользоваться им хотя бы в какой-то степени, но в то же время довольно далекий, чтобы продолжительность жизни его жителей была непозволительно мала.
Гермиона об этом читала.
Логично, что именно оттуда было целесообразнее всего начать уничтожение Девяти миров.
— У него не было бы и шанса, не найди я Эфир.
Голос Джейн казался сломленным, потухшим.
— Он бы нашел его еще раньше, только и всего, — ответила Гермиона, надеясь приободрить подругу, хотя и сама не очень-то верила в свои слова.
Впрочем, все дело, скорее всего, было в том, что Эфир, как полуразумный артефакт, сам хотел быть найденным. Грейнджер не давал покоя рассказ Джейн о том, как ее затащило в ту червоточину, где был сокрыт реликт. Возможно, эта сила сама все подстроила, чтобы оказаться на свободе.
И от одного этого становилось жутко…
Слишком занятая подсчетом времени между схватками, Гермиона не могла отслеживать, сколько в целом прошло часов — явно больше двух, но меньше шести.
Громада скал выросла будто бы внезапно, и Тор стал беспокойно осматриваться по сторонам, ища ту самую червоточину в Мидгард, о которой говорил Локи. На мгновение Гермиона даже испугалась, что они заплутали или изначально взяли неверный курс — все же эти чертовы скалы казались совершенно одинаковыми. Обзор затруднялся еще и тем, что приходилось щуриться от завихряющихся пыльных столбов — сильный ветер за последний час перерос в настоящую бурю, и если они не найдут червоточину или хотя бы место, где можно спрятаться, их погребет под тоннами песка.
— Это где-то здесь… — пробубнил Тор и тут же просветлел: — Там!
И правда, на одном из небольших выступов красовалась витиеватая, вырезанная прямо на камне, надпись «Дом» и стрелка влево. Там, за большим валуном, почти слившимся со скалой, оказался узкий проход в пещеру. Укрывшись в убежище, троица, наконец, смогла вздохнуть спокойно.
— И куда дальше? — спросила Джейн.
В пещере было очень темно, и Гермиона нашла в сумке магический фонарь производства Джорджа Уизли — эта была одна из самых безобидных «Всевозможных вредилок», и у Грейнджер когда-то не повернулась рука ее выкинуть. Золотистый шарик пару дюймов в диаметре, завис под потолком, заливая все вокруг мягким желтоватым светом.
— Не знаю, — признался Тор, в очередной раз проверяя состояние Локи.
— Если так, то мы в ловушке… — проговорила Джейн чуть дрогнувшим голосом.
Звук музыки, разнесшийся вокруг, заставил всех встрепенуться.
— Не может быть! — воскликнула Фостер, но тут же сморщилась, доставая из кармана платья… мобильный телефон. На удивление, целый и невредимый. — Я когда-нибудь сменю этот чертов рингтон? Алло! Хм, а здесь неплохо ловит…
Вокруг было довольно тихо, потому каждое слово собеседника звучало четко, будто была включена громкая связь.
— Здравствуй, Джейн. Это Ричард.
Мужской голос в трубке заставил Тора напрячься, Гермиона же устало привалилась к стене, поглаживая ставший каменным живот и стараясь унять разбушевавшегося внутри малыша. Раз здесь брала сотовая связь, она должна была попытаться связаться с Гарри…
— Ричард? — удивилась Фостер. — Здравствуй! Ты откуда?..
— Ричард? — в унисон с ней нахмурился Громовержец, но Фостер предостерегающе махнула ему рукой.
Правда, это было вызвано скорее интересом исследовательским, нежели чем любовным.
— Еще с работы, денек выдался еще тот… — выдохнул собеседник.
— И не говори, — хмыкнула Джейн и следом пробормотала: — Удивительно! Как здесь может ловить телефон?
— Я не вовремя? Может, перезвонить позже?
— Нет-нет-нет! Только не отключайся…
— Хорошо… — проговорил мужчина после небольшой паузы. По его интонациям можно было сказать, что он слегка сомневался в самочувствии Джейн — она то бубнила себе под нос, то восклицала фразы наигранно бодро и весело. — Я вообще звонил тебе и раньше, но не мог дозвониться. Хотел тебе сказать, что неплохо посидели…
— Да, ага, — буркнула Фостер, копаясь в телефоне.
Гермиона перевела взгляд на Тора, и в его глазах сверкнула сталь. Чтобы отвлечься, он в очередной раз проверил пульс Локи. Грейнджер же в очередной раз поразилась его силе и выносливости — он побывал в серьезной схватке, был сильно избит, шел много миль с нелегкой ношей на руках, но при этом сейчас стоял крепко прижимая брата к себе и не выказывая и капли усталости.
— Быть может, повторим как-нибудь? Поужинаем?
— Да, конечно! — ответила Джейн, но, кажется, даже не слышала вопроса и говорила, лишь бы не молчать. Тут ее взгляд упал на что-то под ее ногами. — Не может быть! Кажется, я знаю, где мы. Пойдем! Пока, Ричард!
Она тут же повесила трубку, захлопнув телефон-раскладушку, и, наклонившись, подняла с земли ключи от автомобиля. Такие себе земные ключи от земного автомобиля.
— Кто такой Ричард? — нахмурился Тор, тем не менее послушно последовав за девушкой.
— Только не начинай! — скривилась Джейн, протягивая руку Гермионе, за которую та поспешила схватиться. — От тебя не было вестей полтора года, я думала, что ты меня забыл…
Тор помрачнел еще сильнее, но на этот раз в его взгляде была изрядная доля вины.
— К тому же это была, скорее, деловая встреча, — добавила Фостер уже тише.
Проход сквозь червоточину не был похож ни на один из способов мгновенного перемещения в пространстве: если аппарация представляла собой попытку протиснуться через тонкую трубу с одновременным выворачиванием органов наизнанку; использование портала напоминало ощущения рыбы, пойманной умелым рыбаком на крючок; каминная сеть казалась катанием на пыльных, забитых пеплом американских горках, а Радужный мост — скоростным полетом ракеты, то это, скорее, был проем, обильно замотанный липкой, крепкой паутиной. Чтобы ее преодолеть, требовалось определенное усилие, но и после в течение нескольких секунд на коже оставалось ощущение чего-то неприятного, налипшего.
Вышагнув из червоточины, Гермиона огляделась вокруг и осознала, что она и правда дома. Они оказались посреди какого-то заброшенного завода, и над ними нависли такие привычные мрачные лондонские тучи.
День казался в самом разгаре, возможно, они и правда топтались по Свартальфхейму несколько бесконечно долгих часов.
Они, как ни странно, оказались не в помещении, а на парковке. Чуть в отдалении стояли несколько очень знакомых черных машин — такие последние несколько лет использовал Отдел Тайн при работе «в поле».
Гермиону скрутило очередной схваткой, и браслет, надетый на ее руку, слабо замерцал и запульсировал, предупреждая о скорой активации. Насколько она знала, у нее было около минуты, чтобы подготовиться к перемещению.
— Тор, положи Локи, скорее!
Тор, бросив на Грейнджер взгляд, послушно опустил Локи на землю, и Гермиона обхватила тело руками, собираясь утащить асгардца с собой в Мунго.
В последнее мгновение перед рывком портала она увидела, как к парковке, держа наготове волшебные палочки, приближались люди в темно-серой экипировке Отдела Тайн.
Вынесло Гермиону на центральной портальной площадке больницы Св. Мунго, но она этого уже не видела — одновременно с неприятными ощущениями от перемещения ее скрутило очередной схваткой.
— Мисс, — к ней тут же подскочил дежурный колдомедик. В голосе молодой девушки слышались испуганные нотки, еще бы, Грейнджер наверняка выглядела, как жертва нападения террористов — взлохмаченная, грязная, в порванном и обугленном платье, вся в крови, к тому же с чьим-то окровавленным телом на руках.
— Позовите Сметвика! — рявкнула Гермиона, поднимая голову. — Быстро!
— Мисс Грейнджер! — воскликнула девушка в лимонном костюме и послушно нажала на висевшую на нагрудном кармане черную коробочку-рацию. — Целителя Сметвик в приемный покой, срочно! — а потом, увидев мерцающий на Гермионе браслет, добавила: — И целителя Смитсон тоже.
Раздались хлопки аппарации — Грейнджер знала, что ведущим целителям больницы разрешалось аппарировать прямо в помещении, — и в дальнем конце приемного покоя одновременно возникли Смитсон и Сметвик.
— Гермиона! — целительница бросилась к ней и постаралась поднять на ноги, но та вцепилась в тело Локи мертвой хваткой и не сводила взгляда с Гиппократа Сметвика.
— Помогите ему, мистер Сметвик! — взмолилась Грейнджер.
— Обязательно, — вполне серьезно кивнул мужчина. Хотя ему был присущ особенный тонкий черный юмор, который всегда отличал врачей и целителей, сейчас он не стал шутить или ерничать. — Иди.
— Он… — ее голос сорвался, но Гермиона откашлялась и все-таки добавила: — На него слабо действуют обычные зелья, учтите…
Гиппократ Сметвик смерил ее своим коронным взглядом с прищуром, но кивнул, показывая, что принял информацию к сведению.
— Пойдем, девочка, — мягко, но бескомпромиссно сказала миссис Смитсон, все же подняв Гермиону с пола и отводя от Локи. — Здесь все будет хорошо.
Грейнджер сомневалась, что целительница сама верила в эти слова, но девушка сделала все возможное, чтобы спасти Локи. Теперь следовало спасти еще и их ребенка.
Элизабет Смитсон уложила Гермиону на каталку и повезла ее в свое отделение.
— Где же ты пропадала все это время, девочка? — поинтересовалась она по дороге, но Гермиона не смогла ответить, пытаясь побороть боль. — Дыши. Расслабься, Гермиона, и поговори со мной. Это поможет отвлечься. Можешь рассказать, что произошло.
Перевернувшись на бок, Грейнджер вцепилась в невысокий поручень каталки, сжимая его до побелевших костяшек, чувствуя, как по щекам непроизвольно текут слезы. Когда она начала плакать?
— Это слишком долгая история, — выдавила Гермиона, когда схватка закончилась.
— Ну, мы с тобой никуда не торопимся, — ободряюще улыбнулась целительница, и в этот раз в ее улыбке совершенно не было фальши.
Даже если бы Гермиона и хотела рассказать, то не могла, — во всем, что с ней произошло, было слишком много секретного, чего нельзя рассказывать простым обывателям без разрешения правительства. И это был совсем не тот случай, когда можно было проигнорировать законы или здравый смысл.
Грейнджер привезли в палату, похоже ту же самую, в которой она лежала после приема в Министерстве. Целительница и подоспевшая медведьма при помощи магии очистили ее от грязи и сажи, раздели вплоть до белья, накинули на нее просторную местную рубашку и только после этого переложили на постель. Смитсон тут же стала колдовать над ней палочкой, что-то проговаривая себе под нос, а Гермиона мысленно молилась, чтобы с ребенком все оказалось в порядке.
— Ты будто в плену побывала, Гермиона! — недовольно резюмировала целительница. — Что же с тобой произошло? Организм истощен — сильнее некуда… Ничего не хочешь рассказать?
В голосе женщины звенел металл, но Грейнджер отрицательно покачала головой. Нет, она не могла рассказать.
— Как… ребенок? — спросила она, слегка задыхаясь, и целительница недовольно поджала губы.
— На удивление, неплохо, — процедила миссис Смитсон, но, взяв себя в руки, продолжила уже спокойнее: — Нам предстоит тяжелая работа, тебе надо отдохнуть, еще есть время. Я дам тебе обезболивающее, постарайся поспать.
Медведьма, которая во время осмотра куда-то отходила, вернулась с подносом и несколькими фиалами на нем. Грейнджер узнала успокаивающее, обезболивающее и укрепляющее — зелья, специально приготовленные для этого отделения, разрешенные для беременных.